Неждана

Понятно, что Морица нашла себе новую игрушку, и будет забавляться со Славкой, пока ей нянька не наскучит. Поди, все остальные в терему уже наряжены, всем княжна свой цвет назначила.

— Ну, же! Что стоишь?! — Морица прикрикнула. — Тебе княжна велела!

Она уперла руки в боки и требовала немедленно облачиться Славке в платье. От нетерпения даже ножкой притопнула.

Потом подумала и сменила гнев на милость:

— Извини, я избалованная. Нельзя так с народом… То есть, — с друзьями разговаривать. Тебя подруга просит. Тут так одиноко в терему… Так скучно…. Давай на самом деле дружить?

«Интересно, куда подевались все остальные твои подруги, с которыми горло зверобоем полоскали — язык горланский разучивали?» — подумала Нежданка.

А вслух сказала:

— Что, прямо тута?

— Давай уже скорее! — взвизгнула избалованная Морица. — Страсть как охота на тебя красивую глянуть.

Ей на самом деле не терпелось посмотреть на новенькую деревенскую девку в шелках.

Платье струилось, обволакивало, приятно холодило тело.

— Ой! — пискнула Неждана, когда увидела, насколько оголилась грудь.

Она всплеснула руками и попыталась натянуть платье повыше, чтобы хоть малость прикрыться.

— Опусти грабли свои! — уже на правах подруги по-свойски велела Морица. — Платье не цепляй, порвешь еще.

Нежданка отдернула руки от шелка, как от печеной картошки, что только-только из углей вытягнули. На самом деле жаль было попортить такую красоту.

Морица одернула платье еще ниже, чем оно изначально село.

— Так хорошо! — заключила она, снова обойдя Нежданку по кругу.

Она потащила деревенскую дурочку к большому зеркалу, чтобы та сама рассмотрела, как она хороша.

А какие тут яблочки поспели, — приговаривала княжна, цокая языком. — Урожайный нонче год, оказывается.

Нежданка залилась краской. В отражении она видела настоящую красавицу, и почти не узнавала себя. Как? Когда так случилось, что у нее грудь наросла?

— Все же смотреть будут? — робко поворотила она голову к Морице. — Неловко как-то…

— Неловко, когда показать нечего! — бойко ответила та. — А тут грех скрывать такое богатство. Ты знаешь какую девки власть над парнями имеют через красоту свою?

Неждана вздохнула. Второй али третий день девкой живет, а уже сама не рада, что в это ввязалась. Что со скоморохами, что в терему — одна беда, всем ее хрудь покоя не дает. Не хотела она никакой власти над миром, не хотела править ничем, кроме своей судьбы.

Ванда сказывала, что грудь с капусты растет, и лопает она ее кажный день во всех видах. Той не особо помогает, правда. А тут вона, как назло… Нежданка решила, что даже щи теперь хлебать перестанет. Навсегда! Навеки вечные!

Морица снова обходила девчонку по кругу. «А ведь вправду хороша деревенщина! — подумалось, — быстро в терему девку спортят.»

Морица представила рожи гостей на пиру, как понаедет ее многочисленная княжеская родня, все начнут засматриваться на юную красавишну в голубых шелках, будут спрашивать друг у друга, кто это. Можно даже слух пустить, что княжна из заморских земель… А, не, не получится. Она ж как скворечник свой откроет, так и посыплются «нонче» да «поди», что козий горох. Но все равно какое-то время подивятся на свеженькую деваху, не в каждой деревне такую ладную сыщешь.

А потом она, Морица, подойдет и между делом всем ее представит — девка, мол, деревенская, Славка — без роду, без племени, взяли из жалости малым сказки сказывать. А как побасенки у ней закончатся, али малым надоест, так обратно и погонят в деревню коров пасти. Или объезжать? Что там с коровами в деревнях делают?

Ну, таперича на пиру хоть будет интересно. Морица улыбнулась. Скучно в терему — сил нет. Тятька весь в заботах о княжестве, мамка — малых холит и голубит. А ее, Морицу, в дому родном терпят, причем — из последних сил.

Сначала сами от семьи силком оторвали за моря в тринадцать лет на два долгих годка выпроводили. А теперь еще и нос воротят, что чужая вернулась, все по-своему норовит… А как не по-своему? Ежели привыкла уж одна жить, сама все решать.

