Страница 2 из 80
В любом произведении художественной литературы автор в той или иной степени, пристрастно или беспристрастно, но непременно судит своих героев, или скажем так: оценивает их, выясняет, чего они стоят как люди. И трудно придумать лучшую смотровую площадку, трудно придумать более удобную ситуацию для такой оценки, чем, столкнув человечество с посторонним разумом, дотошно рассмотреть, что из этого получится. В таком столкновении все в человеке подвергается жестокой проверке. И его физические данные — себе мы кажемся красивыми, но так ли уж целесообразной хорошо мы устроены, нельзя ли найти более удачную «конструкцию»? И его моральные ценности — так ли уж они безусловны, не требуют ли кое-какой корректуры? И уж, конечно, создания его рук и его мозга.
Приемом такой «посторонней» проверки литература пользовалась издавна. Возьмем, к примеру, вольтеровского «Микромегаса». Поместив земных философов под увеличительное стекло, направленное на Землю гигантскими галактическими мыслителями, Вольтер подчеркнул убожество, мизерность своих противников.
Нет такой стороны в жизни людей, которая не могла бы быть затронутой, упомянутой или описанной в произведениях о Контакте. Отсюда бесконечное разнообразие подобного рода произведений.
Я думаю, что именно этой, чисто человеческой, а не только философско-научной стороной объясняется и тот интерес к поискам внеземных цивилизаций, о котором шла речь. Вряд ли кто собирается заполучить от пришельцев научные знания дешевым путем, нет, налицо стремление поглядеть на себя со стороны, выяснить, какое же место в мироздании занимаем мы, люди. Прежде всего мы ищем во Вселенной самих себя. И литература делает то же, только ей в отличие от науки легче завершить эти поиски позитивными результатами. Писателя чаще всего мало заботит, как могут выглядеть внеземные создания, буде таковые окажутся в действительности. Он придумывает всех этих карпнан, гломов, лимбеанцев, дэлов, энейцев или дурдиотов только для того, чтобы ярче, нагляднее провести ту мысль, ради которой он взялся за перо. И перед нами возникают просто-напросто карнавальные маски, за которыми прячется вполне земная суть. А это означает, что возможные научные или наукообразные аспекты отходят в сторону и остаются чисто литературные атрибуты — художественные и идеологические.
Здесь уж все зависит от взглядов и намерений писателя. Можно нарисовать нападение на Землю, чтобы тем самым заклеймить тупую, нерассуждающую силу, называемую Агрессией, как это сделал Уэллс в своем романе, но можно и бесчисленное количество раз варьировать сцены космической резни в духе марсианского цикла Эдгара Берроуза для любителей легкого и легчайшего чтения.
Не трудно заметить, что мотив конфликта, тем более вооруженного, между мирами в гораздо большей степени характерен для западной фантастики, чем для нашей. Отнюдь не все произведения, в которых описан такой конфликт, вдохновлены обскурантистскими целями, напротив, многие из них достигают весьма высокого накала социальной критики. Тем не менее социалистическое мировоззрение, видимо, плохо мирится с той мыслью, будто разумные существа, которые достигли столь высокой степени цивилизации, что совершают космические перелеты, не смогут найти общего языка и унизятся до такого варварства, как война.
Впрочем, рассказы этого сборника демонстрируют как раз мирные исходы встреч, хотя в некоторых из них отношения между сапиенсами и несколько натянуты. В большинстве же мы видим не только сотрудничество, но и содружество, полное взаимопонимание. Если в повести «Огненный цикл» капитан звездолета поначалу опасается передавать научные знания обитателям планеты Абьёрмен, боясь их экспансии на Землю (космическая угроза — любимый сюжет многих англо-американских фантастов), то, к чести землян, эта точка зрения быстро сменяется другой, люди приходят аборигенам на помощь. Побеждает гуманизм, если только можно придать этому земному слову более широкое звучание, распространить его на всю разумную Вселенную.
Обычно произведения, в которых описываются полеты землян к далеким мирам, масштабны, в них изображается облик целых планет, целых государств, а действие происходит в далеком будущем при самой совершенной технической вооруженности. Гостям же из космоса никто не мешает наносить нам ответные визиты не только в будущем, но и в настоящем, и даже в прошлом. Это позволяет писателю не организовывать глобальных вторжений, все знают, что их не было, а, забросив одиночных представителей иных миров в гущу людей, пристально понаблюдать за тем, как сложатся и дальнейшем их взаимоотношения с населением Земли.
Многие произведения носят критический характер; человечество (не вообще, конечно, а в какой-нибудь вполне конкретной социальной плоскости) осуждается с точки зрения более высокой, более совершенной морали. Так, довольно часто встречается описание встреч инопланетян с обывателями, которые не в состоянии вообразить себе что-либо выходящее за пределы их кругозора и которые скорее согласятся самих себя счесть за сумасшедших, чем отступить от надежного принципа — «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Ясно, что такое событие, как появление существа из иного мира, дает массу возможностей для обличения ограниченности, и не удивительно, что эти произведения чаще всего решаются в юмористическом или трагикомическом ключе. Примером может служить рассказ писателя и поэта из ГДР Гюнтера Кунерта «Марсианин». Так никто и не поверил бедному, потерпевшему крушение марсианину, что он прибыл с Марса.
Интересно отметить, что рассказ под тем же названием и с примерно схожей идеей был написан в 1889 году Мопассаном, это одно из первых произведений «марсианской» фантастики. Подобная устойчивость темы не случайна — ведь и явление, против которого выступают писатели, не исчезло.
Итак, при встрече с представителями иных миров люди частенько проигрывают. Но отнюдь не всегда. Ценя и поддерживая критические направления в западной фантастике, мы должны с не меньшим интересом отнестись к произведениям, написанным в иной тональности. Сейчас одна из самых модных тем в западном искусстве — тема некоммуникабельности, утверждение тезиса о том, что люди органически не способны договориться между собой, понять друг друга, а тем более помочь друг другу. Такие рассказы, как «Ракета Мяуса» Теодора Старджона или «Бетти-Энн» Криса Невила, прямо направлены против этого течения. Они утверждают доброе в людях, как и во всех разумных существах. «Бетти-Энн» мне представляется лучшим произведением сборника — это трогательная история неземной девочки, выросшей среди людей и, подобно «волчонку» Маугли, долгое время не подозревавшей о своем подлинном происхождении. Тонкая реалистическая разработка обстановки провинциального американского городка, школы, колледжа, своеобразные характеры самой Бетти-Энн, ее приемных родителей, сверстников выделяют этот рассказ среди произведений средне-фантастического уровня.
В заключение надо бы упомянуть о двух юморесках Джанни Родари; впрочем, вряд ли они нуждаются в комментариях: не трудно заметить, что здесь-то уж пришельцы совсем не при чем. Известный итальянский писатель воспользовался их услугами лишь для того, чтобы поглубже вонзить сатирическое жало в окружающие его капиталистические будни.