Страница 81 из 99
— Умолкните теперь, — говорили тем другие. — Ибо после Бога ни одна вещь не заслуживает там такой хвалы, как благородный совет, что держал Король; ибо коли мавры были бы предупреждены, хотя бы и не более чем за месяц, город никогда не был бы взят прежде, чем на то не была бы израсходована вся Португалия, кусок за куском.
И так, в сих делах и рассуждениях, провели его [Короля] войска ту часть ночи; однако разумение Короля не искало ни одной из сих вещей, но [вместо того] он возлежал, размышляя о великой милости, что оказал ему Бог, для каковой он просил Его в душе своей, чтобы он открыл ему возможность и путь для того, чтобы он мог ее сохранить и защитить чрез свидетельство подобного чуда, и таким образом, чтобы память о той победе осталась бы в наследство всем рексам [королям], что впоследствии будут владеть его достоянием.
ГЛАВА LXXXIX
О великом плаче, что мавры творили о потере своего города
Жалостливою вещью было слышать стоны тех мавров, после того как они удалились от сени стен своего города — ведь уход они предприняли чрез густоту зарослей своих огородов и садов, и не было там ни одного, кто бы тотчас по первом приходе мог бы ощущать себя в безопасности, сколь бы укромным (escuso) ни было место, — до того были напуганы (amedorentados) они избиением, кое узрели свершенным в отношении их соседей и родичей.
Однако после того, как стала спускаться ночь, они, уже обретя отчасти некоторую смелость, начали выходить из тех зарослей, каждый со своей стороны, и звать друга друга по собственным своим именам. И матери звали детей, и мужья — жен, и те, кому довелось быть найденным, имели некоторое средство для своего утешения, хоть и не могло оно послужить им долго, поскольку воспоминание об общей их потере не могло быть заслонено никакою иною лучшею вещью, сколь бы велика та ни была, сверх же всего не было там никого, у кого не нашлось бы, кого оплакать, ибо одним недоставало детей, другим — жен и друзей, и были там такие, кому недостало всех.
И так начали они творить свой плач, весьма скорбный, оплакивая свою потерю, ибо вспоминали о вещах, ими потерянных, каковых было столько и столь великих, что у каждого в отдельности вызывали весьма мучительное сожаление, и тогда они называли их благородство, сообразно тому, что каждый из них потерял.
— Есть ли в мире разумение, — говорили они, — кое может вместить то, что такой благородный и такой царственный город смог быть потерян в один день? Воистину, не живые люди, но силы преисподней были те, кто обрушился на нас, ибо едва ли можно будет поверить, что подобное дело могло быть свершено в столь краткое время какою-либо земною силой или мощью.
— И напишут авторы историй, — говорили они [далее], — что никогда ни одна кампания не была столь неудачливою, как сия наша, ибо находись мы даже посреди поля, имея пред собой редкие стога сена [в качестве укреплений], и то не могли бы быть побеждены более легким образом. И если бы по крайней мере наш злой жребий предоставил нам блага настолько, чтобы мы имели некоторый промежуток [времени], в каковой могли бы проведать о нашем поражении, что немало послужило бы для нашего предупреждения!
И тогда они начинали рассказывать друг другу обо всех событиях своего ухода, и кто были те, кто погиб сразу на первой улице и кто впоследствии, и рассказывали, кроме того, о великом множестве своих родичей и друзей, что лежали разбросанными (jazia espargida) по улицам и площадям города. Старики говорили, что слышали, как их отцы и деды вели разговоры о той потере, с упоминанием о том, что настанут дни, когда тот город должен будет весь ороситься кровью своих детей, ss. [scilicet, «а именно»], своих жителей. Другие пересказывали сны, в коих зрели чудесные вещи, им явленные, о каковых после утраты они объявляли. Был один, что сказал там:
— Когда я был юн, мой отец отправил меня в Тунис, к одному моему дяде, там проживавшему, каковой отдал меня в учение к муэдзину (almoedam) главной мечети. И однажды, беседуя с ним, я рассказывал ему о достоинствах сего города, он же по окончании моих слов возложил руку на очи и начал дышать весьма порывисто, и много раз из-под руки у него показывались слезы; и тогда он сказал мне: «Сын мой, я молю тебя, чтобы ты не говорил мне более о достоинствах твоего города, ибо не можешь ты сообщить мне столько, нежели я бы о том не знал гораздо более; однако я столько же говорю тебе, что коли [жители] земли Африканской ведали бы то, что ведаю я, то уже бы в нем [городе Сеуте] не осталось камня на камне, что не был бы повержен оземь; ибо его красота и добротность еще обернутся для нас великим злом, каковое ощутят вначале его [жители], а впоследствии ощутим мы, прочие, здесь живущие».
