Страница 41 из 46
Мы с ним не виделись две недели... нет, три...
На прошлые выходные я же еще спонтанно к маме ездила, заночевала у нее. Мама не болеет и это уже хорошо, но, когда позвонила мне и с дрожью в голосе поведала, что вот уж вроде и каникулы, но в школе ее, скорее всего, в покое не оставят, пока она не поставит «этот чертов бустер», я почувствовала, что нужна ей. Естественно, ставить маме бустер или не ставить, я не знаю и честно ей об этом сказала. В итоге мы с ней порешили на том, что окончательно решит она сама, но, если ей понадобится «платная наклеечка» в прививочной истории, я достану.
За эти три недели произошло еще кое-что — ему исполнилось тридцать. Я знала, когда у него день рожденья, настойчиво звала в какой-нибудь спонтанный «отрыв» и кинуть все, но он был «жестко» занят, так что поздравить его у меня получилось лишь скомкано, «голосовым».
***
Да, три недели — это ужасающе долго. Не сам ли он сказал когда-то, что тем слаще встреча?
Сегодня, сейчас мы вновь увидимся, и от предвкушения по мне разливается тягучая сладость. Все правильно он говорил.
Сегодня солнечно и жарко-ветрено. Сегодня особенно волнителен цвет его глаз — вот он сам, сидит напротив. Прежде чем что-то говорить после «привет», решаю всласть в них наглядеться.
У него тоже было много работы и на работе, и по его проектам. Хоть мы с ним и не виделись, я помогала ему, как обещала. Перед школьными каникулами успела оформить основное.
Наверно, он снова не захочет говорить об отпуске. А может, хоть в честь его тридцатилетия, из-за стресса прошедшего почти незамеченным, рванем куда-нибудь хотя бы на пару дней. На день. Вместе.
Когда беру его за руку, он даже будто вздрагивает, но тут же сжимает мою, поэтому я не сразу успеваю заподозрить неладное.
Порываюсь сказать первая, что соскучилась, но не успеваю — слышу его:
— Кати...
Это так непривычно, что он произносит мое имя. Он редко его произносит.
— Знаешь, я... Кати...
Приятно, оказывается, слышать, как он его произносит. Не только приятно — будоражит. У меня внутри приятно холодеет, а кое-где горячеет, но все это ненадолго.
В этот же момент я смекаю, что, скорее всего, он неспроста решился назвать меня по имени и за этим последует что-то знаковое. Готовлюсь к чему бы то ни было, хоть готовиться и бесполезно.
— Кати, знаешь, я ведь... уже не так молод...
— Спасибо, — парирую.
Ведь мы с ним почти ровесники. Я даже на полгода старше, поэтому, если он «не так молод», то я, значит, еще менее молода. Но это я конечно, так — не всерьез стебусь.
— Я... короче, семью хотел... детей... Я понимаю, ты, наверно, может, не сейчас... или...
От него несет какой-то кисловатой, скомканной, сконфуженной досадой. Вижу, он рад бы матернуться, но заставляет себя не делать этого. А лучше бы и матерился, как по мне.
Выпускаю его руку из своей. Мне становится до омерзения противно и досадно от того, что он так запинается и мнется. Ему, оказывается, не идет это.
Быстро, очень быстро понимаю, что за эти три недели нашего «порозня» явно случилось что-то, и что-то конкретное. Вернее, даже не что-то, а кто-то. Припоминаю, как он отказывался уехать вместе на его день рожденья, как в тот день был недоступен. Наотмашь отбиваю туманные предположения о том, с кем он отмечал. Что же, ему из-за этого теперь неудобняк?
Но он сейчас совсем не то несет... Он отчего-то решил, будто бы опыт с Михой отбил у меня желание рожать. Это бесит независимо от того, правда это или нет.
Еще он почему-то не решается сказать мне об этом прямым текстом, хоть сказать ему и хочется. Это бесит вдвойне.
А еще он хочет детей и хочет их поскорее, потому что он, видите ли, «уже не так молод». И что он собирается мне этим сказать? Со мной ли, без меня, но он их сделает? Кажется, это бесит втройне. Даже втрое больше, чем первое и второе вместе взятые.
