Шашлык из леопарда

Место было после Ленки теплым - и ей вдруг сразу стало легче, в сон бросило.

Подушки разлетелись в стороны - и Ленкины пальцы впились в ее плечи, а потом - в шейные позвонки.

- Ё-маё! - донесся откуда-то сверху по-настоящему злой Ленкин голос. - Еще тут не известно, кто кого потеряет. Колотит-то как тебя!

- Ты только не уходи, Лен! - вдруг взмолилась она, терпя сильную боль, Ленка умела делать массаж, как заправский мануальщик-костоправ. - Я должна... сегодня.

- Куда я пойду, блин! - еще злее откликнулась Ленка, вздохнула глубоко и шумно и сказала: - Вот что, подруга. Только рассказывать будешь не ты, а я. Это я про тебя буду все рассказывать, что придумала и додумала... а ты будешь только поправлять, когда совсем мимо кассы. Вот так! Идет?

- Идет, - сдалась она и сглотнула твердый комок.

Только сегодня. Только один этот день жизни - так она решила, сдавшись - она позволит узнать о себе все, что угодно, и сделать с собой все, что угодно. Этот день, который она держала в себе, как кнопку пожарной сигнализации в застекленной металлической коробке - "При пожаре разбить стекло" - настал. Разбей, Ленка, и давай туши! Заливай все, как хочешь, ничего не жалко... Она потом скажет спасибо. Она сумеет сказать подруге "спасибо".

Ленка снова схватила ее, как клещами, за плечи и резко перевернула - откуда у нее только сила такая?! Как у шпалоукладчика...

- Вот так! - сказала Ленка и накинула на нее сверху плед, а подушку из-под головы вынула.

- Ты чего мне, сеанс психоанализа... как по Фрейду? - чуть-чуть посопротивлялась она от непривычного, немного беспомощного положения. - Ты еще и это проходила?

- Да хоть горшком назови... - буркнула Ленка и больно ткнула ей указательным пальцем в верхнюю губу, прямо под носом.

И как только Ленка умудрялась делать всякий массаж - хоть силовой, спортивный, хоть точечный, китайский - с накладными ногтями?! Втягивает она их, что ли, как кошка?

- Ну вот, улыбаешься, значит, оживаешь, - довольно констатировала Ленка, глядя на нее сверху вниз... ну, прямо как на опознании трупа. - Готова, подруга?

- Готова,- кивнула она и только отодвинула от подбородка щекочущий край пледа.

Ленка вдруг нагнулась таким резким, смертоносным движением, так стрельнув глазами, будто задумала рывком поднять с пола бензопилу...

- Ты хоть помнишь тот последний звонок?

Оказалось, она так нагнулась, чтобы резко подхватить и подвинуть пуфик - причем не к изголовью, а подальше - к ее ступням. И села там, поодаль.

- Последний звонок? - не поняла Анна, успокоившись как-то чересчур рано и глубоко.

- Ну, не школьный же, е-маё! - ругнулась Ленка, ясно показав, что сеанс будет не фрейдовского психоанализа.

- Да, я помню, - кротко, сдаваясь в сомнамбулы, ответила она. - Помню.

Железный, жутко тяжелый для глаз ящик телефона-автомата во "Внуково"... В двадцати метрах от зоны регистрации. До рейса Москва-Владивосток, до конца света в одной, отдельно взятой столице чуть больше часа. Лотерея. Повезет - не повезет, ответит подруга или не ответит... Сколько там было нужно, чтобы позвонить - два рубля... или десять рублей... какие тогда деньги-то были, вообще? Точно помнится только, что мобильных еще не было. Вернее они были... но как иномарки. Здоровые такие железки Motorol'ы и Erircsson'ы. У нее не было ни мобильника, ни иномарки, время еще не пришло.

Подруга ответила - вот Божий подарок! Она подумала, что, может быть, это намек, сигнал надежды - еще она вернется, еще она родится тут... но только не сейчас.

- Ленка, слушай - и не ори, - спокойным, асфальтовым голосом произнесла она тогда в трубку уже набившую оскомину фразу - начало короткого гамлетовского монолога, который она повторяла всю дорогу до аэропорта.

Монолога, где только про "не быть"...

- ...Я слушала тебя и не орала, ты помнишь?

- Помню. Спасибо, Лен...