Думала, хоть взрослая любовь на нее нападет — потешит. На всех же рано или поздно любовь нападает. Уж ждала она ее — ждала эту неведому зверушку… Как шестнадцать годков исполнилось, так и ее зацепило.

И любовь у нее какая-то больная, тоскливая, не на радость вышла. Шиворот-навыворот все, как шубы у правобережных. Сначала, как звезды по небу рассыпались, — такие яркие чувства оахгорелись, все вокруг озарили, а потом… Потом задул злой ветер те огни. Тусклятина какая-то осталась. Хоть бери метлу, совок и выметай подчистую золу и угольки, что от тех ярких звездочек остались. Только… Только без любви тоже грустно. Хроменькая, кривенькая, кособокая, а зато своя эта любовь-зверушка. Скулит по ночам тоненько, да никто не слышит. Морицка ее подушкой душит. Клюется больно, царапается зло, а все равно у княжны силов не хватет ей шейку до конца свернуть. Боится одна совсем остаться сызнова.

Так что, коли сама себе в терему развлечение не придумаешь — так и никто не позаботится. Старичье опять скоморохов позвали — дух народный укреплять, традиции поддерживать. Тьфу, какая безвкусица! Ах, да кабы слыхали они, как красиво на горланском ваганты поют… Словей не понимаешь, а все равно заслушаешься…

«Почему-почему, я такая глупая?!» — корила себя Нежданка. Почему забыла об этой…мокрице, что в терему така гадость водится. Мало Сорока обижала, так теперь заместо Сороки — Морица будет. Сбежать бы отсюда на все четыре стороны… Да, вот беда — ни в одной стороне, нигде ее не ждут. Даже к скоморохам обратно не воротишься, уже вся правда вскрылась.

— А это даже хорошо, что у тебя волосья короткие, — зашла Морица с другого боку.

Сколько уж она тех кругов вокруг Нежданки навертела, — правда, что карусель ярмарочная кружится полдня.

— Смело. Дерзко. Представляю рожи своих тетушек, что патлы сразу после свадьбы под платок убирают, а сверху кокошник нахлобучивают, — продолжала рассуждать Морица.

Нежданка вздохнула. Уж, чай, она тоже платок накинет, три раза обернется и прикроется тем платком хоть до пояса.

— Мож, они там лысые давно под кокошниками? — сама засмеялась своей шутке княжна.

Нежданка решила промолчать на этот раз. Но терпеть выходки этой мокрицы она не собирается. Будет делать вид, что поверила в ее дружбу и приняла ее, а сама подумает, как сладить с энтой бедой.

— Ладно, ступай, — распорядилась княжна. — Коркут уже конягу на задний двор провел, малые, поди, на качелях с мамкой сидят, сказок твоих морковных хотят.

— Почему морковных? — опешила Нежданка.

— Посадил дед моркву, выросла редька большая-пребольшая… Пришли дедка, девка, бабка, теща, курочка Ряба стали брюкву из земли тягать… — эту скукоту ты им сказываешь? — сморщилась Морица.

Нежданка не стала спорить.

— Извини, опять я за старое, — снова, стараясь быть ласковой, улыбнулась княжна. — Знаю, знаю, что морква, репа, брюква и эта как ее…горькая редька — это наши корни. От корней нельзя отрываться, надо чтить все эти корнеплоды… и все такое… Да, коли одной репой жить, сдохнуть можно, как скучно. Невкусно. Есть же в мире трюфеля, шоколад, базилик, вода лимонная…

— Мне понравился шоколад, — примирительно сказала Нежданка.

Ничего плохо в том, чтобы иногда запивать пареную репу али овсяную кашу шоколадом, она не видела. Предательством корней не считала.

— Ты уже его пробовала? Шоколад? — Морица взглянула на девчонку с неподдельным интересом.

Может, не так проста деревенщина, как прикидывается.

— Да, угощали на одном постоялом дворе, — поспешила пояснить та. — Не помню уж где, но вкусно было, особенно со сливками.

Не захотелось выдавать Ванду. Нежданка знала, что шоколад — это ее маленький секрет, и угощает она им далеко не каждого. Может, указ какой запретительный про шоколад есть, — вдруг подумалось. В Граде что угодно радостное запретить могут— что свистульки, что шоколад.