Страница 21 из 39
Быстрый пытливый взгляд сверкнул из-под густых ресниц девушки; она как бы задумалась на минуту, но тотчас же оправилась и весьма равнодушно проговорила:
— Я этим не интересовалась.
Радость отразилась на лице Осокина; маневр Софи ускользнул от его внимания.
— Но вы должны были слышать о моем будущем наследстве?
— Слышала, но к чему этот разговор?
— А к тому, M-lle Sophie, что я не имею права оставлять вас в неведении: своего у меня только небольшое родительское имение и служба; всего тысяч около двух с чем-то дохода.
— Разве дядя лишил вас наследства?
— Нет; и даже не лишит — в этом я уверен, но я сам откажусь от него.
Софи в неописанном изумлении посмотрела на молодого человека.
— Как?! Вы откажетесь?.. Да вследствие чего же? — вырвалось у нее.
— Вследствие того, что состояние это нажито по-моему не совсем правильно, — тихо проговорил Орест.
Софи обдумывала.
— …По моим убеждениям я не могу принять его… Эти деньги будут жечь мне руки…
«Бред пылкого, честного юноши, — рассуждала в это время Софи, — но, к сожалению, перешедший границы… Это донкихотство, которое я не могу допустить и не допущу! — А если это — твердое убеждение, которое не сломишь?.. Вздор! К чему ж тогда моя красота, мои ласки? Разве не в моей власти сделать их всесильными?»
Все это молнией сверкнуло в голове девушки, и когда Осокин возобновил разговор — план ее был уже составлен, и кроткая улыбка блуждала на ее коралловых губках.
— Я протянула вам руку, Орест, — мягким, ласкающим голосом сказала она, — не для того, чтобы идти врозь с вами… Не богатства искала я в вас, а человека, который бы любил меня, который…
— И вы нашли его, Софи! — в безумной радости прошептал Осокин, страстно припадая к руке девушки. — Твой я, твой на всю жизнь! — задыхаясь, добавил он.
— И я — твоя, тихо склонилась к нему Софи.
XIV
На другой день утром, когда по обыкновению девицы Ильяшенковы явились в спальню Анны Ильинишны поздороваться с матерью, генеральша встретила Софи следующим нравоучением:
— Ma fille, quoique vous avez vos vingt-deux ans[141] — вы должны знать что, пока вы в девицах, мать отвечает за вас перед светом. Вчера вы вели себя неприлично, comme une demoiselle sans education[142], и я, скрепя сердце, должна выразить вам свое неудовольствие.
Софи очень хорошо знала, что мать думает иначе, что вся тирада эта высказана Анной Ильинишной только ради сохранения своего родительского достоинства, и что вслед за ее ответом неминуемо последует торжественный поцелуй в лоб, а потому и решилась не прерывать ее речи, потешить мать на последках.
— Ты настолько хорошо воспитана, — продолжала старуха, — что должна знать, что принято в обществе, и что нет. Hier vous avez fait infraction a ses lois:[143] целый день не разлучались с Осокиным! Je vous demande un peu: est-ce qu'une fille bien nee se mettra ainsi a la risee de tout le monde?[144]
Софи молчала и только кусала губы: ее ужасно смешила серьезность, с которой мамаша разыгрывала эту комедию.
— Et vous, Cle-Cle, — обратилась Ильяшенкова к младшей дочери, — vous vous etes permis une chose sansnom[145]: пересесть в чужой экипаж и оставить votre soeur[146] наедине с молодым человеком!
— Ямщик был! — возразила Клеопатра.
— Vous dites des sottises![147]
— He мерзнуть же было мне, maman, в открытых санях!
— Mais vous deviez faire attention aux consequenses, a ce que dira le monde![148]
— Le monde n'aura rien a dire, maman,[149] — вмешалась Софи, которой уже надоела эта сцена. — Я — невеста М-г Осокина!
Краска удовольствия проступила на лице Анны Ильинишны, но это однако не помешало ей выдержать до конца свою роль и притвориться удивленной:
— Ты — невеста?.. Без моего согласия?… Je n'en reviens pas![150] — театрально всплеснула она руками.
— Вчера, по приезде, хотела я сообщить вам, maman, о предложении Осокина, но вы были так утомлены, что я боялась вас обеспокоить.
