Почти цивилизованный Восток

Он провел матушку по комнатах, которые заставили Эдди остро ощутить собственную несостоятельность.

Матушка заслуживала таких покоев.

Только таких и заслуживала, но… но дал их не Эдди. И… и как быть?

- Дорогой? – спросила матушка, когда провожатый-таки убрался, смерив Эдди напоследок недобрым взглядом. – Что-то не так?

- Все не так, - он осторожно опустился на креслице, составленное из каких-то гнутых веток. Не отпускало ощущение, что эти ветки захрустят и само креслице рассыплется. – Мне здесь не нравится.

- А мне кажется, довольно мило.

Матушка сняла перчатки и поморщилась.

- Руками надо будет заняться… дорогой, мне нужно, чтобы ты доставил письмо.

- Хорошо.

- Даже не спросишь, кому?

- Ну… а толку-то? – Эдди поскреб макушку. – Я тут все одно никого не знаю. Да и…

Письмо можно отправить почтой. Или вот свистнуть мальчишку, правда, местные будут в форме и, небось, могут не захотеть возиться с чужими письмами.

- Мне давно стоило поговорить с тобой, - матушка опустилась в другое кресло. И провела пальцами по столу. – Или остаться… но ты бы не оставил меня там одну.

- Нет, - Эдди начало не понравилось.

Еще сильнее, чем не нравилось это вот место.

Сразу и шея зачесалась, предчувствуя грядущие неприятности.

- И Милли тоже бросать неправильно. Она очень порывистая девочка. Ей нелегко придется. И… я не уверена, что все выйдет.

- Матушка?

- Матушка, - она грустно улыбнулась. – Знаешь… когда я впервые тебя увидела, то пришла в ужас.

- Ну… - Эдди подумал и согласился, что было от чего. Хотя обидно. Немного. Детская такая обида, глупая.

- У меня была странная жизнь. Но ты и Милли – стоили всего, что случилось, - она моргнула и отвернулась. – Если бы мы остались, я бы… пожалуй, я бы молчала и дальше. Там это знание только лишнее. Но раз есть, как оно есть… меня увидят.

- Кто?

- Кто-нибудь. Времени прошло много, да и я сильно изменилась, но, боюсь, не настолько, чтобы можно было надеяться, что этого хватит. Так что… увидят. Узнают. А там… моя семья, - и столько тоски прозвучало в голосе матушки, что рука сама к револьверу потянулась.

Эва открыла глаза. И несколько раз моргнула, пытаясь как-то избавиться от мутной пелены, что окружила её. Пелена не исчезала, напротив, стало только хуже.

Глаза болели.

И лицо.

И зубы, отчего-то, особенно сильно. Она даже потрогала их пальцами. Пальцы, правда, тоже болели.

Что за…

Она в какой-то момент исчезла, та часть, которая смотрит со стороны. И видит. И… из-за зелья? Или комнаты этой?

Комната?

Небольшая. Тесная. В нее и влез-то лишь топчан, на который сверху бросили соломенный матрац. А уж на матрац – Эву. И одеялом прикрыли. Одеяло пованивало, как и все остальное.

Серые стены.

Какие-то неровные, ободранные. И оконце где-то под самым потолком. Узенькое. В него и кошка не протиснется, не говоря уже про человека. Да и высоко. Не добраться.

Эва помотала головой.

Взгляд прояснялся. И вот уже она заметила кувшин рядом с топчаном. И миску. Умыться? Надо, наверное. Её… мыли. Да. И одели. Она пощупала жесткую ткань рубахи.

На помощь позвать?

Или…

Додумать Эве не позволили. С тихим скрипом приотворилась дверь, пропуская женщину с изуродованным лицом. Левая его часть была прекрасна, а вот правая представляло месиво из рубцов и язв.

- Живая? – осипшим голосом осведомилась женщина. – Че пялишься?

- Ничего. Извините.

- То-то же… а то от! – Эве под нос сунули кулак. – Вздумаешь дурить, не погляжу, что матушка велела, так отколошматю, живенько поймешь, кто тут старший!

- Кто?! – покорно поинтересовалась Эва. Она старалась не смотреть на дверь, которая казалась обманчиво близкой.

- Я!

- Как тебя зовут?

- Кэти, - девушка прищурилась. – А ты чё расселась? Мойся давай. Туточки прислуги нету!

