Семейная реликвия

Юлия Морозова

Семейная реликвия

Говорят, это счастье, если в семье есть проверенный временем, хранимый несколькими поколениями оберег. Считается, что такая реликвия обладает магической силой, оберегает членов семьи от бед и непредвиденных потерь, приносит удачу в делах. Оберег бережно хранят и очень огорчаются, когда с ним происходит какая-то неприятность, например, потеря.

Глава 1. Татьяна Никитична

Пролог

Утро выдалось по-летнему солнечным, хотя осень потихоньку вступала в свои права. Стояли те благодатные дни, которые в народе называют «бабьим летом»: ещё не начались нудные моросящие дожди, не пришли тягомотные холода, небо не посерело, оставаясь пока высоким и чистым. Прозрачные паутинки нежно трепетали в воздухе и застрявшими в них капельками росы блестели на солнце. Небольшой лесок постепенно расцвечивался пёстрыми красками листвы берёз, осин и рябин. В низине у пруда, где находился большой барский дом с замысловатым портиком и белыми колоннами, поднимался белёсый туман.

Пятнадцатилетняя Танюша в лёгкой батистовой кофточке и накинутом на плечи ярком платке, подаренными ей хозяйкой, Марьей Алексеевной, поёживаясь от свежего воздуха, стояла на просёлочной дороге. Ветер ласково скользил по её лицу, трепал небрежно забранные в косу волосы. Но Танюше недосуг было наслаждаться подаренными природой последними тёплыми денёчками. Вытирая без конца сбегающие по щекам слёзы, она смотрела вслед быстро удаляющемуся экипажу.

С пригорка, несмотря на туман, хорошо было видно, как на задворках усадьбы уже появились деревенские и начали хозяйничать. Мужики грузили на подводы мешки с зерном и мукой, туда же бросали кур, гонялись за гусями, выводили из конюшни лошадей. Бабы из господского дома выносили перины и одеяла, посуду и мебель, а старинные картины, хрустальные люстры, изящные фарфоровые статуэтки были крестьянкам не интересны. Никто из деревенских не понимал ценности предметов роскоши, считалось, это – баловство и в крестьянском хозяйстве не пригодится.

Шёл пятнадцатый год, империалистическая война затягивалась, всё беспощаднее разрушая устоявшуюся жизнь людей. С фронта возвращались раненые и отравленные газами мужики, насквозь пропитанные большевистской агитацией. Все важные вопросы теперь решались на сельских сходах, мнения господ никто не спрашивал и распоряжения их не выполняли. Ходили тревожные слухи, что народ начал громить барские усадьбы. Крестьяне забирали помещичью землю, резали на наделы, делили между собой имущество. Но с господскими домами вышла заминка, что с ними делать народ не знал. Не избалованные роскошью простые люди не придавали значения брошенному архитектурному наследию, зачастую жгли усадьбы, да и всё.

***

Помещица Марья Алексеевна дорогие сердцу ценности давно отправила в московский дом. Собрала обоз с вещами, когда в губернии только-только начинались крестьянские волнения. Молодые господа в начале лета укатили в крымское поместье, подальше от приближающихся грозных событий. До сегодняшнего дня оставалась только она, всё никак не могла оставить родовое гнездо, которое так быстро опустело. Наконец, и старая барыня собралась в дорогу. Накануне пришёл деревенский староста и предупредил:

– Барыня, Марья Алексеевна, мужики на сходе надумали землю у вас отобрать. Коська и Васька, горлопаны, громче всех шумели. Уезжать вам надобно от греха подальше. Не дай бог, люди озлобятся. Сотворят незнамо что. Слух прошёл, в соседнем уезде барина убили, а дом сожгли. Ох, неспокойно сейчас стало, народец волнуется из-за войны.

– Спасибо, Иван Митрофаныч, что уведомил. Я и сама подумывала об отъезде. Коли так случилось, завтра и отправлюсь.

Глаза старика повлажнели: «Наша барыня незлобивая, жили при ней спокойно. А с этими горлопанами как всё будет, одному богу известно». Он по привычке поклонился в пояс и попрощался:

– Доброго пути вам, барыня, не поминайте лихом!

– И тебе не хворать, Митрофаныч, благодарю за службу!

