Мы под запретом

Стыд и презрение к самой себе жаркой волной ударяют в голову, и я, упираясь в плечи Ивана, пытаюсь высвободиться из его объятий.

— Мне надо в туалет, — хриплю я, вскакивая с кровати, и в растерянности замираю на пороге спальни, пытаясь понять, где в этом доме нужный мне санузел.

— По коридору налево, — объясняет Иван, правильно расценив мое замешательство. — Там же душ, а полотенце в шкафу справа, — доносится до меня его голос. — Тебе кофе или чай? — буднично интересуется он, словно это все в порядке вещей и так, ну, или почти так, начинается каждое наше утро.

— Кофе. — Он мне точно не помешает, как и пара граммов мышьяка…

На ватных ногах забираюсь в душевую кабину, плотно закрываю створки, будто это отрежет меня от позорной действительности, и включаю воду на всю мощь. Упругие струи лупят по телу, словно беспощадные розги, но легче мне не становится.

Отвратные ощущения затапливают меня, проливаясь слезами. Отрешенным взглядом слежу за тем, как вода, стекая по телу, закручиваясь в водоворот, утекает в дебри канализации. Вот так и моя жизнь одним неверным поступком спущена туда же. Горько ухмыляюсь, размазывая по лицу остатки вчерашнего макияжа.

— Детка, — слышится из-за двери немного взволнованный голос Ивана, — у тебя все хорошо?

— Да, — вру ему, отключая воду, — я уже выхожу.

— Халат на двери.

— Угу.

Вытираюсь большим пушистым полотенцем и наматываю его на голову, пряча мокрые волосы. Кутаюсь в большой, явно мужской, но пахнущий свежестью банный халат и выхожу из ванной. Без проблем нахожу кухню и присаживаюсь на высокий стул, стоящий около барной стойки. При виде выставленных Иваном на стол тарелочек с различной снедью меня начинает мутить.

— Держи. — Передо мной появляется стакан с водой, в котором, шипя дорожками пузырьков, растворяется таблетка — видимо, антипохмелин.

Выпиваю все это залпом, морщусь от неприятного солоноватого привкуса лечебной жидкости и, отставив стакан, пододвигаю к себе чашку с ароматным кофе. Делаю большой глоток, ожидая, когда Иван, расхаживающий по кухне лишь в одних домашних брюках, скроется за моей спиной, и задаю мучащий меня вопрос:

— Мы пользовались… — Чувствую, как щеки горят щеки и голос сбивается из-за неловкости. — Мы предохранялись? — на одном дыхании выдаю я, скрестив в надежде пальцы на левой руке.

— Нет. — Иван опускается на стул и с улыбкой сытого кота смотрит на меня. — Ты же сказала, что ты на таблетках.

Ага, была, месяца два назад. Черт! Вот же дура! Мы даже с Сашкой всегда пользовались защитой, потому что считали, что правильнее будет вначале разобраться со всей фигней, что творится в нашей жизни, а потом уже заводить детей.

Какая же я идиотка! Где были вчера мои мозги?! Явно не со мной!

— Детка, ты чего? — Его ладонь накрывает мою, дрожащую. — Ты что, переживаешь из-за последствий? Да брось! Если забеременеешь, я буду только рад, — рассуждает он, поглаживая большим пальцем мое запястье, затем чуть наклоняется и, приподняв мою руку, оставляет поцелуй на чувствительной коже.

— Я, пожалуй, пойду, — говорю я, высвобождая свою ладонь из его захвата. — Мне еще вещи надо собрать.

— Тебе помочь?

— Нет, я сама, — отмахиваюсь, сбегая из кухни. — Вызови такси, — прошуего, наскоро собирая разбросанную одежду и натягивая ее на себя.

— Давай я сам тебя отвезу.

Материализовавшись на пороге спальни, Иван опирается об косяк и, с ленцой потягивая кофе, наблюдает за моими сборами.

— Не стоит. У меня билеты на вечер. А дел еще куча перед перелетом.

Опять вру и даже не краснею! У меня нет ни того, ни другого, но это надо срочно исправлять. Да и вообще вернуться в Америку мне надо было еще неделю назад, тогда бы всего этого точно не произошло. Но жизнь не терпит сослагательного наклонения. Случившегося уже не изменить.

— Я тебя все же провожу.

