Человечность

— Чертяка шальной! — возмущался с задних саней Максимыч.

Все повторяется, но уже не бывает прежним.

— Правее стегани! — кричал Борзов. — Так их!..

Лошадь галопом ворвалась в село, пронеслась до противоположного края. Крылов яростно надавил на спусковой крючок.

— В самую точку! — Борзов остановил лошадь. — Хозяюшка, воды!

Крылов напился, вытер потный лоб тыльной стороной ладони:

— Ну что — перезимовали?!

— Кончился Лузгин, весь вышел! — смеялся Борзов.

— Чертяка, загонишь кобылу — голову сниму! — ворчал Максимыч, а на лице у него была довольная улыбка. — За мной поедете и чтобы ни гугу, как мыши!

Но и это кончилось. Стремительно побежали дни. Отряд возвратился в Старую Буду. Лошади едва успели отдохнуть с дороги, как начались необычные приготовления к дальнему походу.

Приближался фронт. Немцы отступали, с востока надвигалась Красная Армия.

13

НА ПОВОРОТЕ СУДЬБЫ

В Старой Буде царило оживление. Все чувствовали: наступают особые дни, и радостные, и тревожные. Близился конец оккупации, но и приближались регулярные гитлеровские войска, а их не удержать партизанскими заставами. Над лесным краем нависла смертельная опасность.

Спасение тысяч людей зависело от того, насколько стремительным будет продвижение частей Красной Армии. Партизаны должны были решить две главных задачи: обеспечить безопасность Малой Земли и помочь наступающей Красной Армии.

Часть партизан оставалась на месте, а большой сводный отряд уходил к линии фронта.

Крылов простился с Ольгой.

Лошади неохотно трусили по дороге, словно и им передалась грусть расставания. Старая Буда отдалялась, и фигура Ольги становилась меньше и меньше. Острый взгляд Крылова уже с трудом различал ее вдали среди крохотных фигурок Максимыча, Ивакина, Тони. А вот стена леса заслонила их, и Старая Буда исчезла из вида.

Вел сводный отряд капитан Фоменко, а роту — Силаков. Взводом командовал незнакомый партизан.

На сердце у Крылова было тяжело. Перед глазами стояла Ольга. Ему не ехать бы, остаться в Старой Буде, но он не имел права остаться, а Ольга не имела права ехать с ним, не могла оставить мать и сестер.

Перед отъездом отряда она спросила у Фоменко, вернутся ли партизаны в Старую Буду.

— Не знаю, Оля. Попытаемся вернуться… если можно будет: мы ведь здесь еще нужны.

По дороге на Дмитровск-Льговский отступали немецкие войска. Сводному партизанскому отряду было приказано задержать их.

Оставив в лесу лошадей, партизаны заняли позиции в селе, метрах в двухстах от дороги, и обстреляли гитлеровцев из винтовок и пулеметов. Эта попытка дорого обошлась отряду: через час село было в огне, а партизаны отходили к лесу. Танки и орудия били по ним не переставая.

Фоменко опять посадил людей в сани, и партизаны еще сутки петляли по округе. Этот рейд совсем не был похож на лихие партизанские набеги из Старой Буды: теперь партизан всюду встречал плотный огонь фронтовых частей.

Потом партизаны спешились, и Фоменко в темноте повел их к какому-то неведомому населенному пункту. Шли по бездорожью, по уплотнившемуся от дневных оттепелей снегу, спускались в овраги, брели в чаще леса. Бурлак, шагавший рядом с Крыловым, нес сумку с пулеметными дисками.

— Федя, а что с Ильей?

— Говорят, куда-то с Фоминым уехал.

Крылов завидовал Антипину: тот остался в Старой Буде.

На рассвете вышли, наконец, к цели. Отряд тихо, цепочкой по одному, потянулся лощиной параллельно населенному пункту. Потом Фоменко остановил головную роту, повернул всех к селу. Начали подъем вверх. Снег утрамбовало теплом и заморозками, и ноги не проваливались, почти не оставляли следов.

— Партизаны, впере-ед!

