Страница 2 из 35
— Ага! — гордо воскликнул Степа, словно это он зарыл ящик. — Понимаешь, Федюк, бой был с жандармами…
Не ответив, Федя медленно побрел дальше. Ина, поняв его настроение, без умолку болтала о редкой удаче, выпавшей на долю незнакомых ребят.
— Вот бы нам одну бомбу — зеркального карпа на Чистых прудах глушить. Да?
Федя хотел ответить, но перед ним неожиданно выросла долговязая фигура, схватила тонкими длинными руками головы Ины и Феди, больно столкнула их лбами.
— Ой, Виктор! — закричала Ина. — Скажу папе. Проходу не даешь!
— Иди жалуйся, — Виктор Шапиро, брат Ины, широким жестом показал на подъезд. — Дома тебя один дядя с пушкой в футляре ждет!
— Милиционер? Неужели? Ужас какой! — Ина ойкнула и, не попрощавшись с Федей, скрылась под аркой большого серого дома.
Верзила взял Федю за воротник пальто, грубо привлек к себе и дохнул противным папиросным дымом:
— Ну ты, Ромео… Чтоб я не видел вас вместе. Понял?
— Ты что лезешь? Опять пристаешь? — в свою очередь спросил Федя.
— Пшел вон! — заорал Виктор.
Федя распрямил не по возрасту широкие плечи и, задыхаясь от обиды, передразнил, а потом затараторил как пулемет:
— Сам «пшел»! Стиляга несчастный! Плесень! Пенициллин!
И сразу нахальство с Виктора словно ветром сдуло. Чтобы окончательно устрашить противника, Федя метнулся к помойному баку, выхватил из него бутылку с отбитым горлышком: а ну, подойди!
* * *
В подвале, где Федя Прибытков жил со своей бабушкой Анной Петровной, было темно. Пробки перегорели еще вчера, а новые Федя забыл ввернуть. Не мешкая, он нашел ящик с инструментом, бочком выскользнул в коридор. Через минуту в квартире вспыхнул свет, а у соседок — тети Паши и ее дочери Кати — сразу загромыхал не выключенный со вчерашнего дня приемник.
— Ужин на столе, — не глядя на внука, сказала бабушка.
«Уф! — облегченно вздохнул Федя. — Кажется, пронесло…»
Он очень любил свою бабушку. Она прожила трудную жизнь, до слез простую и тихую, и была для него и матерью и отцом — всем самым дорогим на свете. Сегодня она, наверное, не в первый раз подогревает ему борщ, а он вот сидит над тарелкой и не может есть. Перед глазами все еще мелькают кадры из кинофильма — Орленок с зажатой гранатой в руке, партизаны, бросающиеся с автоматами в атаку. И теперь кусочки картошки и капусты, перепутавшись между собой, словно превратились в гранитные надолбы с колючей проволокой.
— А к нам участковый приходил — товарищ Зарубин, — проговорила Анна Петровна. — Тебя спрашивал.
Поняв, что от объяснений никак не уйти, Федя начал рассказывать:
— Пошли на «Че-Пе», ну, это наши Чистые пруды… Инка и говорит: «Надо поселок Мирный построить». Мы и давай строить. На льдине… Всем хотелось чего-нибудь…
Он смолк, увидев на морщинистом лице бабушки печаль. Слез-то у нее нет, за свою долгую жизнь все выплакала, осталась лишь привычка подносить к глазам высохшую, скрюченную от тяжелой работы руку. Феде стало нестерпимо жаль бабушку. Тихонько встал из-за стола, нежно, как только мог, обнял ее угловатые плечи.
— Не надо, ба. Я исправлюсь. Ведь не поздно мне еще! Хочешь, я тебе что-нибудь расскажу? Вот, например, был такой пионер Валя Котик… — он осекся, догадавшись, что упоминание об Орленке сейчас никак не в его пользу, и переменил тему: — Ребята одной школы клад откопали — оружие! — Федя обвел комнату изучающим взглядом, словно впервые попал сюда, и вдруг встрепенулся: — Ба, кто жил в нашем доме до революции? Может, и тут есть тайник?!
Впервые за весь вечер бабушка улыбнулась.
— Тайник? До Октября тут чиновники жили, небогатые. Снимали комнатушки. Нет, Феденька, клады уже все поразыскали.
— Но ведь пишут же в «Вечерке»! То там, то тут находят. И раскопки эти самые… Ты должна что-нибудь знать!
