Страница 36 из 126
– Верно, – вздохнула я. – И вы не можете не знать, что этой девице сходят с рук любые шалости. Что бы она не сотворила – это всегда считается веселым приключением, а ее дерзость очаровательна, как бы далеко она не зашла. Ну а обожатели этой девицы пойдут на все, чтобы ее развлечь – и, скорее всего, ей покажется забавным, если загорится ваша тога или в трибуне материализуется рой пчел...
– Дьявольщина, вот уж кого я ненавидел во время учебы – так это самую талантливую адептку, – глаза Леопольда затуманились. – Сколько раз она и ее прихвостни выбрасывали мою сумку с конспектами из окна прямо в фонтан! Сколько раз я становился посмешищем из-за такой вот змеи! И вы совершенно правы – ее все обожают несмотря ни на что. Разумеется, я сосредоточу все свое внимание на этой мерзкой девчонке!..
– Это разумно, – согласилась я, – но вообще-то главная опасность все-таки исходит не от нее.
– А от кого же? – магистр растерянно обвел взглядом аудиторию. То же самое проделал и Мелихаро, с живым интересом слушавший мой рассказ.
– Вот от него, – кивнула я в сторону тощего адепта, невесть как растолкавшего тех самых девиц, что нетерпеливо сверкали глазами, ожидая появления красавца аспиранта, и занявшего место, находящееся ближе всего к трибуне лектора. Этот мелкий субъект с необычайной важностью раскладывал свои записи, проверял, хорошо ли наточены карандаши и, казалось, не замечал ни шума, ни толкотни.
– Этот юноша, – сказала я, словно зачитывая строки из книги, видимой лишь мне самой, – прибыл из провинции. Он не питает особых иллюзий относительно будущего, ему уготованного, но все еще верит, что упорный труд и прилежание помогут ему пробиться наверх. В то время, как прочие либо разочаровываются в учебе, либо ищут пути от нее отлынивать, он прилагает все усилия, чтобы освоить любой, даже самый бесполезный предмет. Все преподаватели его терпеть не могут, потому что он постоянно переспрашивает и уточняет, а затем еще подходит после лекции и просит уделить ему минуту внимания. Но он пока еще не догадывается об этом и считает, что его усилия будут оценены по достоинству. Через год-полтора его рвение окончательно иссякнет и он образумится, но пока что он продолжает верить в то, что сумеет победить обстоятельства...
Магистр странным образом кашлянул, и я умолкла на полуслове, поняв, что увлеклась и упустила одно важное обстоятельство. Лицо Леопольда перекосило, губы сжались в ниточку, а глаза оскорбленно сверкали.
– Простите, магистр, – растерянно сказала я, кляня себя за недогадливость. – Мне следовало подумать, что вы когда-то...
Но было поздно, Леопольд оказался уязвлен настолько сильно, что на время позабыл о своих страхах. Он вскочил на ноги, словно кресло под ним вдруг раскалилось, и в мановение ока очутился у трибуны.
– Адепты! – воззвал он, но с таким же успехом он мог обратиться к ветру или морским волнам. – Адепты!
Я поспешно указала Мелихаро на небольшую рынду у стены – именно с ее помощью обычно лектор сообщал слушателям, что пришло время умолкнуть и внимать. Демон тут же оставил свитки, и метнулся к колоколу, понимая не хуже меня, что первое впечатление – самое сильное. Нам следовало поторопиться, пока приступ бесстрашия Леопольда не завершился. Преподаватель, тщетно пытающийся перекричать учащихся, оказывался в заведомо проигрышном положении, и вряд ли столь позорное начало лекции могло привести к чему-то доброму.
Громкий звон колокола сделал свое дело, адепты умолкли и, наконец-то, соизволили обратить внимание на магистра – во взглядах их читалось недоумение, смешанное с недовольством, но внимательный человек заметил бы кое-где и искорки недоброго любопытства, свойственного юным шкодливым умам. Леопольд дернулся, точно не в силах совладать с желанием спрятаться за трибуну, однако повторил крепнущим голосом:
– Адепты! Соблюдайте тишину, вы на занятиях, а не в кабаке!