Впоследствии я оценю эту мою взбешенность. Я буду благодарна ей за то, что не сломалась сейчас, не стала наезжать на него, но и, наоборот, не ушла в себя, потупившись и оплакивая упущенную, утерянную навеки сладость. Нет — она, взбешенность помогает мне за считанные секунды уяснить для себя две вещи: первое — я не нужна ему, читай: ему на меня наплевать и второе — он уже все решил.
Еще благодаря взбешенности я не пускаюсь выяснять, что он решил. Когда, как и зачем решил, в свой день рожденья или раньше. Хорошо, что не пускаюсь — все равно меня перебил бы его сотовый, который звонит сейчас, и так бы он ничего мне не сказал.
Кажется, ему срочно надо куда-то ехать, как в прошлый раз — мне. Куда-то или к кому-то — уже не имеет значения.
Один — один...
Черт, нет, это было уже. Давно было. Кажется, было уже и два — два.
Тогда сколько — сколько?.. Какой теперь счет?..
Не знаю — однажды мы, кажется, перестали его вести, а теперь возобновлять, по-моему, поздно.
Прежде чем оставить меня один на один с моими креветками, которых мне теперь хочется назвать осиротевшими, Рик платит за нас обоих, учтиво справившись, не хотела ли я еще чего-нибудь. А если б захотела, он — что, деньги мне оставил бы? Или сам бы остался, не поехал?.. Может, мне самой его об этом попросить? Да мне не сложно, только был бы в этом прок.
Молчать, думаю, дура. Молчать и не опускаться до разбора этой хрени.
Нет, все гораздо хуже, чем я думала. Боюсь, все зашло так далеко, что оттуда уже не возвращаются.
Стоп, кто это сказал «боюсь»? Кто посмел?
«Ни хрена я не боюсь» — бормочу, допивая «радлер». А чтобы не подумали, что я, как алкоголичка, разговариваю со своей тарой, цапаю сотовый и делаю вид, что я это ему только что сказала.
«Ни хрена я не боюсь» — повторяю я, чем радую искусственный интеллект в поисковике моей сотки. Кажется, от радости поисковик до того зашкаливает, что он сгоряча находит мне:
«Услуги терапевта-невропатолога. Терапия страха, панических атак, психозов любой степени тяжести. Возможна онлайн-консультация».
Нет, невозможна, думаю решительно. Потому что консультировать не из-за чего.
Я еду домой и не жду, что увижу его сегодня вечером. Не жду и не испытываю страха даже, когда, ткнувшись в шифоньер, нахожу, что в нем теперь заметно меньше его вещей, зато заметно больше места.
Когда Рик вечером все-таки приезжает ночевать и даже спит со мной, я просто принимаю его, не задумываясь, сколько еще осталось так принимать.
***
Глоссарик
Ваннзе — озеро в Берлине, представляющее собой раширенный участок русла реки Хафель
Павлиний остров — остров-заповедник на реке Хафель на юго-западе Берлина, на острове расположены парк и достопримечательности
радлер — пиво с лимонадом
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Макьято вручную
В субботу меня будит какой-то резкий запах, но, когда просыпаюсь, соображаю, что это не запах, а звук. Звон. Трезвон. Звонят в дверь.
— Привет. А мы знакомы! — свежим, бодрым и звонким голосом объявляет мне с порога молодая девушка.
Каштановый «хвостик», супер-аккуратный, но совсем не скучный, а ухоженный, блестящий и беличий, всегда такими восхищалась и никогда не умела делать, лосины-бриджи в мелкую клеточку, белая футболка «лодочкой», поверх нее — бежевый жилетик. Золотые кроссики. Очень милая девушка, красивая и бойкая. Прям тебе я, только моложе, курносее, стройнее и лучше. И, откровенно говоря, не я совсем. Я такой никогда не была. И самое главное, она права: мы действительно знакомы.
У меня спросонья ломит голову, перед глазами какой-то туман. Но даже не это терзает меня по-страшному, а досада от того, что я не могу ее вспомнить... ну откуда... А-а-а, блин... и чуть не спрашиваю вслух:
«А где твои лыжи?...»
Это ж Нина. Их пиар менеджер. Работает в пиар агенстве, иногда привлекаемом Франком. Мы встречались, последний раз совсем недавно, на Ваннзе. Я ушла — она пришла.