Не обещай

При виде наших с Михой «родственных» лобзаний чиновник вываливает к нам.

А я соображаю, что это все туалетная вода его. Вот сколько я уже его знаю, Миху? Лет сто. И ровно столько времени понадобилось мне, чтобы понять: он мало что меняет в жизни, пусть однажды и сменил меня на другую.

— Здорово, г-н Шлих.

Ишь ты, а чиновник-то с ним совсем по-другому говорит и — кажется мне или и на меня теперь смотрит иначе?

Они включают корона-смолл-ток, из которого исходит, что Миха с ним на короткой ноге.

— Дома насиделись, — распаляется чиновник, — а ведь строить надо. А то застопорилось все из-за короны. Ведь правда, фрау Херрманн?

Чиновник даже подается вперед ко мне, но я не ведусь на столь пошлые подмазывания.

— Да-да, застопори-илось, — говорю нараспев, по-берлински нудновато-в нос и слегка растягивая слова.

Подкаты или же наезды кого бы то ни было — это мне не в первой. Отношусь к такому спокойно, остужаю некоторой нейтральной занудливостью и спокойной прямолинейностью, какой не лишены и все берлинцы. Не унываю, даже если до собеседника доходит не сразу. Не стервожу, но включаю в разговор факты. В итоге любой, сам не замечая, дает втянуть себя в обсуждение этих самых фактов. В итоге итогов никто не помнит, что кто-то из-за чего-то возникал.

— Это ж вы «делаете» стеклозавод? — допытывается у меня Миха.

— Банк г-на Шлиха финансирует проект, — спешит разъяснить чиновник. Мол, г-н Шлих — свой перец, перед ним я могу не ломаться и не шифроваться.

— Мгм, — отвечаю тогда.

Твою мать, как тесен мир. А банкам, как всегда, положены совсем другие плюшки.

— Фрау Херрманн, вы же получили от меня всю документацию?

«Сволочь» — «думаю» чиновнику, одаривая его улыбкой комнатной температуры. «Не будь со мной рядом этого банкира, моего недо-родственника, хрен бы ты так распевал».

— Даже если и не всю... — легонько дотрагиваюсь до своей «тележки», — если завтра объявят новый локдаун, будет чем заняться.

— Только не это, — посмеиваются оба, заметно ежась.

Миха изображает на своем лице живейшую готовность подсобить хоть чем угодно и даже, если надо, лично сгонять в архив за добавочной макулатурой. Я не намерена принимать от него помощи, одеколон одеколоном, но... да ладно — пусть дергается, если это держит его в тонусе.

Не хочу больше тут задерживаться. Формулирую это, как нежелание задерживать Миху, но он увязывается за мной — предлагает помочь с тележкой. Ощущаю, что устала и что, если приму его предложение, затрачу меньше энергии, чем, если откажусь. Кроме того, мне не хочется отказываться.

Миха сажает меня не на такси, а к себе в машину, и мы довольно быстро выбираемся из Фридрихсхайна. Автодорогу я отсюда, правда, знаю плохо, да и район узнаю не сразу. Шарю глазами в ожидании того, что сейчас уткнусь взглядом в Стену, вернее, в Истсайдскую Галерею. Что Истсайдская совсем не по пути, до меня доходит только, когда мы мимо мемориала жертвам Холокоста выезжаем на мерзлый и унылый бульвар.

На Унтер-ден-Линден дворцов сейчас больше, чем людей — или все боятся коронавируса, или тупо работают.

— Как ты? — вырывает меня из раздумья Миха.

Не успеваю ответить — по Унтер-ден-Линден он едет не на Бранденбургские ворота, а потом — на Тиргартен-Зоосад, а сворачивает направо, на Карла Либкнехта.

— Мих, мне ж отвезти документацию надо.

— Не домой разве.

Его вопрос лишен вопросительности, поэтому и я не отвечаю. С какой-то сонливой леностью подмечаю, что он прав — домой всю эту макулатуру везти кажется вдруг куда логичнее. Да мне туда сейчас и больше хочется.

Едем и болтаем о чем попало. Под его участливые комментарии рассказываю, что все-таки переболела пару недель назад. Не назовешь эту болтовню привычной, но и удивительной тоже не назовешь.

Его Лексус — штука самостоятельная, но Миха зачем-то лезет нажать на какую-то кнопку на контрольной панели. С этой панели рука его прямиком, но без излишней торопливости ложится на мою руку и устраивается на ней, как будто там ей место.

