Страница 5 из 67
Горько было Евгению служить у хозяина. Были дни, думалось, что не выдержит, сбежит, но это желание быстро перегорело. Ослушайся он, уйди от котлов — кому сделает хуже? На одно место маленького котлочиста у ворот всегда можно было найти пять его сверстников. А не иметь квалификации — всю жизнь быть поденщиком, всю жизнь голодать…
Многое в биографии мастера было непонятно ребятам. Как не похожа юность учителя на юность его учеников! Раньше разве только за воздух не требовали платы с рабочего человека.
На утренней и вечерней линейках тридцать четвертая токарная группа замыкала строй. Ничего не было в том обидного, так и все группы начинали. Но Евгению Владимировичу почему-то думалось, что его токарькам не придется стоять на правом фланге — почетном месте.
Он на своем веку обучил токарному ремеслу сотни подростков. Новая группа попалась ему на редкость недружная, разношерстная.
Напутственные слова директора новички встретили равнодушно. Сафар Хасынов — маленький крепыш с красивыми карими глазами — хотел быть летчиком, на худой конец — артиллеристом, а ему пришлось учиться на токаря. Иные планы на жизнь намечались у Оленьки — стройной, круглолицей девушки с густыми каштановыми волосами, заплетенными в косы, обвитые вокруг головы. По окончании школы она думала поступить в художественное училище. Незадолго до войны неожиданно умерла ее мать, а вскоре под Пулковом погиб отец. Оленька не захотела уезжать из города, поступила в ремесленное.
Яков Пичугин — неразговорчивый, замкнутый паренек с веснушками на круглом, румяном лице тоже не хотел учиться на токаря. Борис Овчинников мечтал быть оружейным мастером, как и его отец. В училище он принес полевую сумку, днем таскал ее с собой, а ночью прятал под подушку. Понемногу тайна сумки была разгадана. В ней хранился пистолет без ударника и со сплюснутым стволом, обломок шомпола и десяток винтовочных патронов.
Доволен был только Антон: он обрел теплую зимовку, остальное его не интересовало. Ничего увлекательного он не увидел в токарной профессии, ему бы быть сцепщиком на железной дороге или пожарным.
В группе тридцать шесть подростков, а токарями пожелали стать немногие. Редкое исключение составляй Алексей Волгин — рослый не по годам паренек со смуглым лицом и темными глазами, брови его, когда он хмурился, сливались в одну линию. Алексей хвалился товарищам, что ползимы ходил в модельный кружок Дома пионеров и сам выточил на токарном станке детали для модели ледокола «Ермак». Этот парень в токарном ремесле наследовал хватку своего деда — знаменитого токаря Выборгской стороны.
Плохим мастером-педагогом был бы Евгений Владимирович, если бы он не понимал, что в желаниях его учеников много случайного. Однако приказами тут ничего не сделать. Нужно, чтобы интересные дела вытеснили случайные увлечения. Научить подростка резать металл — нехитрое дело, сложнее научить уважать, любить свою профессию. Евгений Владимирович принадлежал к мастерам, влюбленным в свое ремесло. Он считал, что без токаря мир пропадет. И это хорошее чувство гордости своей профессией незаметно переходило и к его питомцам.
С первого дня знакомства с группой у мастера начались неприятности. На вечернюю линейку Сафар, Яков и Анатолий вышли в грязных ботинках. А разве неряшливость учеников не задевает чести мастера?
Во время побудки Евгений Владимирович пришел в общежитие. Ребята, спеша в умывальную, шумно выскакивали в коридор. Не торопясь, мягко ступая по дорожке, Евгений Владимирович шагал в конец коридора. Подмышкой он держал сверток, в руке — веник, будто забежал сюда мимоходом, по пути в баню.
Вернувшись в спальную, Яков еще на пороге крикнул: «Мастер!» и бросился к своей койке. Одним движением он разгладил складку на одеяле, постель получилась солдатская, опрятная. Антон, просыпавшийся позже всех, успел лишь набросить на кровать шерстяное одеяло, из-под которого торчали концы сбившейся простыни.
