Мы под запретом

Я сижу на холодном полу. Рука до хруста сжимает хрупкий пластик современного девайса, а я продолжаю гипнотизировать экран в надежде понять, для чего мне было прислано это сообщение. Зачем человек, пропавший на две недели, вновь появляется в моей жизни вот так вот запросто, невинным посланием напоминает о себе и вводит меня в полный ступор?

Моей попе больно от удара, и чертовски некомфортно в шелковых пижамных шортах восседать на жестком паркете, но сдвинуться с места у меня не получается. Я, словно гипсовая статуя, бледна и неподвижна, вот только бабочки внутри меня уже встрепенулись и щекочут нежными крылышками где-то в районе солнечного сплетения. Дыхание прерывается, а сердце стучит так быстро, что его пульсация, кажется, отдается эхом в тишине квартиры.

По спине пробегают мурашки, и надо бы встать, чтобы перебраться на кровать под теплое одеяло, закутаться в него и никуда не ехать. Спрятаться в норке от всех.

Или все же добраться до душа, ополоснуться под бодрящими струями и, послав все лесом, надеть самый сногсшибательный наряд, натянуть на лицо самую невозмутимо-счастливую улыбку и продолжить реализовывать планы на день? Приехать на семейное торжество под руку с Иваном и сразить наповал того, кто считает нормальным продолжение общения после полного игнора, чтобы этот самоуверенный бабуин покрылся проплешинами, кусая локти от осознания своего хамского поведения.

Экран телефона медленно гаснет, пряча в гигабайтах своей электронной памяти нелепое сообщение, и, словно в черную дыру неизвестности, затягивает мой отрешенный разум, но тут же вновь загорается всплывающим посланием с фотографией и вопросительной припиской: «Как думаешь, понравится?». На полном автопилоте разблокировав телефон, щелкаю по картинке и разглядываю умиляющее фото: довольно улыбающийся Саша в обнимку с большущим плюшевым медведем карамельного цвета. Маруся о таком давно мечтает, только мама считает это бессмысленной тратой денег и лишним пылесборником в нашей небольшой квартире.

Не задумываясь, набираю ответ: «Сам догадался или кто подсказал?».

А в ответ прилетает игривое: «Девочки же любят медвежат!». Вот так вот утвердительно заявляет, видимо, нисколько не сомневаясь в правильности своего заявления. Гад этакий! Скольким девочкам он уже таких «мишек» покупал?

«Ни одной. Этот первый», — читаю я.

Упс!

Черт! Черт! Черт!

«Если не боишься получить черную метку от моей мамы, то покупай!» — И отправляю вдогонку еще кучу злобно ухмыляющихся смайликов.

Блокирую телефон, оставляю его на прикроватной тумбе и просто пулей мчусь в ванную комнату, лишь бы только не услышать сигнал оповещения о входящем письме. Потоки почти ледяной воды до озноба хлещут по мне острыми иглами упругих струй. Обнимая себя за плечи, стучу зубами, словно испанский танцор кастаньетами, но менять температуру орошающего меня тропического ливня не спешу.

Холод прогоняет сумасшедших бабочек и прочищает голову. Теперь мне нужен только бодрящий кофе и самый смелый наряд! Кофе появляется спустя пятнадцать минут, вместе с улыбающимся Иваном.

— Привет! Отлично выглядишь! — лукавит он, разглядывая мой домашний вид: спортивные брюки и футболку, сползающую с одного плеча.

— Спасибо! — ехидничаю в ответ, забирая из его рук коробку с пончиками и подставку с двумя бумажными стаканами. — А который из них мой? — интересуюсь я, разглядывая одинаковые емкости.

— Там подписано, — почти над самым ухом звучит его голос, тихий и ласково-карамельный.

— Где? — Я нахожу повод отстраниться и, вернув ему подставку с нашими напитками, быстро обхожу стол, усаживаясь так, чтобы Ивану ничего не оставалось, как только сесть напротив меня.

— Держи. — Он протягивает стакан так, чтобы видна была надпись «Малыш».

Забираю свой кофе, бросая удивленный взгляд на Ивана, а он уверенно берет свой напиток, присаживается на стул и, сделав большой глоток, жмурится от удовольствия. Затем открывает коробку с пончиками и достает один, щедро обсыпанный сахарной пудрой. С аппетитом надкусывает его и слизывает с губ сладость.

— Пока ты будешь гипнотизировать меня, я все съем. — И около моего рта оказывается тот самый надкушенный им пончик.

