Страница 55 из 62
– Где мои вещи? – не обращая больше внимания на девушек, спрашиваю у Лили. – При мне должна была быть сумка. Коричневая такая с бежевыми кожаными вставками.
– Ничего не было. Скорее всего забрали, они все забирают.
Нинель спрашивает что-то у Лили, та отвечает ей, называя при этом мое имя. И так как я все равно ничего не понимаю, осматриваюсь по сторонам. Ну и дыра! А этот запах… Это и раздевалка, и спальня, и еще черт знает что.
Как здесь вообще можно жить! А ведь здесь живут...
Поступок Артемия просто не укладывается в голове. Но меня же будут искать! Мама, Игнат в конце концов. Дамиан…
И тут вспоминаю о записке, где прошу дать мне время побыть одной. Я сама написала ее, собственной рукой. Чем облегчила работу Артемию. Уж ее-то он вряд ли уничтожил.
Где бы я ни была – я обязана отсюда уйти! Немедленно!
– Эй, ты куда это? – кричит мне в спину Лиля, но я уверенно иду к выходу и распахиваю дверь, которую девочки за собой на потрудились закрыть на ключ.
В темном коридоре темно, душно и пахнет едва ли лучше, чем в той, что я покинула. Наобум открываю первую попавшуюся дверь и перед глазами предстает убогое зрелище – ужасающего вида душевая, с выбитой на полу плиткой, капающей лейкой и плесенью по углам. На пластиковых сушилках криво висят скрученные не первой свежести полотенца, а из переполненной корзины для белья торчит лямка алого бюстгальтера.
Не без облегчения захлопываю дверь и иду дальше, замечая, что за каждым моим шагом следит красный "глазок" камеры. Да и плевать, пусть смотрят, кто бы они там ни были.
Дергаю ручки еще двух дверей – заперто, а потом поворачиваю за угол и вижу… окно, занавешенное пестрой тканью.
Подрываюсь к нему, рывком отодвигаю тряпку. Солнечный свет бьет по глазам, так, что даже больно. Щурясь, делаю козырек из ладони и прислоняюсь носом к пыльному стеклу: какие-то палатки, натянутые на палки выцветшие шатры. Банки со специями на деревянных стеллажах, рассыпанные по лоткам орехи и восточные сладости, над которыми кружит рой то ли мух, то ли ос. А еще куча людей. Они шняряют вдоль рядов, берут с прилавка фрукты, мнут, очевидно прицениваясь.
Это рынок! И судя по простой одежде толпы – рынок для местных. Не дорогой туристический, а обыкновенный, где коренные жители Стамбула покупают себе продукты.
Я слышу гул за стеклом: голосов, жужжание мопедов, крики местных зазывал и звуки перемешанной восточной музыки из каждого шатра.
– Эй! Эй, я тут! – колочу ладонью по стеклу. Сразу на ним ржавая решетка, поэтому даже не предпринимаю попытку открыть или разбить. – Эй! Кто-нибудь меня слышит?!
– Ты чего делаешь, дура! – рука Лили грубо хватает меня за подол платья и оттягивает от окна. Затем соленая пропавшая сигаретами ладонь закрывает мой рот. – Не ори, нам всем из-за тебя достанется!
– Пусти! – мычу в ее руку и пытаюсь пнуть. – Я здесь не останусь! Ни за что!
Лиля поворачивает меня на себя и, кажется, ей действительно страшно.
– Ты свихнулась? Если увидит Эмин – тебе крышка! Молись, чтобы он куда-нибудь вышел.
– Да плевать я хотела на вашего этого Эмина! Вы все здесь ненормальные, раз безропотно слушаетесь каких-то уродов. Вы не пленницы и за это, между прочим, сажают! Ни на секунду здесь не останусь!
Решительно разворачиваюсь и едва не врезаюсь в торчащую из расстегнутой рубашки мощную грудь какого-то амбала.
Высокий, статный и не могу не отметить – опасно красивый. Никогда не любила турецкие сериалы, но вот этот запросто сошел бы за главного героя, утонувшего в беззаконии главу какого-нибудь картеля.
Мяслянистые черные глаза с внимательным равнодушием окидывают меня с головы до ног. Но это такое равнодушие, от которого становится не по себе.
– Это Эмин, – шепчет вмиг притихшая Лиля. – Доигралась.