— «И сие я знаю потому, — сказал он, — что не так уж много лет назад, когда одною ночью лежал я в сей мечети, погруженный в сон, снилось мне, будто я зрел одну женщину со многими сыновьями вокруг нее; и будто еще зрел мост, что начинался вблизи ее стоп и достигал королевства Алгарви [381], по каковому шли из земли христиан великие толпы юношей, каковые сражались с сыновьями той женщины, пока не убили их всех, и [затем] сосали из ее грудей. И сие я пересказал другим маврам, знатокам, и всем мы сошлись на том, что та женщина представляет землю Африканскую и первые ее сыновья суть мы, прочие, каковых отторгли христиане от ее грудей, ss. от ее земли. И всему сему надлежит произойти из-за алчбы к вашему городу».
— И поскольку я никогда не питал большого доверия (femenca) к таким снам, — сказал тот мавр, — я не особо позаботился о том, чтобы к тому прислушаться (esguardar).
Также говорили еще о том, что когда флот Короля отбыл из Барбасоти в Алжазирас [Альхесирас], одна из жен Сала бен Сала видела во сне, будто супруг ее переезжал оттуда в другие дома и, видя его весьма опечаленным, она спросила его, из-за чего он был столь огорчен, он же отвечал ей, что из-за сердца, каковое оставалось у него в Сеуте. «Тогда почему бы вам не вернуться туда за ним?» — спрашивала она [во сне]. «Потому что ворота для меня закрыты» — отвечал тот. И [сам] Сала бен Сала говорил, что видел во сне тем утром, что его отец пришел обнять его. Другие рассказывали, сколько суеверий (abusoes) видели во сне [их предки?] лет за сто до того, каковые все давали уразуметь о той потере.
И так они пребывали в ту ночь в печальных своих обсуждениях, и каждый рассказывал о своей доле, пока их не одолевал сон, в ходе коего чрез чувства их проходили вещи весьма разнообразные, как обыкновенно и происходит с теми, кто во время бдения отягощен размышлениями. Были там такие, кому являлись великие языки пламени, другим же — бегущие воды, иным — множество кораблей; иные зрели сражающихся быков, иные видели луну, и звезды, и прочие небесные знаки; иным казалось, будто [с ними] говорят их родители, и их умершие родичи и друзья, и еще много тех, кто погиб в тот день.
Много было таких, что отправлялись к себе в имения и на фермы, где имелись у них дома, в коих пребывали во время сбора своего урожая (alacil), что мавры, как вы можете зреть, имеют обыкновение делать, когда перевозят свои фрукты; и там они бросались поверх груд соломы, что держали там для своих кроватей, ибо то было время, когда они долее всего оставались в подобных местах, по причине фруктов, что о ту пору созревают. И там они начинали вспоминать, сколько пользы приобрели они от тех имений, и о фруктовых деревьях, что в них высадили, и сколько расходов понесли на [возведении] своих построек, — и как все в столь краткое время были вынуждены оставить своим врагам. Были там и иные, что бросались с плачем поверх возвышенностей (comoros) насыпей своих огородов, в завершение печального того помысла; на других же нисходила ярость такая, что с тем сожалением они набрасывались на ростки своих рассад и начинали [безжалостно] их рвать (britar). И так они ходили из одной стороны в другую, как люди, лишенные рассудка, походя на ту жрицу Эдонис (Edonis) [382], что обитала на высотах горы Пинда [383], каковая [жрица] каждый год свершала свои жертвоприношения Вакху, что был богом вина, как повествует мастер Гонфедру (Gonfedro) [384]; и казалось им, что они удовлетворялись причинением того вреда, пока, устав, не клали тому конца. Иные, что имели некоторые инструменты на тех фермах, рубили деревья под корень; но были там и другие, что умеряли свой гнев, ожидая, что, может статься, им удастся еще вернуть свой город, и тогда те вещи смогут им послужить; и они приводили себе на память многие писания, ими прочтенные, в коих находили многие события с другими городами и поселками, что впоследствии вновь были обретены изначальными своими жителями, и те [вновь] вступили во владение подобными вещами, прежде ими оставленными. «И для чего же теперь станем мы уничтожать наши вещи? — говорили они сами про себя. — Ведь может статься, что Бог проявит к нам Свое милосердие и мы вернем владение своим городом, каковой, даже если не произойдет ничего иного (ainda que al nao fosse), находится столь далеко от королевства Португальского, что христиане не смогут его удержать».
