Страница 2 из 13
Глава 1
Я – обычная москвичка двадцати девяти лет от роду. Как говорится – не красавица, но чертовски мила. Безработная. С недавних пор одинокая. Хроническая пофигистка.
Той осенью я развелась с Гениальным Громовичем. Это я так, к слову. К моему предстоящему похуданию внезапное одиночество отношения не имеет. Мы супружествовали всего четыре года, и с самого начала наши отношения были обречены. Убийственный союз педанта и разгильдяйки. Вечером я замачивала в раковине колготки и трусы, а утром он брезговал выдернуть из мыльной лужицы затычку и брился в кухне. Приходя домой, я снимала джинсы вместе с нижним бельем, прицельно швыряла их через плечо, и они в лучшем случае повисали на дверце шкафа, где и оставались до тех пор, пока не требовались вновь.
Выглаженные носки (warning! Он гладит носки, это диагноз!) Гениального Громовича ровными стопками покоились в двух верхних ящиках его платяного шкафа. Его рубашки были развешены по цвету, дубленки сдавались на лето в хранилище-холодильник, а стельки его идеально нагуталиненных бот раз в две недели на всякий случай дезинфицировались. Он не забывал принимать витамины, не пил больше одной кружки пива за вечер, а по субботам посещал бассейн «Олимпийский».
А еще он бесился, когда я заляпывала сбежавшим кофе плиту. А еще он занудничал, когда я сушила на батарее бюстгальтеры. А еще его передергивало, когда я забывала на краешке ванной эпилятор с застрявшими в лезвиях волосками. А еще… Да что уж там. Развелись – и ладно.
Эдика Громовича я встретила в гостях у Шапочной Знакомой, с которой мы работали над одним проектом для глянцевого журнала. Однажды мы засиделись над версткой до полуночи, и Шапочная Знакомая неожиданно пригласила зарулить к ней на кружечку успокаивающего мятного чая. Я всегда любила гостевать по ночам – все эти милые кухонные разговорчики за полночь, рассветные сплетни за бокалом сладкого вина, – поэтому с радостью согласилась. Мы пили чай с ромом, листали свежий Hello и увлеченно трепались на темы, любимые почти незнакомыми между собою городскими умницами-красавицами: о степени прокачанности бред-питтовских бицепсов, о том, какая же милашка эта Энистон и какая же подлая сука эта Джоли, о том, правда ли, что у Бейонсе в заду силиконовые подушечки. Какой ужас – а если подложить на ее стул канцелярскую кнопку, знаменитая жопа торжественно взорвется, а потом с печальным свистом сдуется?! О том, влияет ли на эрекцию цвет глаз, о том, как лечить волосы после неудачной химии. Да мало ли, о чем еще.
И тут в квартиру вваливается Гениальный Громович, коему моя Шапочная Знакомая приходилась старшей сестрой. Отутюженная рубашечка, аккуратная стрижка, белесые ресницы, умные серые глаза, розовые ногти, тихое «Здравствуйте!». Помню, как только его увидела, подумала: «Прелесть какая!» Громович вежливо выпил с нами кофе, после чего закрылся с ноутбуком в дальней комнате. А Шапочная Знакомая вдруг ни с того ни с сего принялась его расхваливать: гордость семьи, золотой мальчик, наверняка будущий Чубайс или еще круче, не пьет, не курит, черный пояс карате, знает шесть языков, включая санскрит и японский. А напоследок, интимно понизив голос, добавила:
– А какая у него девушка, mamma mia! Модель, первый состав Modus Vivendis, учится в МГУ, идет на красный диплом, поедет получать степень PHD в Эдинбург, а в следующем месяце скорее всего появится на обложке Playboy! Мы ее обожаем, всей семьей!
Лучше бы она этого не говорила.
Как и большинство неустроенных городских баб под тридцать, я в какой-то степени являюсь завистливой дрянью. В принципе ничего против моделей не имею – разумеется, я говорю о тех отфотошопленных милашках, которые навязывают мне чудо-тушь с журнальных страниц. Если же на моем пути попадается реальная 90—60—90 girl с ногами длиннее амурского тракта, грудью выше Памира и амбициями больше задницы моей киевской родственницы тети Мани, то я утешаю себя теорией компенсационной природы мироустройства. То есть сногсшибательная красотка скорее всего является тупой овцой, недавно эволюционировавшей с Cool Girl на Cosmopolitan и на ни что, кроме качественного минета и скоростной растраты евро в Миланском Dolce & Gabbana, не способной.
Когда Шапочная Знакомая принялась расхваливать чудо-девушку, обладательницу тела Памелы Андерсон и мозгов Билла Гейтса, что-то внутри меня перевернулось. В сердце пузырилось-клокотало зловонное болотце свежесваренной зависти и концентрированного коварства. Я сказала:
– Слушай, так поздно уже. Может, твой брат меня до метро проводит?
Шапочная Знакомая удивилась, но подлянки не распознала.
– Всего половина одиннадцатого, – заметила, – да и живем мы не в катакомбах… Но если ты так боишься…
Я радостно закивала.
До ближайшей станции метро было идти ровно пятнадцать минут. Но ни вечером того дня, ни утром следующего Гениальный Громович дома так и не появился. А на третий день он позвонил своей модели-Эйнштейну и промямлил о желании соскочить. Получилось у него неловко: почему-то он выбирал самые нелепые и обидные аргументы, вроде «дело не в тебе, а во мне», «ты слишком хороша для меня», бла-бла-бла. Судя по визгу в черт знает сколько децибел, доносящемуся из его трубки, модель такой поворот событий, мягко говоря, огорчил.
«Это жизнь, детка, – молча злорадничала я, – иногда ловля деликатесных мужиков на сиську не так уж и перспективна». А вслух говорила:
– Надо было соврать, что у тебя триппер. Тогда бы она сама исчезла, только ты ее и видел.
– Вера, ну как ты можешь быть такой циничной? Ведь она меня любит до сих пор!
У него было гипертрофированное чувство ответственности, у меня – желание попробовать законный брак на вкус и урчащее превосходство над покинутой моделью. На том мы и сошлись. Мы встречались ровно три недели, когда на корпоративной вечеринке его друга я что-то там не рассчитала с клюквенной водкой и потом меня душераздирающе рвало в мусорный контейнер возле станции метро «Тимирязевская». Гениальный Громович метался вокруг, и у него было такое выражение лица, словно он присутствовал при трепанации черепа. Как будто бы он раньше блюющих нежных дев не видел, честное слово. Но окончательно он покорил меня, когда в перерыве между моими судорогами заботливо спросил: