Я — следователь

— Какой?

— После раскрытия одного из контрреволюционных заговоров в Москве по приказу Феликса Эдмундовича многих офицеров, бывших заговорщиков, собрали на манеже Алексеевского училища, и Дзержинский, страстный оратор, произнес перед ними зажигательную речь. Настоящую революционную речь. Многие из заговорщиков после необходимой проверки пошли служить в Красную Армию. А ведь вопрос тогда стоял остро: о жизни и смерти нашей революции. Но люди не побоялись довериться.

— Следовательно, и мы должны доверяться.

— При определенных ситуациях, когда перед нами не закоренелые преступники, — должны, — твердо проговорил Фомин. — А теперь я хочу, чтобы ты выступил перед всеми нашими ребятами, рассказал о Дзержинском и связал историю с настоящим моментом, с задачами, стоящими перед нашей бригадой. А то порой проскальзывают у нас идеи «хватай, хватай».

— Хорошо, выступлю.

— Думаю, ты справишься.

Михаил Николаевич Фомин занимался воспитанием не только правонарушителей.

6. Будни и праздники

Трудный случай — можно сказать об этом деле. Но дело было не столько трудным, сколько утомительным. Порой нам обоим хотелось плюнуть на все и отправиться на Иркут искупаться. Воскресная жара казалась безжалостной. Духота стояла нестерпимая. Солнце вроде застыло на верхней точке и своими невидимыми лучами испепеляло все живое в городе. И город почти сдался. Мягкий, как воск, асфальт был испорчен острыми женскими каблучками. Но следы были редкими. Почти все жители покинули город, они были на озерах, в лесу. Даже в городских парках не было прохлады.

А мы с Костовским, как проклятые, как привязанные, уже третий час не выпускали из виду незнакомца в светлом, хорошо сшитом костюме. Мы были твердо убеждены, что это карманный вор, и не простой, а вор высокой квалификации. Наткнулись на него в главунивермаге. На первый взгляд он ничем особым не выделялся среди других редких покупателей: так же, как и они, толкался у прилавков, переходил от одного отдела к другому и не предпринимал каких-либо активных действий, характерных для поведения карманников. Но по тому, как равнодушно он скользил взглядом по витринам и внимательно приглядывался к людям, мы поняли, что это не обычный покупатель. Минут двадцать мы еще предполагали, что это праздношатающийся, убивающий свое время человек. Но затем мы разобрались, что его не интересуют ни лица людей, ни стройные фигурки модниц, ни их красивые ножки. Он не оглядывал их с интересом, как это делают иные праздношатающиеся. Его цепляющийся взгляд устойчиво с завидным постоянством ощупывал одежду мужчин и сумочки женщин.

На исходе третьего часа наших бесплодных наблюдений он неожиданно зашел в сберегательную кассу.

— Может, бросим? — предложил я Костовскому, изнемогая от тридцатиградусной жары на расплавленном асфальте, удушливые пары которого неприятно щекотали ноздри.

— Вон иди на ту сторону, в тенечек, — коротко бросил он мне в ответ, а сам скользнул в вертящиеся двери вслед за незнакомцем.

С покорностью нашей незавидной судьбе я перешел улицу и уселся за столик в открытом летнем кафе, расположенном под высокими раскидистыми тополями. Через светлые широкие окна сберегательной кассы мне было хорошо видно, что незнакомец устроился в конце короткой очереди, а Костовский примостился в сторонке у стойки и начал что-то писать, по всей видимости имитируя заполнение какого-то сберкассового документа.

Очередь в сберкассе двигалась с неторопливостью черепахи. Минут через пятнадцать за незнакомцем пристроились еще три человека, из них последним был Костовский: он стоял, держа напоказ в руке какие-то бумаги.

«Наверное, мы ошиблись», — подумал я, жалея напрасно потерянное время. Иркутские карманники в сберкассы, где обычно не создается толчеи, не заходили.

