Время созидать

Переселенцы жались друг к другу.

За бортом, в океане, что-то протяжно завыло нутряным воем.

– Слыхали? Это змей морской прямо за нами плывет, проглотит! – заорал плотник Грег.

– Разобьемся о скалы! – выкрикнул кто-то из темноты.

– Или явятся по наши души гигантские каракатицы!

– Чтоб тебе язык кракен откусил! – злобно ответила ему Айрин. Но эти слова уже успели отравить и без того смрадный воздух едкой и страшной паникой. Кто-то молился, кто-то тихо выл в углу, кого-то тошнило. Арон обнимал Тильду, и, видит Маллар, Саадар завидовал ему!.. Но Тильда весь вечер была угрюмой, на вопросы отвечала резко или молчала, и Саадар решил, что лезть к женщине, когда ей нездоровится – себе дороже.

Огонек в фонаре мигнул и погас, и в темноте некоторое время еще светилась красная точка дотлевающего фитиля. Удушающая и страшная чернота выдавливала глаза из глазниц – как ни всматривайся – ничего не увидишь. И словно бы стали сильнее биться о борта волны, и суденышко еще сильнее бросало из стороны в сторону.

На мгновение Саадару почудился отдаленный крик чайки. Чайка? В темной каюте? В старом поверье, которое он слушал когда-то, говорилось, что в открытом море, вдали от земли, кричат не птицы, а погибшие капитаны, отчаявшиеся найти дорогу домой.

Заблудшие моряки никогда не долетали до берега, и чайка все истошно вопила, как будто потеряла что-то, ее крик, безумно-человеческий, то приближался, то отдалялся. Ее белые крылья, высвеченные тревожными желтыми лучами, пробивающимися где-то очень высоко сквозь разрывы в тучах, мелькали танцующими над водой блестками.

Тильда лежала на воде, раскинув руки, и вода ласково поддерживала ее, волны качали ее в своей зыбкой колыбели, убаюкивая, нашептывая какие-то древние полузабытые сказания. Она закрывала глаза и видела высокое лазурное небо в легких кудрявых облаках, а за облаками башни, шпили, крыши какого-то города. Липы и цветущие каштаны, и флаги, которые полощет ветер. Но облака меняли свои очертания, и город пропадал, неуловимо-прекрасный, ускользал от нее, и вокруг оставался лишь океан да одинокий крик обезумевшей чайки.

Она видела эту птицу: та кружила над головой все ниже и ниже, словно тяжелела, наливалась свинцом. Изящный круг, легкий взмах крыльев, потом еще один беспорядочный, гортанный вопль – и птица полетела вниз, так быстро, что стала белой линией, протянувшейся от серого неба к серой воде.

Чайка упала совсем рядом, и Тильда поплыла к ней, и вдруг спокойная гладь вздулась пенными гребнями, заходила ходуном, отбрасывая ее назад, не давая добраться до птицы. Руки занемели от борьбы с волнами, но Тильда плыла, изо всех сил стремясь – зачем? Она не знала, но в груди горело: надо спасти эту чайку, пока та не погрузилась в пучину.

Белые перья на воде, грязно-серая пена. Захлестывают, беснуются волны. Нигде не видно маленькой чайки, так нежданно канувшей вниз. Тогда она вдохнула побольше воздуха и нырнула.

Внизу было спокойно, и сквозь муть, едва различимое, опускалось ко дну белое пятно. Тильда не знала, что это, это могла быть медуза, но она поплыла к пятну, схватила, отчаянно и крепко. Теперь – наверх, пока не утянула черная бездна.

Глоток свежего воздуха и ветер в лицо, мокрые волосы лезут в глаза, не дают разглядеть, что там, в руках. Сжимая в пальцах крыло чайки, Тильда убрала волосы назад, взглянула…

Это был Саадар. Она держала его, не давая снова погрузиться в воду, но он был словно мертв. Белое перо чайки прилипло к его плечу.

Очнись. Очнись. Очнись! Прошу тебя!

Зажмурившись, Тильда считала удары сердца – своего и Саадара.

И вот он вздрогнул и открыл глаза.

Шторм закончился неожиданно, разом, как будто кто-то взял – и сдернул с неба полотнище дождя, остановил ветер, приказал океану утихнуть. Матросы вздыхали облегченно: свирепая полоса бурь осталась позади.

Начинался рассвет.