— В таких важных случаях бояться нечего: это был твой долг, и ты должна была его исполнить, — наставительно заметила генеральша. — Дать слово, не посоветовавшись со мной!.. Без моего благословения! — восклицала она.
— Я была уверена, что выбор мой не встретить порицания с вашей стороны.
— Это почему?
— Потому, maman, что вы слишком хорошо знаете людей и не допустили бы до сближения с вашей дочерью человека недостойного.
— Д-да… c'est comme ça?[151] — важно протянула Анна Ильинишна.
— Я прошу вашего благословения, maman, — чтобы сразу кончить эту комедию, объявила Софи и опустилась перед матерью на колени.
Ильяшенкова благословила дочь, прочла ей небольшое наставление, и невеста, приняв всеобщее поздравление, отправилась к отцу. Дорогой Cle-Cle сказала Софи:
— А я ведь нарочно вышла из ваших саней… Видя ухаживания Осокина, я хотела доставить ему случай скорее сделать первый шаг.
— И опоздала, — рассмеялась Софи, — la glace était déjà rompue![152]
С Павлом Ивановичем разговор у невесты был до крайности прост и краток: порадовавшись выбору дочери и благословив ее, генерал тотчас же перешел на практическую почву:
— Умная и ловкая женщина, — сказал он, — всегда сумеет забрать нашего брата в руки — это аксиома. Помни, что со временем Осокин будет богат и что с первого же дня тебе необходимо подчинить его своему влиянию.
Он снова перекрестил дочь и, поинтересовавшись приездом жениха, хотел было уже садиться за письменный стол, но Софи остановила его:
— Мне хотелось бы, папа, чтобы ты разъяснил мои сомнения на счет одного обстоятельства… — и невеста вкратце передала отцу о предположенном Осокиным отказе от наследства.
Павел Иванович расхохотался.
— Есть о чем беспокоиться! Да видано ли это, чтобы кто-нибудь отказывался от денег, да еще от таких денег! Люди, чтобы добыть несколько сот рублей, режут себе подобных, жизнью своею рискуют, а тут, без хлопот, плывут они в руки и вдруг… Ха-ха-ха!.. Орест Александрыч молод еще, фанаберия в голове его бродит, — ну, да и наследство еще в будущем, а как поднесут ему на ладошке тысяч эдак полтораста — тогда увидим, как-то он ими побрезгует! Полно, милая моя, не беспокойся и прими еще раз мое сердечное поздравление!.. Откажется!.. Ха-ха-ха!
Павел Иванович торжественно поцеловал дочь в лоб и не менее торжественно умолчал о приданом.
В час пополудни того же дня Осокин в праздничном наряде стоял на коленях рядом с Софи и принимал благословение стариков Ильяшенковых; в три — о помолвке знал уже весь город, а через месяц назначена была свадьба, в великолепии которой никто не сомневался.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Около года прошло после женитьбы Ореста; снова наступила зима, снова начались светские развлечения. В городе, за это время, не случилось ничего достопримечательного. Зато в жизни некоторых лиц нашего рассказа произошли перемены.
Надежда Александровна, получив от дяди и брата субсидию, разошлась с мужем и жила с детьми в Грязях. Благодаря хлопотам Татьяны Львовны, Владимир Львович согласился дать денег на выкуп усадьбы племянницы, а Орест секретно передал сестре, на ведение хозяйства, полученные им от крестного отца в виде свадебного подарка, три тысячи рублей, от которых он, не желая ссориться, не отказался, но которые обратить в свою пользу не пожелал.
Владимир Константинович, сначала не хотевший было давать жене паспорт, принужден был к тому Осокиным, который пугнул его наложением опеки, а потом соблазнил сотнею — другой рублей, которые бывший вивер, конечно, не отверг. Бирюков собрал свои вещи, весьма водевильно разыграл сцену прощания и полупьяный, захватив с собою любимую борзую Стелльку, укатил в свое ярославское имение, доживать в одиночестве свой бурный век. С его отъездом не состоялась, понятно, и предположенная Настей перемена места: она по-прежнему осталась у Надежды Александровны, к великому удовольствию сей последней и к своему собственному. Каменев исполнил свое намерение, сдал экзамен на доктора медицины и поселился в Петербурге.