Я в это время шмыгнула к одному из окон, где частично скрылась от взглядов адептов за пилястрой, и заняла позицию, позволяющую мне незаметно подавать знаки Леопольду и Мелихаро. Демон остался позади магистра, на лице его отражались попеременно самоотверженность и растерянность. Заметив, что Леопольд замер с открытым ртом, не зная, что сказать дальше, я сделала воодушевляющий жест, который магистр сумел верно истолковать:
– Сегодня лекцию о магии эпохи Железных войн буду читать вам я, магистр Леопольд Иоффский, аспирант почтенного магистра Аршамбо – произнес он с должной важностью, и я невольно восхитилась его выдержкой. Чародей совершенно определенно понятия не имел, что говорить дальше, но представился так, что можно было подумать, будто сам Артиморус Авильский снизошел до юных адептов Академии.
Лица девушек в первых рядах немедленно скривились и они принялись перешептываться с удвоенным усердием, выразительно морща носики в сторону лектора. С ряда, занятого адептами-романтиками донеслось дружное презрительное фырканье, а девица у окна вполголоса отпустила какую-то язвительную фразу, заставившую ее друзей захихикать. Лишь старательный адепт у самой трибуны сохранил прежнее выражение лица, да еще и записал имя магистра в своей тетради, точно оно само по себе могло сойти за важное заклинание.
Тут Леопольд старательно закашлялся и сделал повелительный знак, повернувшись к Мелихаро. Демон, прекрасно понимая, что это означает, отчаянно выхватил наугад какой-то свиток и с поклоном подал магистру.
– Приготовьтесь записывать, адепты, – меж тем говорил Леопольд, зловеще обводя взглядом аудиторию. – И учтите, что я не терплю лишнего шума.
После этого он развернул свиток, и на лице его отразилась страшная мука, которая, впрочем, для стороннего наблюдателя могла сойти за сосредоточенность. Я поняла, что худшие опасения Леопольда оправдались – он не понял ровным счетом ничего из того, что там было написано. Однако, магистр был из тех натур, которые, не обладая волей к победе, успешно заменяют ее стремлением к выживанию, и поэтому бестрепетно зачитал:
– Итак, после Третьей Железной Войны стало очевидно, что мир между людьми и гномами недолговечен, и лишь посредничество великих чародеев того времени может остановить кровопролитие. Однако эльфы, стремящиеся лишить чародеев всякого влияния, вступили в тайный сговор с королем Дараном, посулив ему часть леса Эсв и руку эльфийской красавицы...
Речь магистра была нетороплива, маловыразительна и заунывна, так что я обменялась с Мелихаро одобрительными взглядами – ни один нормальный человек не стал бы вслушиваться в слова, произнесенные столь скучно. Уже на второй фразе у самых слабых духом адептов глаза начали стекленеть, а кое-кто откровенно и смачно зевал.
Но радость моя не продлилась долго – едва магистр со второй попытки прочитал имя эльфийки, как скрипучий голосок произнес:
– Прошу прощения, господин лектор, но вы начали с Третьей войны. А как же предыдущие две?
Конечно же, то был именно тот адепт, которого я посчитала самым опасным из присутствующих, и он с усердием принялся доказывать мою правоту. Первый вопрос не стал для Леопольда особо тяжким испытанием.
– Первые две по большому счету ничуть не отличались от третьей. Вам важно понять общий принцип! – ответил он тоном истинного знатока истории. – Люди воевали с нелюдями.
– Но...
– А если не с нелюдями, то с такими же людьми, – отрезал Леопольд, и принялся читать далее.
Не прошло и пяти минут, как адепт снова подал голос:
– Первый раз слышу такой вариант прочтения имени короля гномов!
В тоне Леопольда, с трудом разбирающего витиеватый почерк Аршамбо, зазвенело раздражение:
– Я произношу это имя на гномий лад.
– Но по правилам гномьей фонетики имена всегда начинаются с трех согласных – оттого мы ею и не пользуемся!..
Если бы юный адепт знал, что кончик носа магистра Леопольда шевелится только когда чародей начинает всерьез гневаться, то поумерил бы свой пыл, но, увы, он простодушно ожидал ответа на свою реплику, которую явно считал очень уместной и своевременной.