Таинственный остров

Но пока все было хорошо. Даже Наташа, пришедшая к нам с контрольной проверкой, не нашлась к чему придраться и устроить большой скандал. Хотя шла она сюда с четкой задачей — поймать и огрести обоим — мне с дочерью — на горячем. Тоже мне подумала, что я ей Казанова — сначала позаниматься любовью с матерью, потом еще и с дочерью?! Кстати у меня еще и с Наташей интима не было, гребаный остров! Может, она и из-за этого столь придирчива и вспыльчива до нельзя?

Но нет, так нет. Вика уютно лежала на жиденькой охапке молодых ветвей кустарника, положив голову мне на живот вместо подушки. Ничего фривольного в этом не было, скорее отцовского. Наташа, что не менее важно, считала так же. Она смягчилась, присела на корточки около нас, тихонечко спросила:

— Выздоравливает понемногу?

— Должна, — поддержал я ее, в душе подивившись решительному оптимизму. Был бы здесь антибиотик или другие сильнодействующие лекарства, можно было не тревожиться и мне. Но на острове это будет кошмар! Или, хотя бы дней десять — двадцать тяжелого времени у нас и беспробудной лежки у нее. Ничего не поделаешь, дикие места, цивилизацией здесь еще не пахло!

Видимо, что-то у меня пробилось на лице, Наташа в скепсисе покачала головой, то ли не согласная с моим пессимизмом, то ли, наоборот, громя в думах мой оптимизм.

— Кушать будешь? — спросила она меня, настраиваясь на серую обыденность, где все всегда голодны, а еды не хватает.

— Буду, — подтвердил я радостно, — тащи, что осталось. Мясо нечего жалеть, испортится только понапрасну.

— Я так рада за тебя, и за себя тоже, — улыбнулась Наташа, — обычно приходится бдительно экономить, чтобы хоть немного осталось на завтра. А с тобой разжиреешь, не заметив!

Она дала мне легкий подзатыльник, любя, конечно. Я ей в ответ шепнул, что у нас есть некоторая возможность придержать форму, остались бы одни. Наташа многообещающе провела по лицу.

Семейный интим, легкий и волшебный, был грубо нарушен родимой дочерью. Не общей, правда, но тем не менее. Она, казалось бы, спала десятым спокойным сном, не видя и не слыша нас. Но вдруг сказала, не открывая глаз:

— Мама мне тоже, пожалуйста, принеси пару кусочков этого вкусного мяса. Очень уж кушать хочется, аж желудок поскуливает.

Однако, я не стал идти на поводу у Вики, придя к совсем другому, радикально противоположенному выводу:

— Не зачем сюда таскать мясо, лучше как-нибудь сами дойдем до костра. Ты относительно легкая, прошвырнемся как-нибудь, не обломимся.

Вика хотела было возразить просто из принципа, как женщина мужчине. Но текущая температура было жестко за меня, и ей пришлось промолчать. Ведь погода в этом районе была сугубо экваториальной — жаркой днем, и относительно холодной ночью. При чем, я полагал, что весьма относительной. До нуля градусов здесь не доходило очень даже много. А тело, нагревшись днем, ночью очень резко реагировало на любую прохладу. Получишь воспаление легких или даже ОРЗ, тоже достаточно.

А у костра все же тепло и уютно, можно поесть и поспать до полуденной жары. Так и проспишь всю нехорошую болезнь.

К моему большому удивлению, девочка моя, поднявшись с моей помощью, пошла легко, правда, опираясь на меня. Но все равно, это весьма заподозрило меня. Она, что дурит меня (нас)? Таким образом, потихоньку отбирает мужчину у мамы? Вот ведь какая гадина.

Или, это я столь эффективно ее лечил? Обалдеть какой лечебный ил, переход энергии от меня к ней сугубо сильный? Спасибо, конечно, очень тронут. На публике я, пожалуй, соглашусь, особенно при красивых женщинах. Но про себя промолчу, хе-хе. Слишком уж я стар, и пусть водный источник меня омолодил, но разум-то такой же, пусть и пропитан сейчас гормонами.

Вика, между прочим, мои испытующие взгляды видела, но явно сознательно промолчала, что резко меня подвигло к первой из предложенных версий. С женщинами всегда так — не верь им, подозревай, в 99 % из 100 не ошибешься. Как они живут после этого?