Подростки нестройно поздоровались с мастером. Евгений Владимирович прошел к окну, ученики так и остались стоять у своих кроватей. К форме ребята еще не привыкли. Антон никогда не носил гимнастерок с такими воротничками, потому и стоял вытянувшись, словно ему туго забинтовали шею. Поворачивался он всем корпусом.
У Анатолия обвис ремень, казалось, стоит ему сделать несколько шагов, и к ногам упадет этот ослабевший кожаный обруч с пряжкой. У Сафара другая беда: на спине гимнастерка вздулась пузырем. Хорошо облегала форма лишь Вадима — в армии он привык быть подтянутым, не мешала даже рука на перевязи.
«Разве сравнишь этих ребят с прежней моей токарной группой?» — думал Евгений Владимирович и неожиданно заулыбался. Вспомнил то, что произошло два года назад в этой же самой комнате. Там, где сейчас стоит Сафар, переступал с ноги на ногу Всеволод Артюшенко — паренек из Западной Украины, батрак из поместья пана Дымбы. В пятнадцать лет Всеволод впервые надел настоящие ботинки. И как же он боялся их испортить, стоптать, сносить: сплел веревочные лапти, переобувался в мастерской. Уговоры Евгения Владимировича не оказывали на него воздействия. Нельзя в лаптях — стал работать босиком. Напрасно беседовал с ним Николай Федорович о том, что даже из самых хороших побуждений не позволено нарушать форму, доказывал, что если Всеволод сносит ботинки, то ему их бесплатно починят. Говорили с ним и товарищи. Парень в конце концов стал ходить на работу в ботинках, но еще долго продолжал звать Евгения Владимировича «пан мастер».
Таким сырым увальнем поступил в училище паренек из Западной Украины, а неделю назад в «Комсомольском правде» на первой странице был помещен его портрет. Трудно было в нем признать маленького панского батрака; пропал боязливый взгляд, из-под густых бровей смотрели умные, проницательные глаза, и подпись: «Токарь приборостроительного завода комсомолец Всеволод Артюшенко — инициатор соревнования за экономию металла!»
Дежурный дал звонок — готовиться к завтраку. Евгений Владимирович забеспокоился, взглянул на свои ботинки, запачканные глиной, и сокрушенно покачал головой:
— И где это я угодил в грязь? Нельзя в грязной обуви выходить на линейку, да и портится обувь. Кто хочет почистить, гуталина хватит.
Ученики переглядывались, но никто не решился пойти вслед за мастером. На черной лестнице Евгений Владимирович развернул газетный сверток, достал две щетки — маленькую и большую, кусок малинового бархата и банку гуталина. Первый поборол нерешительность Сафар. Он торопливо отыскал в тумбочке вату, намочил водой и выбежал из комнаты.
Сафар устроился на площадке рядом с мастером, старательно тер мокрой ватой ботинки, еще больше размазывал грязь. Евгений Владимирович придвинул к нему гуталин и щетки, показал, как надо наводить лоск бархаткой.
— Легонько бери, больших усилий не требуется. Это как полировка, чуть тронешь…
Ботинки у Сафара заблестели лучше новых. Поблагодарив мастера, он побежал в спальную комнату; минуты не прошло — на лестнице появился запыхавшийся Яков, за ним Антон… В столовую новая токарная группа пришла с небольшим опозданием. Ботинки у всех учеников были начищены до блеска, а веник Евгений Владимирович оставил у входа в мастерскую, наказав ребятам вытирать ноги. У Сафара давно не было такого приподнятого настроения. День начался удачно, мастер подарил ему сапожные щетки и бархатку.
«А ребята подходящие, — думал Евгений Владимирович про своих новеньких. — Может, из них и выйдут токари?»
Старый мастер особенно настороженно относился к Антону. В его записной книжке против фамилии Мураша стояли два кружочка. Так издавна он обозначал учеников с трудными характерами, от которых можно было ждать всяких неприятностей. Однако неприятность неожиданно пришла с другой стороны.
3
Необычное поступление Вадима в ремесленное училище вызвало у подростков законный интерес. Их одногодок и уже воевал! Даже задиры почтительно относились к нему, — «обстрелянный, бывалый парень». На расспросы, что за танки «Т-34» или «КВ», где воюет часть, Вадим однообразно отвечал: