Время созидать

– Ну, парень, пожелай нам удачи в бою, – подмигнул Арону Саадар. – Моя госпожа, – он протянул Тильде руку.

Тильда бережно взяла его под локоть, как сделала бы верная жена ветерана. Оглядела себя в последний раз: обычная горожанка в скромном платье – как раз таком, какое требует для их «представления»: сшитом некогда у хорошего портного, но видавшем лучшие дни. Одернула ниже подол, чтоб не видно было уродливых разномастных башмаков.

– Не переигрываем? – Саадар снова обернулся к Арону. – Как думаешь, поверят нам?

– Еще бы, – пробурчал Арон.

За дверь Саадар шагнул твердо, уверенно, как и всегда. Но вместе с этим в движениях появилась какая-то нехорошая удаль, которая могла бы и напугать стороннего человека.

Над входом вздрогнул колокольчик, и этот звук увяз в тишине лавки. Там пахло сыростью и пылью, как перед сильным дождем, когда идешь по дороге, и первые капли туго ударяются о землю.

Саадар занял собой чуть ли не все пространство, двигаясь нарочито неуклюже.

Ювелир аж подскочил за прилавком, с беспокойством глядя единственным глазом. Желтые руки – будто сухие листы на фоне темного дерева. Длинные подвижные пальцы вроде тех белесых паучков, что живут под корягами и старыми досками крыльца, слегка шевельнулись.

И тут же Тильда вспомнила о своей роли. Глаза – в пол, плечи опущены, руки нервно терзают складки юбки.

– Чем могу служить… господа? – безукоризненно вежливый тон стал скучным, едва ли не грубым. Удалось! А желудок крутило, и немного даже подташнивало.

– Ох, милый, даж не знаю, стоит ли… – Тильда стала утирать мнимые слезы. – Папаша мой подарил на нашу свадьбу, помнишь? Двенадцать лет как один годок…

За время работы на строительстве храма она неплохо научилась копировать захлебывающуюся просторечную скороговорку.

– Ну-ну. Будет. Вот разбогатеем – в золоте ходить станешь, – заверил Саадар и выложил на прилавок перстень. – Сколько дашь?

– Тринадцать рихам… – тусклым голосом сказал мужчина, выражая всем видом сомнение в словах Саадара. Он заставил сапфир в перстне поймать пыльный луч света. Сощурился, достал увеличительные стекла, долго рассматривал. – И то за камень.

– Один камень токмо двадцать пять стоит! – со слезой в голосе, тихо и надрывно проговорила Тильда. – А еще работа…

– А что работа? Все равно золото – на переплавку, – скучно ответил ювелир. Тильда всхлипнула и уткнулась в плечо Саадару. И почувствовала, как он гладит ее по волосам.

Специально ли, случайно – Саадар задел шпагу.

– Ты, добрый господин, тоже, смотрю, из наших? Никак, капитаном был?

– Младшим, – ответил ювелир с непонятным выражением.

– Уважаю, что не откупился.

Мужчина кисло улыбнулся:

– Но так и быть… Накину еще две рихамы.

– Двадцать три, – уперлась Тильда.

Ювелир досадливо крякнул, поймав ее взгляд.

– Шестнадцать. Но это край. На рынке, знаете ли, много дешевого золота.

Тильда видела, что он колеблется. Дешевое золото – низкого качества, а это кольцо – фамильное, дорогое, ольмедийской работы. Ювелир не пустит его в переплавку – продаст втридорога. Тильда уже слышала, как щелкают счеты в его голове. И порадовалась собственной предусмотрительности: ведь могла продать сразу все украшения, как только узнала о долгах Гарольда. Но не продала, хранила.

– Хорошо, милая, поищем другое место. – Саадар взял ее под локоть. Многозначительно глянул на ювелира.

Краем глаза Тильда уловила проблеск сомнения на его лице. Тот понял, видно, что выгодная покупка уплывает из рук.

– Хорошо, девятнадцать! – выдавил торговец. – И вы меня обокрали.

– Что вы, что вы, добрый господин, – стал заверять его Саадар. – Никоим образом!

Они вышли через время, необходимое для пересчета монет, и Саадар улыбнулся Тильде:

– Теперь ясно, как ты выколачивала деньги из своего жадного министра!..

– Это просто он проникся уважением к ветерану!

– Или засмотрелся на его жену?..

Сказано было полушутливым тоном, но Тильда все же вздрогнула.

Чтобы сгладить возникшую вдруг неловкость, она заговорила:

– Вам стоит поискать лавку сапожника. А я – на рынок. Встретимся здесь, когда часы пробьют двенадцать?

Когда Арон и Саадар не вернулись к назначенному времени, Тильда забеспокоилась. Она ждала их все там же, у высохшего фонтана, в который каждый, кому не лень, кидал мусор. Сначала она изучала горбатую улочку, поднимавшуюся к темным шпилям университета, затем – вывески над лавками.

Каждый проходящий мимо «серый» заставлял ее вздрагивать и прятать лицо – наверняка ее уже искали. Впрочем, никаких листков с объявлением ее в розыск она так и не обнаружила ни на специальных столбах, ни на стенах. Писали лишь о будущей казни какого-то фальшивомонетчика.

От невозможности сидеть без дела Тильда выводила на грифельной дощечке, купленной Арону, очертания башен и куполов. Постепенно это занятие захватило ее: строгие линии расходились из-под мелка. Вереница арок, галерея, контрфорсы и высокие окна, скаты крыш, шпили…

Быстрым движением Тильда стерла рисунок. И вместо университета возник маленький приморский городок, где крыши уступами поднимаются на холм, на высокую скалу над гаванью, к маяку. Руки помнили, помнили и глаза, и Тильде легко было воссоздать этот город, и этот маяк, и цветущие миндальные деревья, и кипарисы. Какие там свежие, чистые краски – в Файоссе!

Этот рисунок она тоже стерла, хотя и не сразу.

И начала третий: напротив Канцелярии строили дом. Плотники уже ладили стропила, суетились вокруг костров, над которыми в чанах кипела смола. Дом был некрасивым, но крепким, и Тильда решила, что ему не помешало бы чуть больше изящества: высчитать линию золотого сечения и расположить по ней ряд арочных окон. Или осторожно добавить резной балкон, тенистую веранду и фигурные коньки крыши…

– Хотел бы и я так уметь, – вдруг услышала она над ухом веселый голос и чуть не подскочила. Мелок выскользнул из пальцев.

Но это были Саадар и Арон. Тильда выдохнула: наконец-то!..

Арон заглядывал в окна выходящих на площадь лавок, насвистывал какую-то песенку, довольный обновкой – грубыми, тупоносыми крестьянскими башмаками, некрасивыми, но крепкими.

Саадар посмотрел на нее – как-то хитро, загадочно. Потом наклонился, поднял мелок и отдал ей.

– И что бы ты нарисовал?..

Саадар положил на бортик фонтана большой сверток и ответил:

– Твою улыбку.

Пальцы стали деревянными и слушались плохо. Чтобы избежать неловкости, Тильда развернула ткань свертка.

Внутри лежали башмаки из толстой кожи и теплый шерстяной платок.

…не сразу Тильда заметила, что Саадар расстался со старым пистолем отца.

7

Арон закрыл глаза и представил, что мертв. Его тело кладут на резные носилки, и священник читает молитву, встряхивая связками колокольчиков, и стелется вокруг красный дым от особого порошка, который жгут, когда кто-то умирает, и все плачут, плачут… Даже мама будет плакать над ним – но куда уж там! Он уже ничего не услышит. А потом его сожгут вместе с верным конем, и над водами Рэо развеют прах… И семь яблок…

– …и семь яблок. Сколько яблок было на дереве?

– Сколько? – Арон зажмурился от яркого света, ударившего в глаза сквозь ветви дуба, у которого они остановились на привал. Яблоки? От яблок, хотя бы от пары-тройки, он бы не отказался…

– Арон, сосредоточься. Пятую часть яблок взяла Энн, четвертую часть – Офелия, Филис взяла восьмую часть…

Мама сидит на земле напротив него. У нее обычное строгое лицо. Непробиваемое, как панцирь, как доспех, как сверкающая на солнце кираса. Теперь она заставляет его каждое утро решать задачи и заниматься спряжением глаголов древнеадрийского и шаддари.

Поганые глаголы!

Арон возвел глаза к небу.

Видит Многоликий, мама будет похуже мастера Дориана! Мастер Дориан, конечно, мог и по пальцам линейкой хватить, но он не смотрел вот так, как мама – выжидающе. Так, будто ты ничего-ничего не понимаешь, и тебе, как маленькому, приходится объяснять простые вещи.