Псалом бурь и тишины

Притвориться, что ничего не видела? Как такое возможно, если все ее предки вели непримиримую борьбу с работорговлей?

Бездействие перед лицом такого явного зла противоречило всем жизненным установкам Карины. Но с другой стороны… Деделе права. Если они погибнут в схватке с этими воинами, кто поднимет восстание против Фарида? Придет день, и у нее в руках окажется достаточно власти, чтобы остановить подобное насилие над человеком раз и навсегда.

Но все же Баия Алахари что-нибудь предприняла бы в ее ситуации. И ее мать не стала бы отсиживаться за деревянной перегородкой.

Но Карина не была ни знаменитой прародительницей рода Алахари, ни собственной почитаемой подданными матерью. Она была всего лишь принцессой без царства, без власти и без способности помочь кому-либо, кроме себя самой. И несмотря на то, что чувство вины, словно нож, кололо ей грудь, она успокоила магию и сделала единственное, что могла.

Стала ждать.

5. Малик

– Поверить не могу, что они такое с тобой проделали! – Резкость интонаций Лейлы контрастировала с той нежностью, с какой ее пальцы перебирали волосы Нади. – Ты ведь мог погибнуть!

Возможно, Малик и ответил бы, если бы в этот момент он мужественно не терпел боль. Попробуй не дернуться, когда портниха больно колет тебя острыми иголками, прямо на тебе сшивая части праздничного наряда для церемонии Дня Воды. Тяжелая, гладкая, похожая на шелк синяя ткань с орнаментом лежала на его груди и плечах, подчеркивая их ширину. Да, в таком кафтане особо не посутулишься. Малик вынужден был признать, что раз-другой потерпеть укол иголкой – небольшая цена за этот наряд, учитывая, что он стоил столько, что, если его продать, можно было бы на целый год обеспечить едой все население Обура.

И все это принадлежало им: украшенная драгоценными камнями одежда, просторные богатые комнаты, слуги, выполнявшие каждую их прихоть еще до того, как она будет озвучена. Малику казалось, что он никогда к такому не привыкнет, даже проживи он во дворце всю оставшуюся жизнь.

Когда портниха наконец заменила иглы настоящим швом и, в качестве последнего штриха, перепоясала Малика жемчужным поясом с ярким золотым подвесом, она отступила на шаг назад, скромно сложила руки и сказала:

– Избранник Адиль, все готово. Если вам что-то не по нраву, я прошу вас, укажите мне на изъяны, и я мигом все переделаю.

Малик никак не мог свыкнуться и с этим – с каким почтением теперь обращались к нему люди. Никто бы не опускал глаза при беседе с ним, если бы они знали, что он всего лишь нищий паренек из Эшры.

– Наряд чудесен, благодарю вас, – ответил он. На лице у Лейлы было написано, что она многое еще хотела бы сказать, но сдерживает себя при посторонних. – Не могли бы вы теперь оставить нас, пожалуйста?

Портниха растерянно моргнула. Малику потребовалась целая секунда на то, чтобы вспомнить, что знать никогда не просит – она всегда приказывает. Но, быстро сообразив, чего от нее хотят, женщина попрощалась зиранским жестом уважения – приложила три пальца сначала к губам, затем к сердцу – и поспешила из комнаты. Стараясь не испортить наряда, Малик осторожно опустился на диван напротив другого, где Лейла заплетала Наде косы, и поморщился: полученные утром травмы давали о себе знать.

– Я не думаю, что мне грозила настоящая опасность. Если бы меня хотели убить, было бы логичнее просто перерезать мне горло, пока я без сознания валялся в больнице, – сказал он.

Лейла нахмурилась еще больше, расчесывая гребнем с каменьями особенно упрямую прядь Надиных волос.

– Что это за учитель такой, который бросает ученика в львиное логово, еще ничему его не научив? Кроме того, Фарид однажды уже воспрепятствовал тебе в использовании магии. Если они так озабочены, чтобы ты мог собой управлять, почему бы ему при необходимости не делать этого снова – до тех пор, пока не завершится твое обучение?

В словах Лейлы был смысл: насколько знал Малик, Фарид мог в любой момент отсечь его от нкра, как он сделал это во время первого испытания, когда Малик пытался убить Карину на Пальцах Вдовы. В этом случае у Малика сейчас было бы чуть больше ребер, которые бы не ломило от боли.