381
Примеч. перев. Т. е. южной оконечности Португалии.
382
Примеч. перев. На самом деле не «жрица Эдонис», а «эдонийская (фракийская) менада». Эдоны (эдоняне) — фракийское племя, известное своим ревностным почитанием Диониса-Вакха, почему у античных авторов «эдонянки» практически синонимичны менадам (вакханкам) и служат своего рода эталоном женской разнузданности и неистовства на оргиастических дионисийских празднествах. У Овидия («Метаморфозы», XI.69), менады, убившие Орфея, — «эдонийские женщины» (matres Edonidas; пер. С. В. Шервинского); сам бог Вакх назван Овидием «эдонским» (Edonus; «Лекарство от любви», 593, пер. М. Л. Гаспарова). Судя по характеру непрямой цитаты, источником Зурары (вопреки его собственной ссылке на «мастера Гонфедру», см. далее по тексту) почти наверняка является не раз цитировавшийся им Лукан («Фарсалия», I.672-3): ...qualis uertice Pindi Edonis Ogygio decurrit plena Lyaeo... («...так же, как с Пинда вершины, Хмелем Лиея полна огигийским эдонянка мчится...», пер. Л. Е. Остроумова; Лией — Вакх). У Сенеки («Эдип», 432-5), с чьим творчеством Зурара также был знаком, про Вакха говорится: Te Bassaridum comitata cohors nunc Edono pede pulsauit sola Pangaeo, nunc Threicio uertice Pindi... («За тобой летит отряд бассарид, В эдонской они пляске бьют стопой В крутой ли Пангей, во фракийский ли Пинд», пер. С. А. Ошерова; бассариды — вакханки, одетые в лисьи шкуры).
383
Примеч. перев. Пинд (греч. Pindos) — горный массив на севере Греции, протянувшийся с севера на юг между Фессалией и Эпиром (северные предгорья в южной Албании).
384
Примеч. перев. Т. е. Готфрид Витербоский (Готфрид из Витербо, Готфрид Витербский; лат. Gaufridus, Godefridus или Gotefredus Viterbensis, итал. Goffredo da Viterbo, нем. Gottfried von Viterbo) — германский придворный хронист итальянского или немецкого происхождения, летописец деяний императоров династии Штауфенов — Конрада III, Фридриха I и Генриха VI. Основные труды — «Зерцало королей» (Speculum regum, 1183), посвященное молодому Генриху VI и содержащее наставления монарху, и «Пантеон» (Pantheon, 1187-90) — обширный исторический труд, трактующий об истории мира от его сотворения до 1185 года, написанный частью прозой, частью стихами. «Пантеон» пользовался широкой популярностью (сохранился более чем в 40 рукописях) и оказал большое влияние на последующих средневековых авторов историй; Зурара ссылается на него в «Хронике открытия и завоевания Гвинеи» (гл. LXI), называя его автора «мастером Гондофри» (mestre Gondofre). Мы не смогли отыскать никаких упоминаний о «жрице Эдонис, что обитала на высотах Пинда и каждый год свершала свои жертвоприношения Вакху» ни в «Пантеоне», ни в других сочинениях Готфрида Витербоского; очевидно, здесь у Зурары еще один случай ошибочной атрибуции, подобный имевшему место в гл. LXXXVI, когда авторство энциклопедии De proprietatibus rerum было приписано им Аристотелю (как уже упоминалось, сведения о «жрице Эдонис», т. е. менаде-эдонянке, скорее всего восходят к Лукану).