Хмыкнул, поел у костра еще теплый шашлык. Его вручила, естественно, Наташа. Молча со скепсисом показала на Вику: «Болеет девочка или просто придуривается»?

Показал так же жестами, что, скорее, придуривается. То есть ожог у ней вполне есть, но не такой уж теперь сильный и не такой болезненный. Правду люди говорят — маму трудно обмануть. Его еще можно, да и то не полностью, как-никак отчим, родная душа, пусть не своя кровь.

— День уже начался, поэтому встаем, народ! — скомандовал я, — сам хочу спать, но время уже около пяти, а проблем сегодня много, как бы и не успеть за день. Посему, чтобы хоть немного поесть, надо поработать!

Дела, конечно, были не столь печальны, чтобы так бешено трудится, но как-то так. И вообще, трудится никогда не вредно, а вот лениться точно нельзя. Раз нельзя уже поспать, ищем дела трудовые. И врубаемся в них, как можем.

— Вика, — обратился сразу же к падчерице, — не только хищные звери, но и все проблемы приходят, прежде всего, к самым слабым членам семьи. Ты наше самое слабое звено, придется начать с тебя. Как ты?

Вика на прямой вопрос в упор сначала попыталась отвертеться. И я ее понимаю. Разумеется, она бы хотела притвориться больной. Страдающая девушка всегда вызывает жалость. А когда она и не болеет совсем, то под этим соусом может проводить какие-нибудь личные животрепещущие проблемы.

Но с другой стороны, безлюдный остров — это очень чрезвычайная ситуация, люди здесь злые и чрезмерно занятые своими заботами. Как бы ей и не попало, ведь жалость многогранна, могут так пожалеть, что потом икаться станет много и невнятно. Тем более, ее вроде бы и так уже подозревают в обычном симулянстве.

Правильные мысли. Чтобы подтолкнуть ее и в дальнейшем в этом направлении, надо сказать пару нужных и «ласковых» слов. Поэтому решительно продолжил:

— Впрочем, не говори, дай я лучше тебя проверю тактильно.

На эти слова Вика сначала оживленно шевельнулась. Постаралась придать себе сексуальную пазу. Она же теперь юная девушка и еще лежит! Но под грозным взглядом мамы Наташи оживление ее быстро исчезло. Когда тебе уже за тридцать и ты в некотором расстоянии от родительницы, ее желания еще можно игнорировать. Но когда уже меньше двадцати и ты опять, пусть хоть временно, но зависишь от «старой» женщины, всякое желание исчезает.

Тем более, этот мужчина, как бы и ее и одновременно мамы, так не считает. Или тоже боится взгляда своей Наташи? Когда Вика попыталась под его вытянутую руку подсунуть лоб, ведь так правильно? Но он, «не видя», взял ее левую конечность, ловко обойдя стороной лоб.

Вот же противный гад, он еще потом как поплачется! А пока что ж, она вяло опустила руку, почти как для поцелуя, хотя оба понимали, что для медицинской процедуры проверки пульса.

— Мне уже стало легче, — доверительно сказа она, как юная девушка взрослому мужчине — доверителю, которому можно верить, но добавила: — хотя ожоги еще болят и в целом лихорадит. Немножко, — поспешно добавила она, видя, что снова начинает проверять пульс.

— Немножко еще болеешь, — пошел он у нее на поводу, смотря, однако на Наташу. И вывод у «отца семейства» был уже совсем не в ее пользу: — но в целом, учитывая экстренную ситуацию, можно сказать, что Вика уже условно здорова. Пусть сидит у костра и помогает готовить пищу. И она время проводит и всем хорошо.

— Мне бы еще обмыть руки от ила, — жалобно попросилась Вика, показывая свои грязные верхние конечности. Мол, дяденька, пожалей засранку.

Но Логинов и тут ее обломал на радость Наташе, сказав отрывисто, хоть и ласково:

— Наташа, помой дочери руки и не допускай больше до костра, а то еще раз будет и не так весело. Умрет ведь, бедолага!

Лучше бы он ее ударил ее по лицу… нежно и бережно, конечно. А то так оскорбил, да еще не однократно и весьма грубо. А она ведь девушка!

Но я решил уже не вмешиваться в проблемы женской сферы. А то там всегда найдутся трудности и гадости, только поворачивайся. А он кормить, между прочим, должен их же. А не накормит, сами же озлобятся.