Тартан

Так письмо, опущенное Ритой в ярко-красный почтовый ящик, преодолело расстояние в целых две тысячи миль к востоку. Оно помнило, как нежные пальцы Риты подписывали конверт, и как строгие руки почтальонов ставили на нём печати и штампы. Помнило, как его взвешивали и сортировали, а затем поместили в мешок с другими письмами, у каждого из которых была своя история и своя маленькая тайна.

Все вместе они куда-то ехали, взлетали и приземлялись. Лежать с другими письмами было интересно, но потом мешок развязали, и их разлучили.

Письмо снова взвешивали и снова сортировали. Снова ставили какие-то штампы и снова куда-то везли. В итоге у него помялся уголок и запачкался конверт ― кто-то взял его грязными пальцами.

К счастью, потом кто-то очень добрый, с мягкими и ласковыми руками осторожно расправил конверт, погладил его на прощанье и опустил письмо в серый почтовый ящик, один из многих на стене большого многоэтажного дома.

Откуда его достал человек.

Человек этот не любил принимать решения. Да и в путешественники годился с огромной натяжкой.

Он не обладал самым важным для путешественника качеством ― не умел видеть сердцем. Ведь если бы он смог присмотреться как следует, то заметил бы, что в тот момент, как потрёпанный конверт оказался у него в руках, северный ветер сменился на западный.

ГЛАВА 1. Нортумберленд

Нортумберленд (от англ. «Northumberland»), также известный как «пограничный» или «пастуший» тартан ― представляет собой переплетение мелких тёмных и светлых квадратов. Этот орнамент выглядит гораздо проще других более известных тартанов. Однако именно он лежит в основе многих из них.

Если бы меня спросили, в чём главное отличие цивилизованного человека от примата, я бы не задумываясь ответил: «В умении пользоваться часами». По моему скромному мнению, человек стал разумным не в тот момент, когда поднял с земли палку, чтобы сбить с ближайшего дерева какой-нибудь доисторический фрукт, а тогда и только тогда, когда впервые задумался о возможности измерять время, чтобы распоряжаться им так, как ему заблагорассудится.

Животные ориентируются с помощью инстинктов. Они подсказывают им, когда спать, когда есть, когда заводить потомство, когда лететь в тёплые края, отправляться в спячку и так далее.

Инстинкты управляют практически всей жизнью животных. Но не человека. Ведь выбравшись однажды из-под их первобытной власти, человек стал сам распоряжаться собственной жизнью. И на помощь в этом нелёгком деле пришли часы. А в частности ― время и умение им управлять.

Задумайтесь, ведь первое, что человек прививает своим детям ― это распорядок дня. Когда нужно вставать, чистить зубы, завтракать, отправляться на прогулку, обедать или делать уроки. Всё потому, что без режима и строгих рамок дети слетают с катушек и превращаются в маленькие безумные версии первобытных людей. Весьма наглядное доказательство теории обратной эволюции.

Именно поэтому я считаю, что пунктуальность ― основа цивилизации. Я ненавижу опаздывать на встречи с кем-то и с большим подозрением отношусь к тем, кто опаздывает на встречи со мной. Ведь если человек не может контролировать собственный распорядок дня, то что он вообще может?

Скорее всего, ничего полезного. А потому вся моя жизнь обычно расписана по минутам.

Ранний подъём в шесть пятнадцать. Контрастный душ ― не более семи минут. Затем завтрак. Обязательно хорошо прожаренная глазунья из двух яиц, бекон и чуть подогретая фасоль. Причём фасоль ― непременно отдельно. Ни к чему разводить на тарелке свинарник.

После завтрака я крайне тщательно одеваюсь. Костюм ― обязательно тройка и обязательно в классическом стиле. Однотонная светлая сорочка, твидовый пиджак. Брюки. Конечно же, на полтона темнее пиджака, ведь я цивилизованный человек. Обувь ― классические оксфорды чёрного, в крайнем случае тёмно-коричневого цвета.

День я провожу в приличном старомодном пабе, расположенном недалеко от дома. Чтобы до него добраться, нужно спуститься вниз по улице, свернуть возле старой католической церкви с потемневшими от времени витражами, и ещё немного поблуждать между домов.

