Время созидать

– Которая обещает снизить арендную плату за жилье в городе и ввести ограничение на строительство выше пятого этажа?.. – Дерек Шанно закатил глаза, сделав вид, что изнывает от скуки. Тильда все-таки улыбнулась:

– Это вполне разумные предложения. Для тех, кто хочет здесь жить. Возможно, для вас доходные дома – всего лишь часть пейзажа, но несанкционированное строительство верхних этажей оборачивается убытками для города. И люди гибнут в пожарах. А что думаете вы сами?

Господин Шанно немного помолчал.

– Я долго жил в доходном доме, моя госпожа. Отличный вид сверху, и всегда можно изловить голубя или крысу на ужин, а если повезет – поймать лихорадку и умереть, освободив местечко для других, – невозмутимо заметил он тоном совершенно светским, будто рассказывал какую-нибудь забавную историю.

– Вот как… Я не знала. – Этого смуглого красивого мужчину с гладко выбритым лицом, завитыми кудрями, нахальным прищуром и улыбкой, одетого по моде и со вкусом, сложно было представить в какой-нибудь комнатушке Застенья, делящим жалкий кров с обыкновенными работягами или преступниками. Может, он шутил?

– Это неважно. – Дерек махнул рукой. – Я все равно уезжаю, моя госпожа. В Хардию. Вот так вот – все бросаю и уезжаю! Дела в столице закончены, и ничто не остановит меня от безумного путешествия через океан!

Тоненькая иголочка зависти впилась в сердце. Когда-то давно другой мужчина вот так же говорил о Хардии, уверяя, что там, за океаном, и есть настоящая жизнь, настоящая наука и настоящее искусство.

Тильда прикрыла глаза. Прошлое – в прошлом. Дереку Шанно она ответила, как и обыкновенно, прямо:

– Видимо, все дело в той самой истории с женой сенатора Альети?..

– Смотрю, вы сегодня в ироническом настроении, моя госпожа. Вас что-то тревожит?

– Меня все время что-то тревожит, знаете ли, я все еще мастер-архитектор храма Маллара.

Дерек остановился перед шпалерой и потрогал просунутую сквозь деревянную сетку веточку. Сорвал лист и начал разрывать его на мелкие части. Странный жест – раздумье, волнение?.. Потом вдруг лукаво улыбнулся:

– А вы бросайте своих скучных министров и священников и тоже уезжайте! Вам вредит север. Ну какая здесь жизнь? Скучно. Жить надо так, чтобы днем поспевать работать, а ночью – веселиться на пирушках с друзьями! Вот такую жизнь я пою! Пою ее полноту и красоту, каждое мимолетное мгновение, которое упустить страшно!

В жизни все повторяется дважды – так говорят?..

– Вы счастливчик, – уже без иронии заметила Тильда.

– Но вы бы хотели уехать?..

– С вами?

– Да.

Тильда вдруг поняла – он не шутит. А ведь они всего лишь знакомые, которые иногда встречались на приемах, что устраивались братством зодчих, на диспутах в университете и на ассамблеях.

– Как бы лестно ваше предложение ни было, я не могу бросить здесь семью. И храм.

Улыбка господина Шанно погасла, и он смотрел на нее со странным выражением – не то грусти, не то сожаления.

– Разумеется. Вы печетесь о своем детище, как и всякая мать. Только… Вы – не как мать, а как мастер – вы считаете его достаточно хорошим?

Тильда замерла: вопрос был неожиданно точным.

– Какое это имеет значение?..

Дерек Шанно развел руками.

– Я не намерен критиковать вашу работу. Но я видел изначальный проект… В нем были вы – я мог представить, что за человек стоит за ним, а сейчас – не могу.

– Возможно, потому что вы никогда меня не знали, – с горькой усмешкой ответила Тильда.

Некоторое время они шли молча, и тень незаконченного разговора волочилась за ними, отягощая собой. Молчание становилось невыносимым, а сказать друг другу было уже нечего – все было сказано этим молчанием. Упреки, и сожаления, и аргументы в неразгоревшемся споре – как все это обыкновенно!..

– Вы ошибаетесь, господин Шанно. Я не художник. Я занимаюсь ремеслом, – все-таки сказала Тильда, скорее себе, чем собеседнику. – Миру нужны не только великие художники. А здания строят не архитекторы, а те, кому хватает денег на возведение купола.

