Последствие

Я заметила Сойера на диване, и моя грудь снова сжалась. Он неловко откинулся назад, вытянув перед собой длинные ноги, положив локоть на подлокотник и подперев голову открытой ладонью. Его глаза были закрыты, а рот слегка приоткрыт, издавая самые мягкие звуки сна.

Заметив его босые ноги, я достала плед и украдкой накрыла им его ноги. Он едва пошевелился, когда я прокралась на кухню.

Квартира Сойера была довольно большой, со всеми широкими комнатами и невероятно высокими потолками, за исключением двух спален и кабинета, расположенных в задней части дома. Но все остальное широкое пространство было открыто. Прихожая вела в столовую. Она была соединена с кухней и выходила в гостиную, где в углу были установлены тренажеры с видом на город. Дверь в углу комнаты вела на длинный балкон, подвешенный высоко над оживленными улицами Вашингтона.

Как только Сойеру исполнилось восемнадцать, он покинул дом Гаса и переехал в собственное жилье. В течение следующих нескольких лет, пока он продвигался по служебной лестнице синдиката, он несколько раз переезжал. Он всегда находил жилье получше, переезжал в лучшую часть города. Для него было чрезвычайно важно иметь самый красивый дом, который он мог себе позволить. Он получил эту квартиру на вершине своего успеха.

Я не могла не задаться вопросом, как ему удавалось сохранять это все годы, проведенные в тюрьме. Я знала, что это здание было дорогим, и он, очевидно, не зарабатывал никаких денег, пока был заперт. И, по словам Гаса, он продал все свои сбережения, чтобы найти меня. Это было не похоже на Сойера — тратить деньги на пространство, которым он даже не мог воспользоваться. Он был скрупулезен в расходах. Да, он покупал самые красивые вещи, какие только мог, и тратил деньги, когда хотел. Но он также и экономил.

Я с самого начала распознала его тайный страх возвращения на улицу. Но это превратилось в страх нуждаться в ком-то еще, чтобы обеспечить его, полагаться на то, что кто-то другой позаботится о нем. Он хотел быть полностью самодостаточным, что означало наличие такого солидного банковского счета, который позволил бы ему вести образ жизни без забот.

Он не хотел ни в ком нуждаться.

Теперь я задавалась вопросом, включало ли это меня.

Открыв холодильник, я поняла, что на кухне, вероятно, нет еды, но, к своему удивлению, я обнаружила контейнеры для еды на вынос на каждой полке. Должно быть, они сделали заказ, когда мы с Джульеттой были в отключке.

Я вытащила белую коробочку и понюхала содержимое. О Боже мой, мое любимое. Цыпленок с арахисовым маслом из «Дома Ли». Я отправила в рот кусочек холодного цыпленка и застонала от сочного, восхитительного вкуса.

Фриско дал нам жизнь, которую я никогда не смогла бы получить здесь, но у них не было «Дома Ли». Я имею в виду, что в округе Саммит были приличные китайские заведения, но все же… у них не было «Дома Ли».

Я высыпала рис и курицу в соусе в сковороду и включила слабый огонь. У Сойера была микроволновая печь, но это же еда из «Дома Ли», ее нужно подогревать на огне. Я не собиралась портить мое любимое блюдо, лишая его вкуса.

Покопавшись в других контейнерах, я нашла Кунг Пао и Пряный Ло Мейн. Я поймала себя на том, что улыбаюсь впервые по крайней мере за сорок восемь часов — мне казалось, что прошло больше времени. Мои лицевые мышцы растянулись, освобождая место для настоящего счастья, и я не могла удержаться от того, чтобы не выхватить кусочки из сковороды до того, как она полностью нагрелась.

— О Боже мой, — простонала я, откусывая острый кусочек Кунг Пао.

— Мы думали, что еда разбудит вас раньше, — сказал Сойер с другого конца острова.

Развернувшись и размахивая палочками для еды, я отругала его.

— Тебе следовало разбудить меня. Я умираю с голоду.

Он положил руки на высокую стойку и склонил голову, разминая спину.

— Нет, тебе нужно было поспать. — Он поднял голову и поразил меня ошеломляющим взглядом из-под своих длинных ресниц.

Я вспомнила, что нужно дышать, и вернулась к своей еде.

— Тебе тоже…

— Это был долгий день.