Дождь еще был. Затяжной. Текло по стеклянной стене - и смывало со стекла какую-то бетонную постройку, стоявшую напротив... теперь, здесь, в этом времени, очень напоминавшую ей ментовский аквариум в стороне от Ярославки. Аквариум с обезьянником - два в одном. Надо же, зоопарк на выезде!

Она хорошо помнила картинки, но не помнила саму себя в те минуты, когда говорила в трубку аппарата того, уже почти вымершего вида телефонов. Хорошо тогда поработала с собой.

- Дождь был...

- Да, Лен. Я еще подумала- если нас не выпустят... ну, самолет... я останусь... Но я очень не хотела, чтобы дождь кончился.

"В самом деле не хотела?" - вдруг задумалась она. Все, что сейчас вспомнится про себя - придумано тут же, на диванчике, под пледом, в кротко-сомнамбулическом состоянии. У души прошлого нет... И как было в действительности там, в душе, тогда, в тот день, который помнится отчетливей и контрастнее, чем вся прошлая неделя, - это просто очень правдоподобная иллюзия, созданная именно сейчас, под уютным пледом... В ванной, под душем, придумывалось бы по-другому, в других тонах и акцентах. Картинка была бы в других ракурсах... в другом фильтре.

Относительно достоверны в прошлом только рассудочные мотивации. Она улетала во Владивосток - условно "навсегда". Она эвакуировалась. Она полностью меняла жизнь. Москва стала тогда ее личным Чернобылем. Все было брошено и должно было зарасти - детская песочница, школьные парты, домашние вещи... все. Все в одночасье стало смертельно опасным, даже любимые детские игрушки готовы были прикончить ее смертоносным излучением невыносимой правды.

- "Я улетаю навсегда. Не ищи. У меня все в порядке. Все деньги мои. Прости, Ленк. Спасибо, что не орала и вообще. Я позвоню"... В тебе, Ань, тогда грамм двести было, да? Мартини розовый? Угадала?

- Побольше. Я уже доела эту бутылочку. Которая поменьше... Но ты же помнишь, холодно было. И я вообще, ни в одном глазу. Не брало.

- Ну да. Конечно, не брало, как же... Так я тебе и поверила, что ты позвонишь. Я ж тебя знаю... - Ленка вздохнула и помолчала довольно долго, почти полминуты. - Я только убедила себя тогда, что я тебя знаю. И я знаю про тебя только одно - что ты не пропадешь.

- Спасибо, Лен.

- Да завсегда пожалуйста, подруга... Долетела хоть благополучно?

- Да.

- Без задержек?

- Да...

- Ну да, все задержки у тебя тогда раньше кончились...

В сердце кольнуло:

- Лен!

- Нет, ты уж лежи! Говорю я... Ты только отвечаешь "да" или "нет", если спрошу.

- Хорошо.

- Я сказала, "да" или "нет"! - круче завернула гайку подруга.

- Да...

- Знаешь, я тогда чуть не заржала, - продолжила Ленка, как своя, близкая, а не Фрейд. - Сквозь слезы... А если честно, я заржала потом. Ты прикинь, подруга: прямо, как в той песне про войну - "Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону". Этот козел - в Питер, эта с разбитым сердцем... и с абортом - во Владик.

Она оказалась в ледяном гробу. Провалилась - и оказалась. Дышать стало нечем.

- Лен!

Ленка начеку - сцапала ее ступни под пледом, принялась мять. Дыхание открылось, гроб растаял... даже струйки холода от ледышек, стекавшие с плеч, она еще чувствовала с минуту.

- Лен! Откуда ты узнала тогда?! Кто тебе тогда сказал?

- Знаешь, Нюрка, ты меня всегда считала дурой... Вот скажи честно.

- Лен, прости...

Сегодня - единственный день, когда она была готова признать все, что было правдой.

- Я сказала, "да" или "нет"!

- ...Да

- Ну, хорошо, если не дурой, то простушкой... хорошенькой такой, верной подружкой, в которую можно слить, а можно и не слить...

Теперь уже казалось, не она, а это Ленка ее позвала, чтобы раскрыть свою душу и вывалить жизнь. Теперь уже ясно стало, а не казалось, что Ленка всегда была умнее ее и на самом деле никогда не прикидывалась дурочкой, а она этого не замечала.