Пыль моря

Тут Мишка вздрогнул. Двое стражников схватили его, пригнув к земле, поволокли к бревну. Что-то поднялось в нём, яростно протестуя.

Со всех сил рванулся и отбросил стражей. К нему бросились, но первый же получил страшный удар ногой в живот. Мишка, задрав голову, понёсся к реке. За ним бросились и повалили. Он визжал, извивался и наносил ногами чувствительные удары. Но это продолжалось не долго. Одолели и поволокли к дубу. Когда тащили мимо начальника и китайца, последний остановил стражников. Те оставили Мишку, тот стоял с высоко задранной головой, стараясь не задушить себя.

Китаец пристально вглядывался в черты лица. Мишка тоже не отрывал яростного взгляда. Затем китаец обратился к начальнику, и они долго что-то обсуждали. Слов, которые знал Мишка, не хватало, чтобы понять, о чём шла речь. Видно было, что китаец чего-то просит, а начальник сердится и не соглашается.

Минут через пять начальник махнул рукой, отдал приказ, и Мишке отпустили ремень. Голова теперь была свободной. Китаец толкнул Мишку в спину, и отвёл в лагерь.

Мишка шёл, слизывая кровь с губ. Голова блаженно свисала на грудь. Кровь больно стучала в виски. Спина медленно отходила от напряжения. По телу разливалась приятная теплота.

Вдруг он вздрогнул от вопля, сердце опять зашлось в страхе. Бросил взгляд назад – казнь продолжалась. Оставалось только трое мужиков, и с ними Иван, атаман. Его приберегали на конец.

«Какой молодец дядя Ваня», – Мишка поплёлся дальше, подталкиваемый стволами ружей.

Его бросили на берегу у лодок. Ноги связали, но это было лучше, чем петля на шее. Вокруг суетились маньчжуры, укладывая в лодки товар и оружие.

Голова была пуста, окружающее слабо воспринималось. Дёрнулся всем телом, когда вдруг увидел и осознал проходящего мимо палача. Вид того был усталым, но лицо оставалось невозмутимым, точно высеченным из камня. Мишка понял – всё кончено. Он остался один, а почему – угадать был не в силах. Тоска с новой силой сжала его сердце. Что будет?

Солнце уже поднялось над вершинами тайги. Лес оживился, заговорил редкими птичьими голосами. Ветер усилился, деревья зашумели кронами. Ноздри уловили запах еды, варившейся на кострах. Отряд маньчжур спешно завтракал.

К Мишке подошёл пожилой высохший маньчжур, деловито стал возиться рядом. Вскоре Мишка понял – готовят колодку. Сооружение из толстых досок расчленили и надели на шею. Затем опять соединили, да ещё руки продели в специальные отверстия.

Так Мишка стал носителем тяжёлой колодки. Ноги развязали и затолкали в лодку. Там опять связали, но не туго.

Вскоре одна за другой, лодки стали отваливать от берега и вытягиваться по направлению к Амуру. Вышли в русло Амура и стали спускаться к низовьям. Мишка вертел головой, но приспособить колодку удобнее не смог. Она немилосердно давила на плечи и шею.

– Вот и кончилась твоя вольная жизнь! – вздохнул Мишка.

Глава 3. Улетевшая надежда

День клонился к вечеру. Караван дощаников быстро продвигался вниз по течению. Жались ближе к правому берегу, подальше от заселённого редкими селищами русских мужиков и казаков.

«Знать побаиваются нашего брата», – думалось Мишке. Глаза провожали видневшиеся изредка избы поселенцев. Сердце часто тоскливо сжималось от горя, свалившегося на разудалую голову.

Сжатый Хинганом, Амур яростно наскакивал на тяжёлые дощаники, пытаясь бросить их на прибрежные камни. По берегу карабкались пихты и берёзы, вперемешку с редкими дубами, ясенями и кедрачами.

Маньчжуры торопились. Путь им предстоял не малый, а осень с неумолимой настойчивостью давала о себе знать.

Мишка одиноко примостился на дне лодки. Шея уже надсадно ныла, а рук и вовсе не чувствовал. Злость волнами нахлынет и медленно отпускает, оставляя бухающие удары в висках.

На него никто не обращал внимания. Есть не давали, но и не досаждали непонятными расспросами. Всё тело противно ныло, но изменить что-либо было невозможно. Колодка мешала и стесняла всякое движение и причиняла боль. Мошкара изъедала лицо и руки, ведь отгонять нечем. Она лезла в глаза и ноздри, забивалась в уши, и только порывы ветра иногда отгоняли тучи немилосердных мучителей, давая редкие передышки.