Но что это? Наш подопечный вдруг покинул очередь и широкими шагами направился к выходу: впереди него, опираясь на трость, неторопливо двигался невысокий старик. На минуту они пропали из поля зрения, скрывшись за стеной помещения, а затем почти одновременно возникли в дверях на выходе. Старичок приостановился на тротуаре, тщательно, на все пуговицы, застегнул черный старомодный двубортный пиджак, похлопал себя по груди и с недоумением стал оглядываться по сторонам. Яркие лучи солнца четко высветили удивленное, изрезанное глубокими морщинами лицо. А наш незнакомец тем временем быстро удалялся в сторону автобусной остановки. Проследив за ним взглядом, я увидел, что он миновал ее и свернул в небольшой сквер, обсаженный высокими акациями.

Я поднялся со своего места и по противоположной стороне улицы двинулся в том же направлении. Оглянувшись, заметил, что Костовский о чем-то разговаривает с вышедшим из сберкассы старичком.

Еще не поравнявшись со сквером, я увидел, что мужчина в светлом костюме, нацепив на нос темные очки, выходит на тротуар. Пройдя мимо, а метров через сто повернув назад, я все так же по противоположной стороне пошел за ним. «Очкарик», так мысленно окрестил я его, заметно спешил, шагал размашисто и порывисто, как застоявшаяся лошадь. Но вдруг неожиданно, вроде натолкнувшись на невидимое препятствие, резко замедлил шаг. Я взглянул вперед — наискосок, через улицу, неторопливо двигался старичок в черном старомодном костюме. Пришлось и мне вслед за незнакомцем замедлить шаги и вскоре приблизиться к кафе, за столиком которого я недавно коротал время. Из глубины, от буфетной стойки, меня окликнул хорошо знакомый голос. Когда я подошел, Юра уже разделывался со вторым.

— Садись, перекусим.

На меня тоже был заказан обед, что было очень кстати, и я с удовольствием сел за столик.

— Не спеши, — предупредил Костовский, когда я начал торопливо глотать остывший борщ. — Теперь этот гастролер будет как на цепи следовать за стариком, получившим в кассе восемь тысяч.

— Откуда знаешь?

— Знаю, — довольно улыбнулся Юрий, — в сберкассе он долго вытягивал шею, все смотрел, кто снимет с книжки побольше, и вот решил остановиться на Петикопове. Не правда ли, странная фамилия? Пе-ти-ко-пов, — Костовский со смаком повторил это слово по слогам и рассмеялся от удовольствия. «Молод, силен, здоров, хорошо подкрепился, и скоро возьмем очередного преступника», — звучало в его смехе. Я посмотрел на него ироническим взглядом. Посмеиваясь, он взялся за компот, а я придвинул к себе котлету с макаронами.

— Рано веселиться, — скептически заметил я, — может быть, он и не карманник совсем.

— Теперь-то уже все сомнения отпали. Карманник, да еще какой! Центровой. Может, он залезает в чужой карман раз в неделю, но зато уж наверняка, с широким размахом. А до чего ловкач, — продолжал Юра, — прямо на ходу в дверях расстегнул у Петикопова пиджак, а тот и не заметил даже. Обратил внимание только на улице. И вот представляешь, если бы сейчас этот незадачливый Петикопов сел в автобус, трамвай или зашел в магазин — плакали бы его денежки.

— А вдруг будет поздно? — заторопился я.

— Не суетись. Теперь Петикопов пойдет только домой. Домой, домой, и никуда больше. И будет следовать не торопясь, пешочком. Адрес его у меня в кармане. Так что допивай свой компот спокойненько и топай по улице в сторону университета. Думаю, что этот залетный движется туда же. А я буду визуально следовать за тобой. Будем вести вперемежку. — Весь вид Костовского говорил о том, что ему сейчас сам черт не брат.

Юра не ошибся. Незнакомец шел за Петикоповым до самого дома и с сожалением проводил его взглядом, когда тот входил в подъезд дома № 15 по улице Ленина. Затем минут тридцать он прогуливался около дома, рассерженно поглядывая то на часы, то в сторону подъезда. Близился вечер, жара немного спала, дышать стало легче, но огорчало то, что наш сыск закончился безрезультатно.

— Может быть, — согласился Костовский, — но нам нужно будет узнать, где остановился этот пират, — кивнул он в сторону незнакомца. — Завтра хотя и понедельник, но он наверняка выйдет в поиск, а мы прямо с утра его и поведем. Может, кого из ребят еще прихватим, а то вдвоем мы ему быстро примелькаемся.