– Раньше вы говорили иначе.

– Это упрек?

– Всего лишь наблюдение. – Дерек Шанно примиряюще улыбнулся, поднимая ладони, показывая, что вступать в спор не собирается. – Я не отец Грегор и не намереваюсь читать проповеди. О! Вот и он: стоит только вспомнить. Что ж, госпожа, не стану вас отрывать от серьезных дел. А назавтра у меня прощальная пирушка, вы приходите. Кеннит Аро читает свою новую поэму! И будет Сильвия Айн, мне казалось, вам нравятся ее акварели… Она недавно вернулась из О… Отец Грегор, мое почтение, – он поклонился священнику в коричневом длиннополом одеянии.

– Прощайте, господин Шанно. Надеюсь, что в Хардии вы обретете счастье.

«Там ведь совсем нет мздоимства, глупцов и законов, которые поворачиваются той стороной, какой необходимо», – добавила Тильда – уже про себя.

Мужчина махнул ей рукой и зашагал прочь легким упругим шагом с беспечальным видом человека, прогуливающегося по парку в ясный безветренный день.

И на миг – но на какой предательский, неправильный миг! – Тильда пожалела, что не ответила ему «да».

3

Золотисто-алая нить праздничного шествия медленно тянулась сквозь серость и грязь Города тысячи башен.

Лил дождь.

Дорога к площади Справедливости казалась Тильде бесконечной. Вместе с другими представителями ремесленных братств она шла во главе процессии, рядом шагали художники, камнерезы и скульпторы.

Куртка вымокла насквозь, даже широкополая шляпа почти не спасала от потоков воды. Тильда только думала раздраженно, что шляпа эта стоила немало, а теперь она еще и безнадежно потеряла весь свой нарядный вид. Скорее бы процессия достигла площади, и все закончилось! Подогретое вино, сухое платье и тепло камина – вот и все, что сейчас ей нужно.

Перед Тильдой шагали служители Многоликого – с выбритыми головами, в коричневых, подвязанных оранжевыми поясами балахонах; они несли связки колокольцев, встряхивая их при каждом шаге. Это придавало шествию торжественность, но почему-то усыпляло.

Где-то позади трубы выводили бодрую мелодию, им вторили барабаны. Сразу за музыкантами шли богатые купцы-найрэ в расшитых жилетах и коротких плащах, за ними – ниархи в своих тяжелых и сложных многослойных церемониальных одеяниях алого и золотого цветов, потом – вся Золотая Сотня: сенаторы, послы, магистры. Замыкали шествие гвардейцы, и за ними уже двигались остальные. И вся эта процессия, как огромная змея, извиваясь, ползла по серым улицам под проливным дождем, и ее хвост был еще далеко, где-то у канала Пекарей.

Уныло мокли флажки и гирлянды из лавра и роз.

– Погода в этом году просто ужасная, – вдруг обратился к Тильде незнакомый паренек в берете братства художников. – Дозволено ли мне будет поинтересоваться…

В его густых курчавых волосах блестели, как прозрачный бисер, капли дождя, вода стекала по смуглому лицу и заливалась за белоснежный воротник, хотя вряд ли паренек обращал на это внимание. Не умолкая, он рассуждал о художниках, о выставках, о модных книгах и новых постановках. «Вы читали «Летние ночи» Гарольда Конни? Говорят, сам Ла Ваэно будет ставить пьесу, и непременно с Мирой Танно в главной роли…» Он говорил о сотне вещей сразу, и Тильда только вежливо кивала в ответ. В конце речи юноша выразил восхищение ее работой.

– Надеюсь, ты не докучаешь госпоже Элберт разговорами об отвратительной погоде. – С ними поравнялся высокий седовласый мужчина в сюртуке зеленого бархата. – Марек – невыносимый болтун.

Тильда приветственно кивнула Тиаму Онхалу. Он выглядел нездоровым, очень усталым, на впалых щеках – лихорадочно-яркий румянец. Время идет, думала Тильда. Слишком быстро идет. Могучий некогда, Тиам Онхал стал тенью самого себя. Да, ведь уже и седьмой десяток разменял… А она его помнила неутомимым в работе и неукротимым в буйных развлечениях. Когда он писал «Гибель „Южной звезды“», то даже обрился налысо, чтобы не было соблазна пойти на очередную гулянку…