Время созидать

Тревога вцепилась в грудь.

– Отец Йона, я забираю сына и мы уходим, – сказала она твердо. Двинулась к алтарю, но священник преградил путь.

– Вы – что?

– Забираю. Своего. Сына.

В его лице мелькнуло непонимание и растерянность, дернулась щека. Он явно не собирался расставаться с часами. Тильда понимала, что сделать она ничего не может. Она одна, она слаба, а здесь – стены и люди, которым все равно, и невозможно в одиночку сражаться, имея лишь совесть и честность в союзниках. Но Арон – он должен остаться с ней!

– Дар обители, конечно, останется в обители.

Лоб отца Йоны разгладился, губы сложились в улыбку:

– Мудро, моя госпожа. – И, обращаясь к кому-то за дверью, приказал: – Приведите мальчика.

Дверь за ними захлопнулась с гулким стуком. Все повторялось.

13

За стенами монастыря сумерки сгустились до глубокой бархатной синевы, и все паломники уже разошлись по постоялым дворам – площадь перед воротами была пустанной.

– Ты же сказала, меня возьмут! – Арон ерошил рыжие волосы, стоял напряженно, сжав кулак.

– Арон, я… Я решила, что не стоит…

– Ты решила? А тащились мы сюда зачем?! Я думал!.. Они меня!..

Сумерки украли у глаз сына их яркий цвет, превратили в черные провалы на бледном лице.

Его лицо исказила гримаса. Арон раскинул руки, и Тильду обдало жарким потоком силы, да так, что волосы на голове все до одного встали дыбом, и сделалось жутко, очень жутко… Между пальцами разведенных рук Арона разливался холодный синеватый свет. Губы его побелели, волосы искрили, и сам он как будто светился.

Трескучие искры заплясали по камням.

Тильду прошиб пот. Кого звать на помощь? Монахов?

Руки и ноги перестали слушаться, во рту жгло и зудело. Тильда не могла даже пальцем шевельнуть, даже голову повернуть – словно стала статуей.

И вдруг высокий человек бросился к Арону через площадь, споткнулся о выступающую плиту, грузно упал, ударился плечом о камень, перекатился набок и поднялся, ругаясь. Молния в руках Арона набухла и стала черной.

Тильда проглотила шершавый ком, вставший поперек горла.

– Ненавижу-у! – выл Арон. – Всех! Вас! Ненавижу!.. Обманщики!

Мужчина сбил его на землю и почти зарычал. Тильда даже зажмуриться не могла – она смотрела на эту страшную сцену, смотрела, завороженная жутью, невероятной, немыслимой. Не убежать, не закрыть глаза и уши. Даже не закричать.

Кто это?.. Монах? Что он хочет сделать с сыном?

Кровь, казалось, отхлынула от сердца.

Молния сорвалась с ладоней Арона и ушла в небо, чуть громыхнуло, запахло грозой. Земля дрогнула, посыпались мелкие камешки. Маллар всемогущий!

– Рехнулся?! Совсем башку потерял?..

Чужая сила щекотала кожу, покалывала, обдавала жаром и холодом. Запах паленой плоти и одежды лез в нос.

– Прекрати. Сейчас же!

Арон извивался, как уж, пытаясь вырваться, но его крепко держали.

А потом сила схлынула так же неожиданно, как и появилась, и Арон обмяк в руках мужчины, его трясла крупная дрожь. Что-то мазнуло по щеке огромным невидимым крылом, что-то ухнуло рядом – и наступила тишина.

Громадина монастыря надвигалась из темноты белеными стенами, словно угрожая.

– Ты в порядке?..

Человек подошел, наклонился над ней.

Саадар. Откуда он тут взялся?.. Значит, это он остановил Арона… От него пахло горелой одеждой и потом. А выглядел он так, будто пробежал много миль: взмокший, усталый, короткие волосы топорщатся иглами.

Тильда моргнула.

– Ну ничего, ничего… – забормотал Саадар. Обернулся: – Ну, встать можешь?

– Могу, кажется, – зло ответил из темноты Арон.

– Вот и отлично. Пошли. И расскажи-ка мне, что случилось.

Ее подхватили на руки и понесли.

Только когда крыш монастыря уже не было видно за деревьями, Саадар осторожно устроил Тильду под деревом. Вокруг – влажные от росы стволы, опавшие листья и клочья темноты. Саадар подстелил ей куртку, зашуршал чем-то. Резкая кислая вонь мази шибанула в нос.

