Страница 9 из 11
Мария вздрогнула, после чего высвободилась из моих объятий и отстранилась.
– Кто-то прислал мне адрес этой школы, – чтобы успокоить княжну я погладил её по волосам и показал свою исписанную чернилами ладонь, – не бойся, я всегда прихожу к тем, кто во мне нуждается. Это ведь твой почерк?
– Это я, – ответила она после обязательной паузы и в доказательство затушила окурок о свою белую грудь.
Чтобы не вскрикнуть, она закусила губу, предоставив мне привилегию целовать ещё горячее красное пятнышко.
– Страдаешь здесь из-за директора?
– Нет, – возразила Мария, – директор, пусть очень недобрый и неотзывчивый человек, всё же образованный и сверх меры начитанный. Единственный его недостаток – он тратит всю свою энергию на что угодно, только не на любовь. Сначала мне показалось, что я смогу легко с этим справиться, но вышло всё наоборот. А когда поняла, что он обманывает меня, было уже поздно. Я пробовала всё остановить, но он не позволил, говорил, что сделает счастливой, что у нас будет семья…
– И ты ему поверила? – я расхохотался. – Поверила мужчине, и это с твоим-то опытом?!
– А что мне оставалось? – музыкальные нотки обиды зазвучали в женском сердце.
Вот мы уже и пререкались, как настоящие любовники.
– В Бога надо верить, а не в начальника, тем более такого противного, как этот Ловьяди. И чего ты в нём нашла?! Просто диву даёшься, как он сам не запутывается в собственных нагромождениях лжи. Хороший сапожник давно бы уже оскомину ему на язык набил от такого пошлого вранья! – Сам не замечая того, я уже ревновал.
– Бог далеко, – пожаловалась княжна, – а он всегда рядом, такой деликатный и обходительный.
– Такой деликатный и обходительный, что подкладывает тебя в постель к первому встречному!
– Ты не первый встречный, – она заплакала, – я тебя единственного давно ждала….
– Ну так я здесь, с тобой, – мой мягкий умиротворяющий голос успокаивал Марию, – ответь, почему же не кончаются твои страдания?
– Это всё из-за детей! – пройдя как нож сквозь масло, прекрасная верблюдица выскочила через игольное ушко.
– Такие страдания из-за детей? – усомнился я.
– Они такие прекрасные и нежные: мальчика зовут Отчаяние, а девочку Безнадёжность. Но он меня к ним не пускает, говорит, что я на них плохо влияю, – в паузах между всхлипываниями и рыданиями призналась во всём «непорочная» дева.
Отчаяние и Безнадёжность, какие до боли знакомые, милые сердцу каждого человека имена!
– Мерзавец, – процедил я сквозь зубы и привлёк к себе Марию. – Обещаю, мы ему обязательно отомстим.
* * *
– Поздравляю Вас, господин Версо!
На этот раз мошенник появился в самый неподходящий момент, не дав мне закончить благородный акт сострадания к безутешно обманутой представительнице музыкального сословия.
– Что опять случилось? – как следствие, встретил я появление директора в сильном раздражении.
– Ну как же первый урок, господин Версо, пора, скоро прозвенит звонок, а вы ещё даже не одеты. Нехорошо так начинать профессиональную карьеру, нехорошо опаздывать…
– Прошу не ругайте его, господин директор, – вступилась за меня Мария, предательски высунув милую головку из-под одеяла, – это моя вина, что господин Версо немного задержался…
– Ну не стоит, сеньорита Мария, всё когда-нибудь бывает в первый раз. – Ловьяди так вдохновенно играл великодушие, что чуть сам в него не уверовал. – Примите комплимент, моя дорогая, Вам очень идёт эта краска невинной стыдливости. Надо будет при случае передать её учителю живописи, такое, знаете ли, теперь редко где встретишь. Кстати, хочу Вас обрадовать, больше можете не беспокоиться в плане своей безопасности, маньяка сегодня ночью мы ликвидировали. Как он кричал, как он кричал, несчастный! Когда мы вскрыли тело, я даже ему зеркало поднёс, чтобы он на свои внутренности перед смертью полюбовался. С наслаждением в ад отправился, без колебаний.
Я решил, что настал и мой черёд без всяких колебаний явить наконец этому проклятому соглядатаю свою божественную сущность.