Немигающие глаза внука устремились в одну точку на потолке, Анна Петровна даже взглянула туда.
— Ба, а у деда не могло быть тайника?
— О господи, — взмолилась бабушка. — Да откуда у него? Ведь ты знаешь, он механиком был, у Михельсона…
— Говори по-современному: на заводе имени Владимира Ильича, — живо поправил внук.
С заводом имени Владимира Ильича он был знаком давно. Еще когда учился в четвертом классе, впервые приехал туда на трамвае и застыл в изумлении. За каменной оградой покрикивали паровозы, гремели какие-то цепи, стучало железо, и густой запах масел приятно щекотал ноздри. Сразу припомнились рассказы бабушки об этом заводе, прочитанное в книгах. Перед взором как бы открылись дали-дальние.
В голове молниеносно родился смелый план. Легко перебросив через забор портфель с учебниками, Федя без труда нашел к нему дорогу. «Если будут ругать, скажу: ребята портфель забросили, полез доставать».
— Стой! Кто таков?
Цепкие пальцы вахтера крепко схватили мальчишку за воротник пальто.
— Прибытков я! — только и смог в первую минуту выдавить из себя Федя.
Вахтер пристально посмотрел на мальчика:
— Положим, что ты — Прибытков. Но зачем же через забор?
— Не положим, а в самом деле Прибытков. Дед мой тут работал, потом отец.
Морщинистое лицо вахтера потеплело в едва приметной улыбке, и он выпустил Федин воротник.
— Так бы сразу и сказал. Значит, ты внучек Анны Петровны? Хорошо. А персонально сюда к кому?
— Ни к кому, просто так…
— Ага, — сообразил вахтер. — Ни к кому — значит, ко мне. Пойдем, пропуска проверять будем!
С тех пор Федя не раз приезжал к заводу, но в цехах так и не побывал…
Видя, как задумался сейчас Федя, бабушка пояснила:
— Когда в четырнадцатом году началась мировая война, деда твоего, Игната Никитича, на фронт мобилизовали. А я с Романом, отцом твоим, осталась. Полгодика ему было. А потом — революция. Какие тут тайники да клады… — она медленно провела ладонью по вискам.
— Вот в Польше, это правда, остался у деда тайник. Ну так это ж далеко, в чужой земле, — Анна Петровна вздохнула, будто бы в знак сочувствия внуку. — Вот подрастешь, дознаешься.
Федя прижался к плечу старушки.
— Ба, все равно расскажи. Пожалуйста… Мне вполне можно доверить самую-самую страшную тайну. Могила!
— Какая там тайна! — устало улыбнулась Анна Петровна. — Давно это было, внучек…
* * *
Деда своего Федя знал лишь по воспоминаниям бабушки да единственной в семье пожелтевшей от времени фотографии. На ней в рост изображена только что повенчавшаяся пара. Низенькая, с широко расставленными большими глазами девушка доверчиво прижалась к парню в косоворотке, которая, казалось, вот-вот лопнет на его широкой груди. Хотя для обоих был радостный день, молодые супруги не улыбались. Словно знали, какая суровая судьба ожидает их в будущем.
А сегодня из рассказа бабушки, как бы выплывая из далекой дымки, перед Федей вырисовывался совсем другой образ деда — молодого командира Красной Армии. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, он сменил рубаху-косоворотку на кожаную куртку, крест-накрест перехваченную тугими ремнями. Густые рыжие кудри — «как у тебя, внучек!» — едва прикрывала буденовка. Дед служил в Первой Конной, у самого Семена Михайловича Буденного. Когда закончилась гражданская война, когда разбили белогвардейские армии и прогнали с советской земли разных интервентов, он мечтал вернуться на свой завод и строить мирную жизнь, растить сынишку Ромку. Но не суждено было вернуться Игнату Никитичу. На Украину напали легионы панской Польши.
На врага была двинута Первая Конная армия товарища Буденного…
— Зимой в 1921 году получила я весточку об Игнате Никитиче — письмо от раненого его друга, — тихо, с раздумьем говорила бабушка. — Оставила я Романа на попечение соседей, ему уже шестой годок шел, — и на Киевский вокзал, да в путь…
Ох, Федюша, и трудно же я добиралась! Ехала в теплушке, так тогда товарные вагоны называли. А билетом и пропуском мне служило письмо из лазарета, что тот боец написал.