Эта небольшая прогулка занимает у меня около семи с половиной минут и всегда изрядно поднимает мне настроение.

Дело в том, что как бы ты ни блуждал, в конечном итоге дорога сама приведёт тебя к невысокому зданию из красного обветшалого кирпича. Верхний этаж с крошечными окошками в белых рамах и уродливо свисающими проводами, придаёт ему довольно зловещий вид.

Несмотря на эту нелепицу, карнизы всегда украшены корзинками с цветами, а на окнах, сияющих чистотой, висят довольно симпатичные кружевные занавески.

Первый этаж переоборудован в паб с тусклой витриной и тёмно-зелёным навесом над входом. Выцветшая от времени надпись гласит: «Дуб и клушица».

Как паб получил такое странное название, я и сам толком не знаю. Наверное, это негласная традиция всех мало-мальски приличных пабов.

Когда-то я решил для себя, что дуб символизирует вечность, а клушица, то есть красноносая альпийская галка ― глупость. На что хозяйка паба ― невысокая пожилая валлийка по имени Рианнон ― посоветовала мне не искать смыслы там, где их попросту нет.

Я благоразумно принял этот мудрый совет к сведению и перестал ломать голову над названием.

Рианнон, к слову, была удивительной женщиной, которая обладала чертами, незаменимыми для каждой хозяйки винтажного паба. У неё была приятная улыбка, смешинка во взгляде и мягкий, почти волшебный, акцент. Кроме того она просто великолепно заваривала чай. А это такая редкость в наше время!

Но больше всего я ценю её заведение не столько за кухню и обслуживание, сколько за стабильный вайфай и возможность занимать тихий столик в углу.

Две этих вещи крайне для меня важны, ведь я писатель. Профессия трудная и совершенно неблагодарная. Так уж сложилось, что те, кто тебя прочитают, никогда не поймут. А те, кто могли бы понять, никогда не прочитают.

Но я не жалуюсь. Мои книги хорошо продаются. Конечно, хуже, чем могли бы, но нет предела совершенству.

Обычно я работаю в пабе до пяти часов вечера, после чего возвращаюсь домой, сделав небольшой круг через парк. Однако сегодня я специально отложил все дела для того, чтобы встретиться здесь со своим литературным агентом Рори Маккенной, который безбожно опаздывал на целых двенадцать с половиной минут.

Вопиющая наглость и неуважение!

Испытывая ярость, стыд, негодование и обиду одновременно, я нервно постучал пальцами по столешнице, вздохнул и скрепя сердце взял в руки телефон. Терпеть не могу звонить, если время звонка не было согласовано заранее. На мой взгляд это крайне грубо, бесцеремонно и практически равносильно тому, чтобы ворваться без стука в чью-то спальню, играя при этом на волынке и отплясывая ирландскую джигу.

К счастью, Рори избавил меня от неловкости. В тот момент, когда я уже занёс палец над кнопкой вызова, он влетел в кафе, сверкая лысиной и размахивая во все стороны мокрым цветастым зонтом.

Увидев меня, он радостно прокричал приветствие прямо с порога, пока хозяйка помогала ему избавиться от пальто и зонта. Я вежливо кивнул в ответ и отвернулся к окну.

Обычно отсюда виднелась улица с унылыми однотипными домами и несколько магазинчиков, торгующих книгами и всякой чепухой для дома. Но сейчас всё было подёрнуто пеленой дождя. Словно кто-то плеснул на город белил и перемешал в бесформенную серую кляксу.

Как не вовремя! А ведь я специально не стал брать из дома зонт, положившись на утренний прогноз погоды.

Пока я мысленно отчитывал работников метеорологической службы «Би-Би-Си», до моего столика наконец-то добрался Рори.

– Дружище, у меня для тебя отличные новости! ― сказал он, со скрипом отодвигая соседний стул. ― Есть одна киностудия в Штатах ― не буду произносить её название вслух, ты наверняка и так догадался, ― так вот, их заинтересовал твой роман!