Натягивая на себя свитер и черные джинсы, Иван выходит вслед за мной в прихожую, помогает мне надеть пальто, подхватывает свою куртку, и вместе мы выходим из квартиры. Молча спускаемся в лифте и так же молча усаживаемся в такси. Я уточняю адрес, потому что решила ехать не в городскую квартиру, а в загородный дом родителей.

— Я хочу продолжить наши отношения, — уверенно заявляет мой сопровождающий, как только автомобиль трогается с места. — Ты мне всегда нравилась, и те наши немногочисленные встречи летом для меня были не просто прогулками. И если бы не твоя поездка в Америку и мой переход на новое место работы, у нас могло бы все получиться.

Я утыкаюсь взглядом в колени, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в ладони, и просто молчу. Мне нечего ему сказать. Я не могу его обнадеживать. Иван мне нравится, но…

— Не отвечай сейчас, подумай. Но дай нам шанс, я прошу.

— Хорошо, — выдыхаю я, прикрывая глаза и устало откидываясь на спинку сиденья.

Жизнь продолжается, и ее как-то надо налаживать. Пусть не сейчас, пусть позже, но надо.

В тишине мы доезжаем до пункта назначения. Не говоря ни слова, Иван провожает меня до ворот, нежно приобняв, целует на прощание в висок.

— Звони мне, хорошо? Я буду ждать.

— Хорошо, — киваю и прячусь за калиткой.

Я вымотана, опустошена, я зла на себя и на злые уроки судьбы. Слезы катятся по щекам, а я не спешу их останавливать. Слезы лечат — так ведь пишут доморощенные психологи в поучительных статейках глянцевых журналов? Наверное, это так, но сколько их надо пролить, никто не уточняет. И поэтому я позволяю своим слезам омывать мою скорбь, намереваясь опытным путем установить целебный объем этого психологического лекарства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дома никого нет, кроме приходящей экономки. Она не спрашивает меня ни о чем, лишь приносит в комнату поднос с чашкой ароматного травяного чая и пышными булочками. Я киваю ей в знак благодарности, быстро собираю небольшой чемодан и покупаю через интернет билет на ближайший рейс, не обращая внимания ни на позднее время вылета, ни на длительную пересадку в Стамбуле. Просто оплачиваю место в бизнес-классе и, подхватив поклажу, вновь вызываю такси.

А пока оно едет, пишу маме исповедальную записку. Прошу прощения за то, что не оправдала ее надежд. За то, что не готова пока принять Игоря как родного отца. За то, что уезжаю вот так, не попрощавшись по- нормальному и вообще не поговорив. За то, что я… в общем, за то, что я — это я. Я люблю всех и буду скучать.

Оставляю листок с неровными строчками и кляксами от слез на комоде в гостиной и ухожу, уезжаю, улетаю… Расстояние в сотни километров и время в тысячи часов должны заглушить мою боль и расставить все по местам.

Глава 31

*Кира*

«Черт, черт, только не это! Пожалуйста, пусть это всего лишь несвежий гамбургер, съеденный мною вчера вечером!» — мысленно молюсь я, обнимая белого фаянсового друга рано утром в субботу, спустя две недели по прилете в Америку.

Но на следующее утро тошнота повторяется, я глушу ее чаем с лимоном и вновь грешу на неправильное питание. А злосчастный тест покупаю лишь неделю спустя, наивно надеясь, что, может, все само рассосется. Прячу голову в песок, словно страус, и не желаю видеть очевидных признаков моего нового положения.

Наличие двух полосок, как ни странно, не становится для меня офигенно радужной новостью. Нет, избавляться от малыша я не хочу, даже если его отцу он сейчас и не нужен, но того чувства эйфории, что растекается по венам счастливой женщины, ждущей ребенка от любимого, у меня нет. И не будет никогда.

Еще неделя у меня уходит на посещение врача со всеми стандартными процедурами, для того чтобы подтвердить или опровергнуть результат домашнего теста.

«Беременна. Срок 5 недель. Показатели в норме…» — И куча еще всякой медицинской терминологии на выданной мне справке.

Выхожу на улицу из ставшего вдруг душным помещения местной клиники. Присаживаюсь на ближайшую лавочку в тени раскидистого дерева и с каким-то холодным прагматизмом набираю номер Ивана. Пофигистически бросаю взгляд на часы и, наплевав на разницу во времени, без всяких эмоций слушаю длинные гудки. А когда уже планирую разорвать соединение и просто написать ему сообщение, в динамике раздается хриплый, сонный голос.