Айрин окуривала каюту тлеющей палочкой можжевельника, за ней зорко наблюдал Грег – как бы где не упала искра.

Соседи вернулись к своим делам – вычерпывали воду, собирали разбросанные вещи, старались кое-как отмыть каюту.

– Мне снилось, что я тону, – прозвучало за спиной. Тильда медленно выжала в ведро губку и обернулась, вытирая о передник руки.

Саадар был как пришибленный. Шторм дался ему тяжело, тяжелее, чем многим другим, несмотря на то что он казался таким крепким и непоколебимым. Сейчас его лицо выглядело старше, может, в том виноваты были глубокие черные тени и заросший подбородок?

– А ты спасла меня, – попытался улыбнуться Саадар.

Тильда кинула губку в воду и стала ждать, когда губка вберет влагу. Соленая морская вода разъедала каждую маленькую ранку на пальцах и ладонях.

Слова Саадара не были случайны, и от этого становилось холодно и жарко одновременно.

– Едва ли, – бросила она, – ты хотел, чтобы тебя спасала я.

– Больше всего на свете, – тихо произнес Саадар. И прибавил одними губами: «Бусинка». Она разгадала это слово и замерла, а пол под ними покачивался, и плескались о борта волны, и Айрин пела своим детям:

– …весь мир обошел, но девушки той он нигде не нашел, и только вернулся бродяга домой…

Время текло сквозь пальцы, соскальзывало каплями соленой воды куда-то в темноту.

Это совпадение. Так не бывает – чтобы двум людям снился один сон.

Саадар медленно произнес, словно догадался о ее мыслях:

– И… А ты что видела?

– Я не знаю. – Она отвернулась, но Саадар поймал ее за руку.

– Пожалуйста! Скажи…

Тильда смотрела, не отводя взгляд. Сдвинула брови.

– Я видела чайку. Она кричала, а потом упала в море. А я достала ее из воды.

Она резко выдернула руку и бросилась к выходу, выскочила на палубу – и на миг ее ослепило солнце, оглушили крики матросов и свист ветра. Пахло солью и мокрым деревом, от чисто надраенной палубы шел пар.

Корабельный плотник с помощником ладили новые реи вместо поломанных бурей.

– Тильда!

Она обернулась. Замерла.

Саадар шагнул к ней.

– Это глупый сон, наверняка глупое колдовство! – выкрикнула она.

От ветра слезились глаза.

– Разве глупое? – в его голосе звучала улыбка.

– Ты уедешь в Архенар! – хрипло и невпопад проговорила Тильда.

– Кто такое тебе сказал?

– Услышала. – Она упрямо вздернула подбородок. – Зачем ты… эти слова, эти подарки – зачем? Посмеяться? Посмотреть… Как… как я мучиться стану? Как девчонка глупая – мучиться?

– Ра… разве я тебя мучаю? Разве смеюсь? – растерянно повторил Саадар. – Если я тебя пугаю, то лучше и взаправду нам разойтись в Сорфадосе. Я ведь не хочу… Не хочу, чтобы ты боялась.

Тильда отвернулась, подошла к борту. Вода после шторма была темная, неспокойная, но туча уже ушла к горизонту, и солнце косо освещало галеон.

В Оррими Саадар сказал ей, что сам уйдет, если она попросит. Она не попросила. Когда-то – кажется, так давно! – между ними протянулся шаткий мостик доверия, крепнущий с каждым днем. Но сейчас Тильда боялась на нем оступиться.

– Я не понимаю, зачем мы тебе с сыном. – Слезы подступали к горлу, душили, не давали вздохнуть.

Саадар подошел сзади, закрывая от ветра.

– Любить и беречь, – просто ответил он. – Почему ты постоянно ждешь от других только беды?

Она не ответила. Отвернулась. Закусила губу.

– Ты поэтому так несчастлива, – продолжил Саадар. – Хватит. Остановись.

Голова закружилась. Он стоял рядом, и его одежда пахла можжевеловым дымом. Укрывал руками от ветра, как укрывает родной дом, стал стенами и порогом, и очагом, что согревает в зимнюю стужу.

Саадар наклонился и шепнул ей тихо и просто – как будто попросил передать кусок хлеба, а потом коснулся губами темени:

– Ты меня починила.

Время стучало кровью в висках, и дыхание сбилось.

– Я…

Голос ослаб. Но что-то горячее, ясное и яркое растапливало страх, и страх уходил, съеживался от горячих солнечных лучей.