За ночь чемоданы были собраны, кучер Мишка ночевал в запряжённом лошадьми экипаже, ожидая хозяйского приказа об отъезде. Ранним утром Марья Алексеевна простилась с домашней прислугой, каждого щедро наградила за работу и приказала возвращаться в деревню. Таню она позвала к себе в кабинет:

– Танюша, ты мне четыре года служила верой и правдой. Нянюшкой нашему Николеньке была доброй. И мои поручения выполняла усердно. Полюбила я тебя, сиротку, всем сердцем, в молитвах своих про тебя не забывала.

– Барыня, Марья Алексеевна, – Таня опустилась на колени, поцеловала старухе руку и заплакала, – вы – моя благодетельница. Жила в вашем доме припеваючи, нешто я могла вас ослушаться. Николеньку я люблю, как братика. Куда же мне теперь?

– Домой в деревню иди, Танюша, бог даст – всё у тебя устроится. За работу твою верную хочу оставить тебе на память дорогую мне вещицу. Она оберегала моих бабушку и матушку, а потом и меня. Теперь тебе служить будет, а ты внучке своей передашь. И обо мне будет напоминать, может, когда-нибудь помолишься за меня!

В няньках

Вытирая слёзы концом платка, Танюша искренне горевала об уехавшей навсегда барыне, о довольно сытной жизни подле неё, забыв, что приходилось вставать ни свет ни заря, быть на побегушках и много работать.

В одиннадцать лет попала она в господский дом. В помощь кормилице нужна была шустрая девчонка – нянчиться с маленьким барчуком. Танюшку к барыне привела мачеха. Смышлёная и миловидная, она господам понравилась и осталась прислуживать в доме. Поначалу было в диковинку жить в богатых хоромах, но девочка быстро освоилась, да и господа её привечали. Особенно маленькая нянюшка привязалась к старой барыне, которая выделяла сироту среди других слуг. Когда отпускали домой – проведать семью, Таня всегда уходила с гостинцами и подарками. Марья Алексеевна подарила ей постельное белье и подушки, молодая госпожа отдавала свои юбки и кофточки. Так что Татьяна одевалась, как барышня, была завидной невестой с приданым. Мачеха хотела располовинить барские подарки, да отец цыкнул на жену: «У сироты хочешь отобрать», она и не посмела.

***

Родилась она аккурат в Татьянин день, морозным утром. Мать свою девочка не знала и не помнила, та умерла в тяжёлых родах. Повитуха ничего не смогла сделать: хорошо, что ребёнок жив остался. Отец думал, не выживет младенец, но старенькая бабушка выходила, не дала сгинуть Танюшке. Носила подкармливать к соседской невестке, которая тоже недавно родила, расплачивалась молоком да яйцами. Когда девочке исполнилось пять лет, бабушки не стало. Захворав, старуха плакала: «Как внучка будет без меня, мала совсем. Кто пожалеет сиротку!»

Вскорости отец привёл в дом новую жену – некрасивую вековуху. Больше никто не соглашался идти за угрюмого вдовца с тремя детьми да большим хозяйством. Опасаясь строгого мужа, молодуха не обижала сироту, работой неподъёмной не загружала, но и ласки от неё девчонка не видела. А когда родились свои дети, заставила девочку нянчиться с маленькими братьями.

Однако держала в мыслях: «Муж жалеет девчонку, а мои дети, как чужие», поэтому постаралась избавиться от сиротки при удобном случае. Как только у старой барыни родился внучок и стали искать проворную помощницу кормилице, она отвела падчерицу в господский дом, отдала в няньки. Пасынков, старших детей мужа, ещё раньше в город отправила, в плотницкую артель. Но Танюшка на мачеху не обижалась, очень рано поняла, никто её не пожалеет и не приласкает, кроме бабушки, которой не стало. Вот и потянулась душой к старой барыне, которая сиротку привечала и выделяла среди других слуг.

Четыре года Таня прослужила в няньках, вместе с маленьким барчуком грамоте выучилась. Теперь, после отъезда хозяев, с тяжёлым сердцем возвращалась в деревню. Девушка вспомнила о барынином подарке и достала из одёжного узелка завёрнутую в бархатную ткань вещичку. Откинула край и ахнула: солнце ослепило её, молниеносно ударив во множество граней камней и рассыпавшись на сотни разноцветных лучей. Радужные переливы завораживали, не давая глаз отвести от такой красоты. Она вспомнила слова Марьи Алексеевны: