Неждана

Кокошники с жемчугами да ожерелья яхонтовые любую девчонку в Царевну-лебедь оборачивают, такую и в княжеские палаты отдавать не соромно.

И чем больше грезила Сорока богатствами да будущими свадьбами, тем больше опять на Нежданку серчала. Стало казаться мачехе, что мало девчонка свистулек лепит, медленно их расписывает. А некоторые готовые прямо об камень колотит, если не нравится ей, как поют.

Много больше могла бы эта лентяйка успевать за день, если б по десять раз на дню к деду за печку не бегала. Хоть к лавке ее веревкой на заднем дворе привязывай, чтобы лепила и раскрашивала свистульки, не отвлекалась.

А потом… Потом пришла Сороке в голову мысль такая дерзкая, что сама сначала баба своего ума испугалась. Придумала она, как еще дороже глиняные игрушки продавать. Вспомнила цельный рубль серебряный, Щекочихе отданный, да еще шкуру лисью и монисто.

А все за что? За то, что бабка ей любовь пообещала, мужика по выбору к себе привязать. И как ладно ведь все получилось — и свадьба, и детушки, и дом просторный, и коровы в хлеву!

А то, что Влас мрачнее как-то стал, попивать начал, и аисты на двор не залетают, так то все Нежданка виновата. Ведьму в избе растить — дело неблагодарное и опасное. Пусть отрабатывает бесстыжая за все Сорокины страдания.

Решила Сорока как-то в вечеру, приложив Авося к грудям, посчитать, сколько баб таких, как она, к Щекочихе, Кокоше и Липунюшке ходят, привороты заказывают. Сколько в лесу, на опушке и на болоте монет оставляют? А уж снедь разную колдушкам просто корзинами тащат — тут тебе и рыбка копченая, и пироги мясные, и сыр головками, туески с медом да вареньем.

Поняла Сорока вдруг — все, что любовь легко и быстро сулит, всегда дорого продается, даже если это обман бессовестный.

И тогда она такое задумала…

Начала Сорока по секрету бабам у колодца рассказывать, что свистульки, которые Неждана лепит на заднем дворе, не простые. Ведьмино ж отродье, а не девчонка — все с колдовством у нее, с приговорами. Не просто так те козлики и зайцы сладко поют, аж заслушаешься, да мурашка сладкая по телу бежит. Не трели лесные они выводят, а то песни волшебные приворотные.

Коли хочет какая девка, чтобы парень ее заметил, да любовь ему сердце опалила, так надо зайца брать и на закате песни долгие на той свистульке наигрывать. Парни молодые глупые, как яблоки зеленые, лишь оскомину своими выходками дурными набивают. А сами еще девок побаиваются, как зайцы от счастья своего скачут. Дооооолгоо надо зайцу в попку дуть, чтобы парень понял, что девка ему хорошей женой будет.

А коли, наоборот, парень какую девку хочет в жены себе выхватить, то тут утку покупать надобно и мелодии на ней короткие, но веселые разучивать, лучше плясовые. Под окнами у девки играть, да на улицу гулять ее посвистами выманивать. А там уж и батька ее подоспеет, сам жениться заставит.

И вот так каждый раз у колодца Сорока бабам деревенским «секреты» открывала. Вечером сидит, крупу перебирает, а сама лоб морщит, секрет новый про свистульки придумывает. Да так увлечется, бывало, что сама в него поверит.

Утром у колодца шепотком да скороговоркой все Утехе расскажет, Утеха- Дубраве, Дубрава- Всемиле, а Всемила — Туге с Купавою. Потом Дубрава к сестре за реку поедет, там всем кумушкам перескажет. Туга в княжий терем к тетке-ключнице отправится, и там бабы про свистульки пошушукаются.

Так слухи по обе стороны от княжеского тракта и растекаются, словно кто жбан со сметаной опрокинул. От того к ярмарочному дню цена на свистульки в три раза и подымается.

Ох, и зажила тут Сорока!

Шкурки беличьи к лисьим в сундуки складывает, смарагды к яхонтам по шкатулочкам прячет. Жемчуга уже не в две, а в пять-шест ниток берет. Богдаше сапожки сафьяновые красные на заказ пошили. Авось уже, как княжич, в люльке сидит — ложечку серебряную мусолит. Милаше, Прекрасе и Голубе рубашки расшитые на ярмарке купили. Удал и Щекарь пряники медовые кажый день жуют, да молочком парным запивают. Потому как козочек у Сороки в хлеву уже с десяток, и все дойные. Даже соседкам лишнее молоко продавать стала, все тоже — денежка.

А что Нежданка, чьими пальчиками свистульки волшебные лепятся? Той передник кожаный как у настоящего гончара, достался — отдал Ероха свой старый потертый, Сорока его на девчонку перекроила, на вырост подлиннее оставила. Да еще тесемку на лоб Неждане новую повязали, чтобы волосья ее лохматые в глину не лезли, работе не мешали.

Пыталась Сорока и других детей Власа, особенно старших девочек за глину посадить, да не вышло. Ни у кого так, как у Нежданы не получается. Вроде все за ней повторяют, а не поет свистульку после обжига. А какие еще прямо в печи на куски разрывает.

Ох уже это ведьмино отродье — все секреты старого Василя Неждана себе забрала, с сестрами делиться не хочет. Сорока разок не удержалась, даже за патлы ее оттаскала, а все без толку. Богдаша после того опять задыхался три дня, а Истома с Отрадой таких кривых козлят налепили, что выгнала Сорока девах с заднего двора, запретила глину зря переводить.

Глава 5. Двенадцатое лето, или Ванька-лопоух

Как-то по утру в свое двенадцатое лето Неждана привычно сидела на заднем дворе и лепила из глины.

Заканчивался изок — первый летний месяц. В траве скакали кузнечики, сверкали в воздухе синие, зеленые и золотые стрекозы, стояла томная жара. Вкусно пахло свежим сеном. В такую погоду на воздухе лучше работается, да и от мачехи подальше.

С утра до обеда девчонка лепила новые свистульки, потом забегал кто-то из братьев — Добросвет или Яромир и уносил их к дядьке Ерохе в печь на обжиг. После обеда она разбирала те, что уже приносили от Ерохи, испытывала как они поют, плохие беспощадно била о камень, а хорошие расписывала красками да сушила.

В тот день Влас с сынами работали в поле. Вячеслав и Всеволод объезжали своих молодых коней, готовились поступить в княжескую дружину.

Отрада, Истома и Забава хлопотали по дому — щи варили, пироги пекли, полы терли, да носы с задами Сорокиным мальчишкам подтирали.

Услада ушла полоскать белье на реку. Милаша, Голуба и Прекраса играли в бирюльки у матери на виду — сидели на дворе под окнами.

Нежданка попросила поставить себе старый дедов верстак с другой стороны двора — за огородом, у самого соседского забора. Сказала, что тут солнце лучше падает, тень от избы не мешает раскрашивать. Сорока не перечила, велела Власу тащить все, куда падчерка показала. Чем дальше эта лохматая девка, тем, ей, Сороке спокойнее.

Неждана уже научилась помаленьку хитрить и к своей выгоде мелкие дела выкручивать.

У Сороки всего два глаза, она за своими донечками будет бегать с кухни на двор- доглядывать. Так что, на задний двор к Неждане мачеха будет изредка только посматривать, чаще Богданчика посылать с проверками.

Утки сегодня лепились особенно толстыми и смешными. Неждана помнила, как дед Василь ее учил, — чтобы свистулька ладно пела, надо больше места для воздуха внутри оставлять. Она знала уже верные формы и размеры, но иногда хотелось попробовать что-то новенькое.

Баб верхом на козликах она лепила все с длинными шеями. Козлики удавались крепенькими приземистыми да с крутыми рогами, а бабы, наоборот, тянули свои любопытные рожи повыше. Ножки у бабы из-под юбок торчали коротенькие-по росту козленка, а голова на длинной шее стремилась к облакам. Нравилось Нежданке баб нескладными лепить, чего уж там, — обижали они ее много.

Сзади кто-то негромко свистнул — так, чтобы Сорока в избе не услыхала, а до Нежданки донеслось.

Девчонка обернулась и поначалу, кроме старого забора, ничего за собой не приметила.

Свист повторился.

Неждана снова повернула голову и подняла глаза повыше — на соседской яблоне по ту сторону забора сидел взрослый парень, уже годов двадцати. Нос у него на солнце обгорел и облупился, уши лопухами торчали, губы пухлые черникой перемазаны, а глаза зеленые — вроде добрые.