Ближе к закату, караван втянулся в небольшую речушку, впадавшую с правого берега. Вскоре вытащили дощаники на берег, привязав их к кольям. Мишке развязали ноги и вытолкнули на берег. Стоять не смог, но чьи-то руки выволокли и бросили у корявой берёзы. Даже это незначительное изменение в положении пленника приятно разлилось по закоченевшим ногам.

Вокруг мелькали приземистые фигуры маньчжур и китайцев. Готовились к ночлегу. Запылали костры, в воздухе поплыл запах приготовляемой еды. Мишка судорожно сглотнул слюну. Острый приступ голода охватил его. С ненавистью поглядывал на синие халаты, снующие по прибрежной поляне. Глаз сразу выделил китайцев, самая тяжкая и грязная работа лежала на них.

«Тоже, небось, не сладко с маньчжурами», – подумалось Мишке. Успел уже заметить в пути, что маньчжуры ставят себя значительно выше остальных.

В сумерках закончен ужин. Начальство укладывалось в наспех устроенных балаганах, солдаты с оружием в руках расходились по постам, остальные искали места посуше для ночлега.

Шустрый знакомый китаец в замызганном халате наконец принёс чашку с варевом. Неторопливо отомкнул замки и высвободил руки. Они безвольно упали на колени. Мишка не мог их поднять, как ни силился. Китаец беззлобно ухмыльнулся и проговорил что-то. Стал растирать кисти и поглаживать. Вскоре кожа загорячилась, кровь остро покалывала изнутри.

С грехом пополам Мишка запихивал куски остывшей бурды в рот. Чертыхался нещадно, вымазывая себя кашей. Китаец сидел рядом и весело посмеивался, щуря узкие глаза. Но хуже всего стало, когда китаец подал чашку с водой. Всё же Мишка сумел напиться, хоть и облился изрядно. Обтерев лицо пучком травы, пленник отвалился к стволу дерева.

Китайцы и маньчжуры стали собираться вокруг – страшный и большой враг сейчас повержен и покорён. Мишка зло оглядывал их в свете мерцающего пламени костров.

Знакомый китаец опять связал Мишку и водворил руки в колодку. Вскоре все разошлись, и лагерь погрузился в сон. Лишь звуки шагов постовых охранников да редкие лесные звуки нарушали тишину ночи.

Ущербная луна не могла разогнать ночную темень. Лёгкие струи сырого ветерка шуршали в листве. Холодало. Мишка с неприязнью оглядывал окрестные места. Спать не хотелось. Перед внутренним взором проплывал Нерчинск, матушка, братцы, так ему надоевшие, что и вспоминать не хотелось. Но сейчас они виделись вполне покладистыми и добрыми. Мишка с удивлением вспоминал свои яростные ссоры и драки. Даже стал жалеть их тщетные попытки уйти от разорения, что надвигалось неумолимо.

Селище на Бурее вспоминалось в редкой кисее тумана. Улыбнулся, вспомнив тугощёкую и стремительную Гапку, что стреляла в него большими карими глазами. Так и не успел сблизиться с этой задиристой девкой.

Заимки и крохотные деревеньки смутно мелькали в мозгу. С кривой усмешкой он поймал себя на мысленном прохождении всего пути до Амура. Тяжёлый вздох сотряс грудь. Он заворочался, пытаясь поудобнее устроиться и закрыл глаза.

В теле тяжесть и тоска в душе. Опять путь проходил у самого правого берега. Гребцы часто сменяли друг друга, Мишка постоянно видел перед собой мокрые спины гребцов. В мозгу мутилось временами от сознания беспомощности. О побеге нечего было и думать. Колодка и связанные ноги – что можно в таком положении сделать?

Далеко за полдень Мишка услышал тревожные крики с передних лодок. С трудом повернулся – в отдалении полдюжина лодок выгребали против течения. Вглядевшись, догадался, что это русские дощаники. Кровь забухала в висках, сердце тут же ответило яростным стуком в груди.

«Неужто спасение близко?» – пронеслось в мозгу.

Он продолжал наблюдать, как казачья ватажка подтягивалась к каравану. Его зоркие молодые глаза уже различали лохматые бороды гребцов и суету боевых приготовлений.