– Твои способности, Малик, – это дар – и даже не просто дар, а наследие, – сказал ему Фарид. Он нагнал его и стражей у самой больницы, когда те уже сняли с глаз Малика повязку. После избиения Малику было так худо, что дворцовый камергер практически внес его в его палату. – От богов и царей через твоих предков они перешли к тебе. После обучения под моим руководством ты станешь несравненным улраджи.

Малику никто никогда не говорил, что он может достигнуть в жизни чего-то значительного. Раз он собирается стать учеником этого человека, то должен принять за аксиому, что все, что делает его наставник, он делает ради его блага, даже если с первого взгляда это не очевидно.

– Смысл испытания состоял в том, чтобы убедиться, что я способен самостоятельно сдерживать Царя Без Лица. Какой в нем был бы прок, если бы Фарид делал это за меня. И кроме того, не может же он каждый день тратить на меня магическую энергию. У него других дел полно.

Взгляд Лейлы упал на повязку, скрывавшую следы зубов самого Малика.

– И все равно это ужасно жестоко. Могли бы хотя бы заранее предупредить, что ли. Им-то себя за руку кусать не пришлось.

Малик не мог не оценить то, как его сестра старалась понять, что с ним происходит. После Солнцестоя их разговоры больше не заканчивались, как раньше, тем, что она говорила ему, что он все сделал не так. Само по себе это было неплохо, но он не знал, как объяснить ей, что боль – это иногда единственное средство, что позволяет ему держать себя в руках.

– Что было, то прошло. Главное, что Совет мне теперь доверяет и нашему положению здесь ничто не угрожает.

Лейла взглянула на него так, будто хотела еще что-то сказать, но лишь покачала головой и, помолчав, спросила:

– А ты рассмотрел принцессу? Как она выглядела?

Малик подумал о девушке, сидевшей на троне перед ареной, о том, как все ее непроницаемое самообладание вдруг улетучилось – и из-за чего? Из-за каучукового браслета.

– Ничего необычного в ней не было, – сказал он. – С виду и не скажешь, что она вернулась с того света.

Лейла вздохнула.

– Ну, помолимся Патуо, чтобы пути наши больше никогда не пересеклись. Как будто нам не хватает магических иллюзий и злых духов. Ожившая мертвая принцесса – это для нас слишком. – Она воткнула последнюю шпильку с рубином в сложный узор из кос, который она создала на голове Нади. – Готово! Нравится?

Надя посмотрела на себя в зеркало, но ничего не сказала. Ее брат и старшая сестра обменялись встревоженными взглядами. Возвратившись из мира духов, их сестренка никак не могла прийти в себя. Никаких физических отметин на ней не осталось, но она что-то видела по ту сторону – она не могла или не хотела сказать, что именно, – и это изменило ее изнутри.

Проследив за тем, чтобы его лицо не выражало испытываемой им тревоги, Малик присел перед ней на корточки.

– Знаешь, что мне напомнил цвет твоего платья? Нашу курицу Маргаритку.

Перед Надиными глазами появилась белая, чуть рябая курица, которую создал Малик. С тихим кудахтаньем она прошлась по комнате туда-сюда. В былые времена Надя запищала бы от восторга, увидев такое зрелище. А сейчас она просто смотрела на переваливающуюся с ноги на ногу курицу без всякого выражения на лице.

– Я хочу домой, – сказала она. Малик распустил иллюзию, и курица исчезла. Малик прижал Надю к груди, не в первый раз удивляясь, какая же она маленькая. Лейла опустилась на колени, чтобы быть к ним поближе. – Хочу к маме и нане.

Лицо Лейлы скривилось – она никогда не плакала при Наде, но сейчас была очень к этому близка. Хотя на ней было небесно-голубое платье – ничуть не хуже, чем белое Надино, – она надела выцветший темно-синий шарф, который был с ней на протяжении всех их скитаний. Лейла никуда без него не выходила, несмотря на то, что могла сейчас купить сколько угодно более красивых шарфов. Малик понимал желание Лейлы сохранить хотя бы частичку прошлой жизни, пусть жизнь их и была не сахар.