Страница 30 из 35
— Даже Шишкин не создал бы этого!
— Медоборы, — пояснила Таня, останавливаясь около нее.
Пока ребята располагались под тенью величественного бука, Степа успел побывать в одной из хат. Вышел он со старой женщиной; в руках у нее была большая крынка молока.
— Угощают! — крикнул Степанчик. — Навались.
— Откуда такие? — спросила старуха, зорко всматриваясь в загорелые лица.
— Москвичи мы, бабушка, — улыбнулась ей Ина. — По вашим краям путешествуем.
— Ума, значит, набираетесь? — пошутила старуха. — Добре, добре! Молочко-то пейте, холодное, прямо с погреба. А если яблоков хотите, так вот он — сад.
— А где у вас народ? — поинтересовался Олег. — Пусто в хуторе.
— Не хлебороб ты, сынок, сразу видно… — заметила ему старуха. — Все в поле.
Сашко подкатил бабушке чурбан, стоявший около бука, усадил.
— Мы в Луговины едем, — объяснил он. — К бандуристу Ивану Порфирьевичу.
— Знаем его, — откликнулась старуха. — Достойный человек. В Отечественную он о комиссаре Прибылове песни пел нашим парням, в партизаны агитировал…
— Ребята, — заволновался Олег. — Мы на верном следу! Бабуся милая, — подлетел он к старухе, — вы уж вспомните, что пел-то бандурист… Степанчик, давай магнитофон!
— Не помню, — ответила вдруг бабушка. — Я в партизаны не собиралась…
Видно, поспешность Олега не понравилась ей. Она встала и, обняв порожний горшок, мелко засеменила к дому.
— Этот архив я откопал, — заявил Олег, кивая на старушку.
— Заткни амбразуру, — сжал кулаки Федя. — Следопыт-архивариус! — он презрительно сплюнул.
— Прибы-ы-ытков! — протяжно сказал Сашко, повернувшись к начальнику штаба. — Опять ссору затеваешь? Выговор захотел?
— Виноват, товарищ начальник, — вытянулся Федя по команде «смирно», — сорвалось с языка…
Сашко, не глядя на него, подозвал поближе ребят.
— Я думаю, нам снова нужно разделиться на две группы. Меньшая на лодке двинется вверх по Збручу до Луговин, а большая проселочными дорогами пойдет к Подельску.
На вопрос, кого из ребят послать на лодке, Федя тут же предложил себя и Касыма.
— А почему не тебя и Олега? — подозрительно спросил Коля. — Врага тоже мне нашел! Характеры не на отношениях с товарищами надо проявлять. Точка.
Сашко подхватил мысль комиссара отряда:
— Прибытков и Пастухов, собирайте снаряжение!
Ослушаться начальника отряда значило вызвать возмущение всех, даже Инки, и Федя коротко сказал:
— Есть собрать снаряжение!
Он первым направился к мотоциклу Зарубина, в коляске которого лежала складная брезентовая лодка. Олег помог разложить лодку на траве, приставить к коротким шестам лопасти весел. Потом оба взвалили лодку на плечи и, покачиваясь, понесли ее к реке. Когда Олег, искоса поглядывая на Федю, сел за весла, тот с силой оттолкнулся от берега.
* * *
Помахав вслед быстро уплывавшим товарищам, ребята гурьбой повалили к дому.
— Забыли, видно, стариков, — заметил Зарубин, показав на прохудившуюся крышу дома. — Было бы у меня время… Топором орудовать я могу не хуже плотника.
— Ты возьмись, — посоветовал Сашко.
Товарищ Миша подошел к хате.
— Надо действительно помочь старикам… Бабушка, — позвал он, — можно на минуточку?
Старушка выглянула в окно.
— Да что вы! — покачала она головой, выслушав предложение лейтенанта помочь в ремонте дома. — Власти осенью обещали все сделать…
Однако Зарубин, как только решение пришло, сразу почувствовал себя хозяином. Он взял рюкзак из коляски мотоцикла и хозяйственно взошел на крыльцо.
— А зовут меня Мария Тарасовна, по роду Василько, — улыбнулась ему старуха и заспешила: — Заходите, гости дорогие, заходите.
Она поставила перед москвичами большую корзину с ароматными яблоками.
— Ешьте, соколики, — старуха оглядела ребят, заметила, что их стало меньше. — А где этот, что в военном обмундировании, шустрый такой и рыжий чуб у него вверх смотрит?..