Первая атака, в которой участвовал Крылов. Цепь утрачивала однолинейность, приобретала глубину и надвигалась на избы, откуда навстречу партизанам летели белесые и желтоватые шары. Они вспыхивали и исчезали в мгновенья. Крылов будто со стороны замечал множащиеся темные пятна тел на снегу, и, оттого что он смотрел на себя и на партизан со стороны, ему казалось, что шары не имели никакого отношения к нему самому. Потом партизаны достигли окраины, а с другой стороны, им навстречу, в село входили красноармейцы. Все кричали от радости и возбуждения, Крылова кто-то обнимал, и он кого-то обнимал, понимая, что случилось нечто необыкновенное, праздничное, испытываемое им впервые.

— А где Бурлак? Среди сотен людей в селе Феди не было, а именно его Крылову сейчас надо было увидеть. Вот он, этот момент! Ради него они с Федей сколько всего пережили!

Крылов выбрался из толпы, побежал назад, к окраине, выскочил в поле.

Бурлак лежал на боку.

— Федя!..

— Наши, солдатик?..

— Наши!

Пуля попала Бурлаку в живот.

— Сюда! — позвал Крылов красноармейцев, но они продолжали шагать своим путем. Тогда он побежал к крайней избе, заметил во дворе санки и вернулся с ними в поле. Санки были низкие и широкие, с круто изогнутыми впереди деревянными полозьями — такие делали только в деревне.

— Сейчас, Федя, сейчас…

Он кое-как уложил Бурлака на санки. Ноги в разбитых валенках волочились по снегу.

— Где санпункт? Санпункт! — спрашивал он у бойцов. Они пожимали плечами, неопределенно показывали назад.

— Лобанов! — крикнули наконец. — Иди сюда, партизан ранен!

Устало подошел санитар, мазнул по усам рукавицей:

— Давай в сторону.

Он помог свезти санки с дороги, по которой уже ехали орудийные упряжки, принялся расстегивать у Бурлака одежду.

— Ничего, брат, ничего. Бывает.

Живот у Бурлака был залит кровью. Она проступала сквозь бинты, но санитар продолжал опоясывать тело по буро-красным пятнам.

— Вези туда. Там спросишь, а мне вперед надо.

Крылов повез Бурлака по дороге. Сбоку, в прогале между домами, плотной массой, смешавшись, стояли партизаны и красноармейцы.

-. будем бить, пока на нашей земле не останется ни одного оккупанта! — донеслось до Крылова.

Он вез Бурлака километра два, до следующей деревни. Здесь было тихо. У изб стояли упряжки с противотанковыми орудиями, лошади не спеша похрустывали сено. Навстречу устало шагали пехотинцы, сзади Крылова догоняли и обгоняли легкораненые. Один ковылял рядом, опираясь на винтовку.

— Передохнем, браток, — предложил Крылову. — Спешить некуда, а на тот свет успеется.

Крылов перевел дыхание, смахнул с лица пот. Красноармеец принялся закуривать.

— Я уж третий раз…

У красноармейца было приятное продолговатое лицо, небритые щеки, прямой, хороший взгляд.

— Крылов?! — послышался удивленный голос. — А говорили, ты убит! — с рукой на перевязи, широко улыбаясь, подходил Киреев. — Бурлак? Куда его?

— Наши где?

— Уехали! Тебя Борзов искал!

— Уехали?.. Куда?

— В Старую Буду. Я тоже хотел, Фоменко не взял. Лечись, говорит. Он про тебя спрашивал. Убит, говорят, а никто не видел. Я от Силакова узнал.

— От Силакова?..

— Примета верная, парень, — вмешался красноармеец. — Жить тебе сто лет! Ну, похромали потихоньку, подвода едет!

— Опять ты, Райков? — сказал санитар.

— Он самый, — красноармеец подождал, пока санитары укладывали в сани Бурлака. — Ну, а теперь я рядышком.

— Сверни на прощанье, может, больше не свидимся, — попросил Киреев.

Руки у Крылова дрожали, он рассыпал махорку.

— Опять ты из-за меня остался. — Бурлак открыл глаза.

— Выздоравливай, Федь. Я тебе домой напишу, попрошу, чтобы тебе переслали.

Бурлак слабо пожал ему руку.

— Виноват я перед тобой. Невезучий я.

— Не надо, Федя.

Ездовой развернул лошадь в обратную сторону.

— Но-о! Уснула!..

Крылов стоял на месте и смотрел, как исчезала из вида последняя ниточка, связывающая его с партизанами, со Старой Будой.

Потом он бежал назад, и дорога казалась ему бесконечно длинной.