Открываю рот, но, прежде чем впиться зубами в это лакомство, дую и с пакостливой улыбкой наблюдаю за тем, как пудра белым снегом оседает на руку Ивана, пачкая его отутюженную темно-синюю рубашку. Он не теряется, и тут же мой нос оказывается испачканным в сахарной крошке.

— Ах, так!

— Угу…

И в ход идут остальные пончики. А они-то с глазурью.

— Так, стоп малыш, — строго говорит Иван, перехватывая мою руку, тянет на себя и впивается поцелуем в мой приоткрытый от удивления рот.

Он ласково скользит языком по моим губам, ныряет вглубь, поглаживая и побуждая меня к ответным действиям, но я, словно каменная, не отстраняюсь, но и не пылаю страстью в ответ. Лишь робко позволяю ему целовать меня.

— Мне, наверное, стоит пойти переодеться, и пора выезжать, а то опоздаем, — сдавленно хриплю я, переводя дыхание, когда Иван чуть отстраняется.

— Давай, — выдыхает он. — Кофе допьешь в машине, — летит уже мне в спину, когда я, сорвавшись с места, спотыкаясь, несусь в комнату, чтобы запереться в ней и перевести дыхание.

Быстро натягиваю на себя любимые джинсы с дырами на коленках, белую майку на тонких лямках и свободную мужскую рубашку — клетчатую и на размер больше. В ней я чувствую себя… какой-то защищенной, что ли?

Вот только от чего на этот раз? Точнее, от кого? От Ивана? От Саши? Или, может, от себя самой?

Ехать недолго, чуть больше получаса. Во время пути мы не вспоминаем о неловком моменте, произошедшем на кухне, а просто болтаем ни о чем и даже подпеваем каким-то старым исполнителям, поймав единственную волну. На заднем сиденье сидит огромный плюшевый медведь. Цвет, правда, другой. И моя внутренняя ехидна потирает лапки. Тут, как говорится, кто первый успеет преподнести свой презент, тот и, остальные — плагиатчики.

А когда мы сворачиваем на одну из улочек дачного поселка, противная ехидна ликует, потому что из автомобиля, стоящего около ворот, выходит Мистер Шоколадка и достает из багажника ту самую игрушку, что была на фото.

— Этот туда же? — с лёгким недовольством интересуется Иван.

— Угу, — мычу я, боясь выдать свою необоснованную радость.

— Хорошо, что я купил два подарка. Этого, — кивает он в сторону несчастного мишки, — завтра сдам обратно.

Блин блинский!

От противоречивости чувств меня колбасит, словно истеричку в период ПМС. И я не знаю, чего хочу и чему радуюсь, меняя свое настроение, словно переключая каналы. Но все же жмурясь, прогоняю прочь ненужные мысли и выхожу из машины. Под руку с Иваном захожу во двор, чтобы тут же быть пригвожденной укором мелькнувшим в брошенном на нас шоколадном взгляде.

Глава 15

*Александр*

Подъезжаю к воротам родительской дачи, а морда трещит по швам от идиотской улыбки, которая не сходит с него с того самого момента, как в магазине увидел полутораметрового плюшевого зверя, сидящего сейчас на заднем сиденье моего автомобиля. В голове сразу мелькнула шальная мысль купить двух: одного, как и собирался, подарю Марусе, а второго — Кире.

Увезу ее сегодня с дачи, запру в своей квартире, и будет она валятся на диване в обнимку с этим шоколадным «мужиком», смотреть какой-нибудь сериал, смеяться и забавно комментировать. А я буду готовить нам ужин, следя с улыбкой за эмоциями Белки, чтобы потом… Воображение рисует такие сцены, что стояк в штанах приходится прятать, обняв игрушку, как родную, и топать скорее на кассу.

Внутри бурлит заряд позитива и предвкушения, и просто невозможно удержать уголки губ, стремящихся растянуться от уха до уха в улыбке довольного кота. Я ловлю кайф от ожидания скорой встречи и проклинаю потраченные впустую две недели.

Психанул тем утром из-за Белкиной детской выходки и сорвался в рейс, несмотря на запланированный отдых. Но в небе мне всегда думается лучше. Звонить не стал, писать — тоже. Думал на пару дней, а там вернусь и поговорим. Не получилось. У начальства случился аврал, и мне пришлось зависнуть на неопределенное время, летая между странами и континентами.