– Тильда…

Тыльной стороной его ладонь коснулась щеки – но Тильда не почувствовала этого прикосновения. От запаха повело голову и замутило. Но в руках и ногах закололо, будто они занемели от долгой неудобной позы, а теперь отходили, и боль иголками впивалась под кожу.

– Какого… – Одеревеневший язык едва ворочался, но Саадар услышал. Наклонился к ней так близко, что теплое дыхание обдало лицо.

– Лежи. Пусть пройдет…

Но Тильда все равно приподнялась на локтях.

– Да как… Он чуть себя не угробил, чуть тебя не… и… Всемогущий Маллар! Если бы монахи все это увидели? Смерти своей захотел? – Гнев пополам со страхом выплескивался из нее. – Или моей? Знала ведь, что добра не жди от этой твоей силы! Лучше бы я оставила тебя в монастыре!

Арон рядом вытянулся от ее слов – и вдруг сорвался с места и почти мгновенно исчез за деревьями.

Тильда, с трудом держась за ствол дерева, встала. Мир все еще качался из стороны в сторону, голова гудела.

– Стой!.. Арон! Сейчас же!

Она кричала в темноту, но темнота молчала. Только ветер и шелест листьев были ей ответом. Тильда медленно, через боль в колене, побрела по склону вниз, туда, где скрылся Арон.

Ее нагнал Саадар.

– Остановись.

Слово упало, как кузнечный молот, тяжелое, сильное, грозное.

Горячая волна – в лицо, и злые слова – песком на зубах, вскинутый подбородок и сжатые кулаки.

– Он мне сын! И я…

– Он вернется.

Но Тильда не верила, и ей хотелось лицо Саадару расцарапать – даром что ногти отросли за время дороги! Убежит – и след простыл. С Арона станется придумать какую-нибудь пакость, а то и вовсе магию на ком-нибудь попробовать…

Ярость застила глаза. Тильда медленно обернулась к Саадару, продолжая идти:

– Тебе-то откуда знать? Чего тебе тут надо было? Получил свои деньги – и шел бы подальше, зачем тебе связываться с преступницей?

– Потянуло – и вернулся, – тихо ответил Саадар.

– Потянуло?..

От удивления Тильда даже остановилась. В глазах все вдруг поплыло. Блеклые пятна и цепочки огней отплясывали какой-то безумный танец внизу, у подножия холма.

Жаркая волна обдала затылок.

– Не нужна мне твоя жалость! И помощь не нужна! Сдохнуть я и сама смогу. Ясно?

Тильда сама не понимала, зачем говорит то, что говорила, она давилась словами, невнятными и жестокими, захлебывалась бессильными и бесполезными ругательствами, и ей было все равно. Сейчас – все равно. Утлое суденышко унесло в океан, она осталась за бортом, в темноте. В неизвестности. Одна.

А когда слова иссякли, и сил не осталось, Саадар вдруг резко и четко сказал:

– Знаешь, госпожа Элберт, я тоже – человек. Не кричи. Вы не чужие мне, ясно? Вот и вернулся. Но не хочешь меня видеть – скажи прямо. Вот сейчас скажи. Уйду. А гнать меня палками нечего – не пес я! По-человечески скажи. Или – не умеешь по-человечески?..

Слезы все же схватили за горло, придушивая. Тильда закрыла лицо ладонями. Маллар всемогущий, зачем она наговорила столько глупого и злого?.. Сыну наговорила, Саадару, который был единственным, кто помог ей. «Не чужие». Почему?.. Что ей слова? Следы на песке, их проглотит море.

Она шла, не видя дороги. Непоколебимая уверенность в собственной правоте таяла, как весенний снег, мутной водой уходя в землю.

Саадар позволил ей выплакаться – некрасиво, по-девчоночьи. А потом, когда слез не осталось, и только беззвучные рыдания трясли ее, дал напиться свежей воды из фляги, полил на руки, чтобы она умылась.

– Полегчало? – спросил сухо.

Тильда закусила губу. Помолчала. И вдруг – поток слов, горячих и горьких:

– Сама не знаю, зачем… наговорила это все… Ты Арона… остановил. Не оставил меня… Я испугалась… За Арона… Никто… никогда… Знаешь, я уже почти совсем забыла… Как это – когда кто-то тебе помогает. Надо его найти… – Тильда справилась с рыданиями, растерла распухший нос.

Ей никогда не прощали просчетов и ошибок, малейшего проявления слабости. Но Саадар не спрашивал, хочет ли она делиться с ним горестями, он просто протянул руку, чтобы она могла о нее опереться.