В этом он не ошибся.

— Где все? — спросила я.

— Фрэнки в моей комнате для гостей. Гас отвез Кейджа обратно к себе домой.

Эта новость удивила меня настолько, что я снова встретилась с ним лицом к лицу.

— Вы оба содержали квартиры? Почему?

— Я сохранил свою квартиру. Гас пользуется старым домом своего отца.

— Оба его родителя мертвы?

Он покачал головой.

— Нет, его мама все еще жива. Она просто не очень много времени проводит в городе. Она предпочитает путешествовать. И я думаю, что у нее есть место в Мартас-Виньярде. Или где-то рядом. В любом случае, я даже не могу вспомнить, когда Гас в последний раз летал к ней. Она… такая же, какой она была, когда ты ее знала.

Мстительная. Мелкая. Горькая. Я не винила Гаса за то, что он не проводил больше времени со своей матерью. С ней было трудно смириться.

— Хотя я удивлена, что его отец оставил дом ему. Я была уверена, что Аттикус его получит.

— У Аттикуса есть свой собственный. Кроме того, Гас купил его у своей мамы. Это было не похоже на то, что его отец оставил это ему.

В этом было больше смысла.

— Вероятно, ей не терпелось избавиться от него.

Сойер издал глубокий гудящий звук, соглашаясь со мной.

— С Джульеттой все в порядке?

Я повернулась обратно к плите, соскребая кусочки, которые начали прилипать ко дну сковороды.

— Физически, насколько я могу судить, с ней все в порядке. Эмоционально? Время покажет. Должно быть, для нее это был совершенно травмирующий опыт. Я бы все отдала, чтобы отвезти ее обратно в Колорадо. Ей нужен свой дом, своя постель, привычные вещи.

— С ней все будет в порядке, — возразил Сойер. — Дети жизнерадостны.

Китайская еда стала немного менее аппетитной, поскольку мой желудок скрутило от всех возможных способов, которыми она теперь могла быть испорчена навсегда.

— О, да? Ты знаешь много неунывающих детей?

— Раньше я был одним из них.

Его письма вернулись ко мне, как удар по лицу. Я выключила плиту и повернулась к нему лицом. Он обошел остров и стоял всего в двух футах от меня. Он был одет в свою версию пижамы, темно-синие спортивные штаны и поношенную футболку, с босыми ногами и восхитительно растрепанными волосами. На его подбородке виднелась тень щетины, а глаза все еще были сонными. Его очки были где-то оставлены.

Бабочки запорхали у меня в животе, и я с трудом сглотнула при виде него, прислонившегося к противоположной стойке. Я подняла руку, чтобы погладить свой растрепанный пучок, чувствуя себя неуверенно в своей пижаме.

— Т-ты хочешь поговорить об этом? — я спросила его, боясь, что он скажет «да». Боялась, что он скажет «нет».

Он покачал головой, его глаза скользнули по мне, упиваясь видом моих голых ног и обнаженного плеча. Он был воплощением мужской загадочности, спокойной силы. А я была всего лишь дрожащим щенком.

Я потеряла способность дышать, когда он скрестил руки на груди, выпячивая бицепсы. Свет над плитой отбрасывал на его гладкую кожу золотистые блики, подчеркивая лучшие его части, заставляя мое тело ныть от нового вида голода.

— Чего сегодня хотел Пахан? — спросил он, отвлекая мое внимание на более важные вещи, чем похоть.

— Они хотят, чтобы я очистила их имя, сняла все обвинения.

Он кивнул, вероятно, уже подозревая об этом.

— Это будет нелегко. Я соорудил довольно герметичный корпус.

Я пожала одним плечом.

— Я не знаю, что еще можно сделать. Я должна попытаться.

Его подбородок снова дернулся, признавая, что это правда.

— В какой-то момент тебе придется встретиться лицом к лицу со своим отцом.

Вернувшись к шкафам, я обнаружила миски именно там, где он всегда их держал. Я вытащила две и разделила разогретую китайскую еду поровну.

— Что Пахан хотел от тебя?

— Это была не совсем просьба. Больше похоже на угрозы того, что они собираются сделать. Медленно убить меня. Смотреть, как я страдаю. Отрезать мне руки и выпотрошить меня вверх ногами. Что-то в этом роде.