На пороге империи

– И про Разина слыхивал, и город внизу Волги тоже знаю!

Старуха кивнула и продолжила:

– Было мне тогда пятнадцать годков, чуть тебя помоложе. Мой батюшка ходил по морю, струги водил, в деньгах дома был достаток. Но постоянно шумно. Смешение кровей покоя не давало. Мать татарка, отец турок, да и они не чистые, с добавками. Конечно, все сказалось на их детях, то есть на мне тоже. Мало того, что по лицу не разберешь с каких я краев, так еще по натуре страсть неуемная, секунды не могла на месте сидеть.

Тихон упер локти об стол и положил на руки голову, весь обратился во внимание.

– Влюбилась я в одного казачка, звали его Федор. А он правая рука Васьки Уса, которого атаман Разин оставил в Астрахани делать Казацкое государство. Только словили Степана Тимофеевича и привезли в Москву и в июне семидесятого казнили. А Ус Астрахань под собой держал, спуску никому не давал, оборону укреплял. Подошел к городу воевода Милославский и гарантировал всем помилование. В ноябре Астрахань сдали, и воевода сдержал слово, народ воспрял духом, дескать, прощение вышло. Только отозвали князя Милославского, прислали князя Одоевского. Тут все и началось: Федьку моего казнили, я еле ноги унесла. А прошло два года и все забылось, спокойно приехала в Москву и обосновалась в Красном селе. Спрашиваешь к чему я это все говорю?

– Ко мне обращаешь?

– Просто наверху нынче так, а завтра эдак. Сегодня милуют, завтра казнят или наоборот. И ценности по времени перемещаются. Сегодня ты преступник, а завтра никто или герой.

– Хочешь сказать, что мне надо до поры до времени спрятаться?

– Пока шум вокруг тебя не утихнет. Я выгнать тебя не могу, уважаю и Нюрку, и Слепня, но вот свести тебя с такими же людьми, которых ищут и потому они живут по лесам, это я могу. Ты у меня в дому долго не усидишь. Натура у тебя непоседливая.

Глава шестая

Атаман Клычок держал своих людишек в строгости и полной ответственности за каждый шаг. Кто пытался этим пренебрегать подвергался жестоким наказаниям, вплоть до лишения жизни на виду у всех. Свой доход ватага имела от разбоя на Тверском тракте. Специально подготовленные бандиты искали будущую жертву на ярмарках, выясняя ценность продаваемого товара, количество охраны. За ними следили, а потом атаман устраивал на дороге засаду. Каждый раз меняли место нападения, неизменным оставалось перекрытие дорог. После прохода обоза, дорогу перегораживали упавшим деревом сзади. Впереди по ходу разворачивали телегу поперек. Будущая жертва оказывалась в западне. Великую сложность составляло то, что тракт был оживленный, могли попасться встречные, стало быть, бросок за добычей должен быть внезапным и моментальным.

Что связывало Клычка с бабкой Акулиной, не знал никто, но атаман регулярно навещал старуху и передавал ей деньги. В этот раз атаману пришлось возвращаться с навязанным ему парнем, который прятался от властей за совершенное убийство.

Суть воровского промысла парень осознал, прожив три седмицы в лесном лагере татей. Лоскутами, а то и кусками картинка складывалась из разговоров бандитов между собой, из их рассказов о воровских приключениях.

Поступила очередная команда готовиться к выходу, но атаман снова велел Тихону оставаться в лагере и готовить для ватаги похлебку. После третьего отвода Тихон высказал обиду Клычку и получил поддержку ватаги. Только атаман оказался прав. Получив разрешение участвовать в схватке, Тихон по сути оказался обречен. Действительно, ударив дубиной первого попавшегося обозника, Тихон в ответ получил удар кулаком в нос. Потеряв ориентир, парень схватился руками за лицо, а охранник уже замахнулся на него саблей. Оказавшийся рядом Клычок, успел пырнуть кинжалом этого мужика. В том же бою Коробков не заметил другого обозника. И снова выручил случай. Рядом находился свой из ватаги.

Тихон выучил два урока: коли замахнулся на противника, бей со всей силы и, если окажется этого недостаточно, продолжай наносить удары до полной бессознательности противника; второй урок сводился к тому, что коль скоро встрял в схватку, то верти головой на все четыре стороны, не упускай из виду происходящее по бокам и сзади. Тихон оказался способным к бандитским подвигам, за несколько следующих нападений он не только остался жив, но и не получил ни одной царапины. За смелость и ловкость ватага прониклась к нему уважением. Иногда на Тихона наваливался стыд. Гложущие его изнутри чувства, создавали образы матушки и батюшки, возвращавшихся от купца Еремеева с расчетом за проданные пуговицы. Воображение рисовало нападение на них татей, избиение, лишение честно заработанных денег. Часто Тихон видел себя, закованного в кандалы, бредущего под охраной по улицам Москвы и толпу ненавидящих его людей. Слово «душегуб» восстанавливало в памяти лицо Вильгельма Ахена. Парень стал придумывать разные приемы бескровного грабежа. В конце концов он предложил Клычку сшить из войлочных накидок колпаки на голову для каждого вора с прорезями для глаз и рта. Резон он объяснил Клычку так:

– Всех обозников, оставшихся в живых, допрашивают люди воеводы. Прежде спрашивают, как выглядели тати. А у нас в ватаге почти каждый имеет на роже отметины.

– И что? Не возьму в толк твое изобретение!

– Прежде чем дубасить охрану, надобно предлагать отдать ценности добровольно по-хорошему, взамен гарантировать жизнь.

– И что?

– Думаю через два-три случая слух пойдет среди купечества, что лучше Клычку отдать все без боя, чем остаться без добра и здоровья.

– Поговорим с ватагой! А колпаки зачем?

– Так примет наших у розыска не будет.

Царевна Софья Алексеевна слушала доклад думного дьяка о ценах на еду и соль, об отношении к ней купечества, о народных нестроениях. В конце выступления дьяк с извинениями и расшаркиванием попросил разрешения сообщить о необычном предложении дознавателя Разбойного приказа. Софья ленивым кивком дала такое разрешение.

– Смею заверить, что сей подьячий Разбойного приказа служил еще вашему батюшке, благословенной памяти Алексею Михайловичу. Служил верой и правдой.

– Давай к делу! – в голосе царевны уже слышалось раздражение.

– Расследовал этот дознаватель убийство краснодеревщика из Немецкой слободы. Убийцей оказался Тихон Коробков – сын бывшего стрельца. Только в первую же ночь Тихона Коробкова освободили солдаты потешного войска царя Петра. Дознаватель предлагает на этом основании арестовать и подвергнуть сыску всех помощников Петра из потешного войска.

Думной дьяк положил перед царевной два листа бумаги: обоснование и список для ареста, поклонился и вернулся на прежнее место.

– Можешь идти, – разрешила Софья.

Идея ретивого служки пришлась по душе царевне, но принимать решение без совета Василия Васильевича Голицына она побоялась. Послала курьера за своим фаворитом. Князь прибыл тотчас, прочитал записку и задумался.

– Мало ли что, Софьюшка, говорят при дворе об этом дознавателе. Пусть он искренне предан роду Милославских, но мы не знаем истинных целей; какого он рода – племени; чем дышит; чего хочет от жизни.

Не прошло и седмицы, как князь Голицын выяснил, что дознаватель отличился при следствии на подручных донского атамана Степана Разина. По его личному обвинению казнили сто пятьдесят казаков. Но запомнился он еще по одной причине. Когда Стеньку Разина вывели на лобное место вместе с его братом Фролкой, то последний стал выкрикивать «слово и дело государево». Стеньку четвертовали, а Фролкину казнь отсрочили. Речь шла о несметных сокровищах, спрятанных атаманом и его товарищами. Долго искали клад по указанным Фролкой местам, но не нашли. Преступника решили оставить пожизненно в тюрьме. Вот тут дознаватель и взбеленился. Куда только не обращался с жалобами, в какие только двери не стучался. В конце концов подкупил внешнюю охрану острога и проник во внутрь, хотел сам привести приговор в исполнение. Но забыл про внутреннюю охрану, она его задержала и препроводила в тот же Разбойный приказ. Голицын насторожился и запросил родословную служки.