- Я… просто нехорошо себя чувствую еще. Голова очень болит, - Эва старалась говорить тем плаксивым тоном, который всегда раздражал маменьку, зато на нянюшку действовал безотказно. – Дурно…

- Блевать вздумаешь, то не на себя. Вона, ведро стоит! – и указала на ведро, которое и вправду стояло в углу комнаты. Ведро было жутким с виду, каким-то кривым, мятым и то ли закопченным, то ли заросшим грязью до черноты. И глянув, как передернуло Эву, Кэти ухмыльнулась. – Привыкай, подруга.

Ну уж нет!

Когда дверь закрылась, Эва встала.

Попробовала. Получилось у нее далеко не сразу. Тело мучила слабость. И её действительно вырвало желтой желчью. Благо, ведро стояло неподалеку. Что-то подсказывало, что Кэти не побежит менять испачканную одежду, не говоря уже о матрасе.

Эва закрыла глаза.

Думать.

Надо думать. Только… о чем? О том, что она совершила ту самую Огромную Непоправимую Глупость, о которой её предупреждали едва ли не с рождения? А она решила, что это не глупость, а любовь?

Нет уж…

Надо…

Надо что-то сделать. Призвать силу? Эва поглядела на ограничители. Те не причиняли боли, да и вовсе не ощущались. Правильно, её ведь сила направлена не вовне, как у нормальных магов, а…

А дальше?

Снова отделиться от тела?

Во-первых, это опасно, тем более, когда она только вернулась. Во-вторых, ограничители все-таки имеются. Как знать, не повлияют ли они. Будет совсем грустно, если с ней случится то же, что и… нет, даже не думать.

В-третьих… в-третьих, а смысл?

Вот отделиться она от тела. И… и что дальше?

Эва вздохнула и кое-как отерла лицо водой, которая нашлась в кувшине. Пить хотелось неимоверно, но пахло от воды болотом, и Эва решила потерпеть.

Должны же ей объяснить, что происходит.

Ждать пришлось довольно долго. Она и замерзнуть успела, в комнатушке было сыро, а от стен тянуло холодом. Но вот снова скрипнула дверь, и на пороге появилась та самая женщина, которая торговалась со Стефано. Она вошла, вновь же двигаясь как-то боком, несуразно. Остановившись, женщина оглядела Эву и кивнула.

- Не плачешь. Хорошо.

Эва шмыгнула носом и поднялась. Неудобно говорить сидя, когда перед тобой стоят.

- Глядишь, и вправду толк будет.

А платье на ней не из дешевых. Тяжелый атлас того богатого насыщенного оттенка, который выдает хорошую красильную мануфактуру. И шито по фигуре. И рукава не светлее подола.[1]

- К-кто вы, - решилась Эва. – И где Стефано?

Может, в домашних спектаклях ей доставались не самые лучшие роли, ибо никогда-то не отличалась Эва актерским талантом, но вот женщина, похоже, поверила.

- Он уехал.

- К-куда?

- Далеко, девонька. Идем. Лучше поговорим в другом месте. Кэти, дай ей халат.

Халат был чужим. От него пахло плесенью и еще самую малость – лавандой. И на некогда богатой ткани появились проплешины, а локоть и вовсе прикрывала латка. Но Эва слишком замерзла, чтобы отказаться. Да и… как знать, кого они встретят? Не хватало, чтобы её увидели в нижней рубахе.

- Не дури, - прошипела Кэти и почему-то ущипнула.

Больно.

- Кэти, - женщина покачала головой. – Иди, пускай нам чаю подадут. И бульона.

- Ей?!

- Кэти!

Кэти пробормотала что-то неразборчивое.

- Хорошая девочка. Жаль, не повезло… такая красавица была, - женщина указала на дверь. – Иди.

- Но…

- Дорогу покажут. Альфредо!

Альфредо оказался одним из тех мрачных типов, которые втащили ящик с Эвой. Огромный какой! И кулаки… у старого Джонни похожие. Он еще на спор тыквы бил. Кулаком как ударит, тыква и раскалывалась. Всем было весело.

И Эве тоже.

Пока матушка не узнала.

Приличная юная леди не будет участвовать в подобного рода сомнительных развлечениях. Даже зрителем.

- Покажи девоньке, куда идти. А ты ведь умненькая… умнее, чем иные. Вона, не требуешь отпустить…

Будто это поможет, если Эва чего-то там потребует.

- И бегать смысла нет. Догонят. Хуже будет.

Куда уж хуже.