— Федя Прибытков? — спросил Коля.
— Прибытков? — растерянно шагнула к нему Мария Тарасовна. — Да уж не Прибылов ли?
— Это так его деда здесь звали, бабушка, — пояснил Сашко.
— Не ослышалась я? — простонала старуха, глядя на пионеров влажными глазами. — Ой, господи, да ведь у меня дело есть к нему!
— Какое дело, Мария Тарасовна? — Ина взяла старушку за руку, усадила.
— В двадцатом году, осенью, Иван Кремень принес в Ласковичи Прибылова-то… Похоронили мы тут нашего збручского мстителя!
В старой хате стало тихо, и каждый из ребят услыхал учащенное дыхание своих товарищей. Первым пришел в себя вожатый Сашко Довгаль.
— Пионеры, — негромко произнес он, — здесь могила Ивана Никитича!
Маленький дружный отряд пионеров во главе с Марией Тарасовной и ее мужем Акимом Николаевичем Василько взошел на пригорок за хутором. В окружении старых буков виднелся посеревший от непогоды известняковый столб-обелиск. Около подножия лежал венок с выгоревшей на солнце красной лентой.
Пионеры сдернули с головы панамы. Каждый в эти мгновения перебирал свою короткую, вмещающуюся всего-навсего в шесть классов учебы жизнь и всем сердцем клялся умереть, если придется, вот так же, как этот никогда не виденный ими человек.
— Отдадим долг борцу революции! — срывающимся голосом сказал комиссар отряда Коля Сергеев.
В полной тишине Сашко пригнул вымпел. Раздался грохот барабана, певуче зазвучал горн. Зарубин приложил к плечу ружье и выстрелил в воздух из обоих стволов. Ближайшие горы ответили на пионерский салют эхом. Оно долго перекатывалось от одного холма к другому.
* * *
За рулевое весло Федя и Олег садились поочередно. Оба понимали, что плыть молча трудно, но никто не хотел первым начинать разговор. И оба припомнили казахскую побасенку, рассказанную Касымом. Два жирных бая отправились вместе на охоту. Они подстрелили дрофу и никак не могли ее поделить. Наконец охотники договорились, что дичь достанется тому, кто дольше всех промолчит. А тут мимо шел бедный человек. Увидел он нахохлившихся баев и спрашивает: «Ваша дрофа?» Баи молчат. Тогда батрак взял да и зажарил птицу. И только когда он съел ее, баи одновременно закричали: «Как ты, негодяй, посмел забрать нашу добычу?» — «Теперь она все равно моя!» — проговорил хитрец.
Олег, вспомнив сказку, подумал: «Я не бай и дрофу никакую не делю, поэтому мне можно и помолчать». Федя же мыслил по-другому: «Я уже мирился раз, а больше ни за что на свете, никогда! И буду молчать, пусть хоть сто дроф съедят…»
Как и следовало ожидать, молчание до добра не довело. До Луговин оставалось уже недалеко, каких-нибудь пять километров, когда Олег, не посоветовавшись с Федей, направил лодку в один из ее рукавов. Таким образом он надеялся сократить путь.
Солнце уже стояло в зените, а выхода из протоки все не было. Повернуть назад Олег не решался, боясь насмешек Феди. Из одной протоки лодка вошла в другую, потом в третью.
Федя поднялся, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватал глаз, виднелись одни лишь луга и луга с редкими ясенями и дубками на суходолах, стогами сена.
— Влипли! — решив все-таки первым прервать молчание, глухо сказал он. — И все ты, Следопыт! Как только понадеешься на тебя, обязательно что-нибудь случится…
Путешественники выбрались из лодки, устало улеглись на горячую под солнцем отаву. Федя достал маршрутную карту. Но даже с ней выбраться из лабиринта стариц и речушек, примыкавших к Збручу, было не так-то просто.
— Искупаться, что ли? — сам себе предложил Федя. — Что-то душно! Потом разберусь.
Он с разбега бросился в воду. Долго нырял и кувыркался, фыркал, исподтишка дразня напарника. Когда же наконец решился посмотреть на Олега, то его не увидел. Все вокруг было покрыто серо-синей мглой. Солнце словно нырнуло в ее глубину и не смогло больше выплыть. Над лугами с бешеной скоростью мчались тучи.