– Ну что Вы, господин Версо! – Ловьяди даже прикрыл глаза, чтобы яркий свет, исходящий от моей возбуждённой наготы, не ослепил его. – Если бы я только знал, я бы зашёл позже. Уверяю Вас, это недоразумение, я готов перенести занятия. Ну нельзя же в таком виде к детям!
Пропуская мимо ушей все глупые увещевания, я в молчаливом негодовании натянул на себя брюки, облачился в сорочку и уже готовился собственными силами повязать галстук.
Моя решимость и гнев не на шутку испугали директора. Он никак не ожидал, что его опрометчивая попытка «застукать меня с поличным» выйдет для него таким конфузом.
– Ну хотите, я сам! – истошно закричал Ловьяди.
– Сам? – переспросил я и, не церемонясь в средствах, тут же стал снова расстегивать брюки.
– Сам проведу Ваш урок, господи Версо, – с огромным трудом закончил свою мысль директор.
«Выкрутился», – с сожалением констатировал я.
– Спасибо, что напомнили мне о моей миссии, – тон мой был суров и непреклонен. – Теперь ничто меня не остановит в желании отдать свой долг обществу.
– Но нельзя же так сразу, – Ловьяди, пританцовывая, закружил вокруг меня юлой. – Сначала завтракать, непременно завтракать…
Как лакей, всегда и во всём желающий угождать хозяину, всем своим уничижением он как бы извинялся за прежнюю нерасторопность:
– У нас в школьной столовой отличный итальянский кофе, затем в бассейн, спа-процедуры, перед уроком Вы должны как следует расслабиться, господин Версо.
– Расслабиться!? – зло переспросил я.
– Я не об этом, – торопливо прикрыв рот ладонью, спохватился мой камердинер и одновременно директор, по ходу пьесы объединившиеся в одно лицо, – в таком возбуждённом состоянии руководство школы не имеет права допускать преподавателя к выполнению его непосредственных обязанностей.
– У меня отличное состояние, – официально уведомил я начальство, – инфекционных заболеваний нет. Вот справка.
Я достал из внутреннего кармана пиджака, с которым благодаря «заботам слуги» никак не мог отождествиться, какую-то бумажку и сунул её суть под нос директору.
– Если сомневаетесь, вот, можете у неё спросить. – И я ткнул перстом в лучезарный лик Марии. Затем резко дёрнул дверную ручку и вытолкнул Великого Обломиста в обшарпанный коридор. – А теперь сделайте милость, господин Ловьяди, немедленно проводите меня в класс.
По дороге на урок он мне чуть ли не руки целовал, так испугался моих ответных действий. От его поцелуев у меня пересохло в горле и пришлось всё-таки уступить уговорам, чтоб заглянуть «на минутку» в столовую. Там нас действительно ожидал завтрак, но кормили так, как будто это был королевский пир эпохи просвещённого абсолютизма. Потом был бассейн, переоборудованный в общественные бани времён расцвета Римской Империи, где мы вообще задержались до самого вечера в компании одного оратора, чей бюст был точной копией Цицерона.
Они наперебой с Ловьяди заговаривали мне зубы, лишь бы я не опомнился и немедленно не приступил к выполнению обещанного предназначения.
– Вот Вы говорите Империя, а что лежит в основе Империи? – вопросы вонзались в мою плоть пчелиными жалами в тот самый момент, когда телу моему надлежало вообще-то закусывать и желательно хлебом. – А? Отвечайте, историк.
– Жажда обогащения, вероятно, – явно невпопад сорил я словами, так что оба моих собеседника лишь снисходительно улыбались.
– Что за мелкобуржуазный подход, молодой человек?! – воскликнул Цицерон. – Амбиции! Вам знакомо такое слово?
– В общем-то, да, – приступил я к вынужденной капитуляции после очередного бокала.
– Империя живёт только тогда, когда имеет амбиции, – заверял меня непримиримый сторонник республиканской формы правления. – Вы можете отнять у человека всё, но подарите ему амбиции, оставьте ему веру в то, что этот червь именно тот, кто вершит судьбу мира. По сравнению с судьбами мира чем ему покажется его собственная никчёмная и никому не нужная жизнь? Этот ползучий гад с радостью отдаст её на великое дело. Убедите его в том, что только он обладает исключительным знанием, достойным распространения по всему миру. И эта тварь без тени сомнения пойдёт туда, куда скажут.