Я словно не замечаю. Откидываюсь назад и про между прочим убираю пряди волос, упавшие на грудь. Вижу, что на «них» смотрит и Миха и тепло им улыбается. Подержавшись своей рукой на моей, Миха все с той же теплой улыбкой соскальзывает ею ко мне на коленку. Я и тут решаю не препятствовать и прикрываю глаза. Моему телу становится тепло и приятно. Пожалуй, это первый позитив за весь день.

Под наплывом этого ощущения позволяю Михе докатить мой кейс до лифта, а в лифте, справившись у меня, нажать «четверку».

Мне кажется, я созрела: готова показать Михе квартиру, в которой обитаю уже почти год.

— Беспорядок, — говорю ему, кажется.

— Нет вроде, — кажется, говорит он.

Но Миха не квартиру мою смотреть пришел. Сказать по правде, я и сама не за этим его сюда привела. Показ квартиры окончательно и бесповоротно замирает где-то в районе комода в гостиной, где оказывается ненужным — его ставят на стенд-бай.

Когда начинаем целоваться, сначала неторопливо, потом — неистово, Миха первым издает глухой, мучительный стон, как если бы наконец-то снова вкусил знакомого, любимого лакомства, пропавшего на годы.

***

— Кати... о, Кати...

Я должна была думать, полагаю. Я разумный человек и думать я умею.

К примеру, вот что я могла бы подумать:

«Ты просто похотливая сучка. Совсем стыд потеряла. И гордость. Всем даешь. Всем. Даже Михе».

Или:

«Не уподобляйся ему — с другими пусть от своей узаконенной гуляет».

Или же:

«Одумайся, это просто туалетная вода его. Других подпаивают, таблетками подкармливают, а он тебе нос этим запудрил, оно и сбило с толку, напомнило былое. Это как чесотка: если не трогать — пройдет. Не трогай».

Не думаю ни одной из вышеперечисленных мыслей. Просто до одурения, до признаков удушья втягиваю в себя его резкий, терпкий, кисловатый почти запах — а он уже во мне, двигается старательно и поначалу осторожно, прячет взгляд в моей ключице — а меня заводит. Я влажная до чертиков и раскрытая до необъятных размеров.

Заводят его руки, держащие меня под вспотевшими ложбинками с «той стороны» коленок, заводит его задница, ездящая между моих ног, словно качели, заводит взгляд его тот, там, в моей ключице. Которого не вижу. Заводит его шепот: «Кати... Кати... о да... о, детка... скучал...»

Детка?..

Это ж надо — я и от него удостоилась звания «детки». Звучит только иначе, чем когда меня так называл Рик. Теперь, когда я больше не «женщина для брака», я стала «деткой для траха». А, по херу. Мне по херу, и я не в накладе.

— Скуча-ал...

Скучал?

Я не скучала. Я вообще о нем забыла. Сейчас, сегодня я вижу его в первый раз. Я вижу его, чувствую в себе его родной-знакомый-незнакомый член, как в первый раз, потому что это — в первый раз. Он незнакомец. И у меня сейчас «горячий секс с незнакомцем». С недавних пор я в этом спец и «ныряй в неизвестность» — мое кредо.

Миха чувствует, как меня прет от траха с ним. Не может не чувствовать. Забавно, если для него это «как тогда», этакое «дежа вю» — для меня-то нет.

Но я упиваюсь удовольствием, как, возможно, его узаконенная с ним не упивается — иначе какого хрена ему от меня понадобилось? Я глажу его волосы, вжимаю в себя его лицо, толкаю его к себе между ног за твердокаменную задницу, которая от моих прикосновений сжимается в восторге.

Мой отрыв придает ему уверенности в том, что он делает, и что только что, возможно, было делать немного неловко, вот он и шептался с моей ключицей.

Он отрывается от ключицы, выходит из меня — и через секунду я вскрикиваю от радостно-изумленного кайфа: он решил пошептаться с ней. Он лезет языком в меня, и от его рта, что теперь у меня между ног, во мне одна за другой раскрываются дверцы в воздушное пространство. Начинаю стонать от наслаждения.

Да это все трюк такой был, уловка, чтобы не сразу в глаза мне глядеть. Он струхнул в начале и только теперь решается поднять на меня взгляд, подняться вновь ко мне, поцеловать.