Страница 35 из 38
- С-ме-е-р-ть! - раскатисто грянуло из глоток нападающих, и тот час же первый ряд датских хускарлов оказался перед первым рядом норвежцев. Одним молниеносным движением рук телохранителей короля завязки их плащей были освобождены, и в следующий миг разноцветные облака ткани обрушились на головы и тела врага, останавливая его движение вперёд. Ещё мгновение, и в руках людей короля блеснули мечи и боевые ножи, тщательно спрятанные под верхней одеждой. Призывно затрубил сигнальный рог Атли Сигурдссона.
Упавшие на головы датчан норвежские плащи сначала ослепили нападающих, а потом, спустившись к ногам, запутались на них, прекратив атаку хускарлов королевы. Датчане просто рухнули под ноги норвежцев - промо под их клинки. Пролилась первая кровь.
Святые отцы, захлёбываясь от возмущения, натужно кричали:
- Окститесь, христиане! Не святотатствуйте в Господнем доме! Не берите на душу грех несмывемый!
Но каждый в миг опасности перешёл на родной язык, потому их никто не слышал и не понимал. Огге Сванссон подхватил священников под руки и увел в помещение, находящееся за алтарём, там хранились предметы для церковных служб. Накрепко затворив двери этого церковного покоя, Огге вернулся к рядам сражающихся норвежцев. И вовремя - двое датчан теснили короля Олава, вооружённого лишь охотничьим ножом. Тяжёлый епископский посох сослужил послушнику хорошую службу: им он отбил удар, направленный в живот Олава, а обратный конец посоха пришёлся на висок нападающего. Но избежать удара второго датчанина Огге не удалось - боевое железо угодило в бок послушника. Затрещала разрезаемая ткань рясы, но клинок лишь лязгнул по пластинам панциря, дарёного Сванссону отцом. И вот уже острый конец епископского посоха пришёлся прямо в шею врага. И тот, захлёбываясь кровью, упал на церковный пол. Подоспевший Атли Сигурдссон увлёк короля в толщу норвежского строя.
В помещение христианского храма будто шагнул настояший Ад. Крикам злобы, боли и отчания не хватало места, и они рвались ввысь, разбиваясь о церковный свод. Кровь лилась без устали и преград - на пол, стены и распятие, которые теперь стали багрово-красными. Пол оказался усеян телами мёртвых и умирающих воинов обеих сторон. У королевских хускарлов не было возможности манёвра: сзади стояли ряды гостей Олава - отступать некуда, да и к дверям не пробиться. Нельзя подставлять безоружных королевских доброжелателей, держащихся за спинами воинов, под удар датчан, тогда городские приверженцы короля погибнут все. Датчанам тоже приходилось не легче: большое помещение исповедальни разделило их силы надвое, и объединиться для решающего удара они пока не могли.
В это время на церковной площади тоже кипела битва. Хладирцев оказалось вдвое больше - от кузни прибыл отряд поддержки: три десятка воинов, не пряча щитов и мечей, вступили в сражение с городской стражей, оставленной Атли Сигурдссона у ворот храма. Ощетинившись радами копий и прячась за щитами люди Гамли Лейвссона вели неравный бой. Вскоре победное настроение хладирцев стало остывать.
- Где телеги с луками и стрелами? Где подмога, что должна подойти из постоялого двора? - всё чаще в рядах хладирцев звучали вопросы, не имеющие ответа.
Невдомёк им было, что Гамли Лейсон со своим отрядом окружил постоялый двор, разоружив врагов, схоронившихся там. Все луки и тулы со стрелами попали в руки нидаросцев. Но Гамли Лейвссон был вынужден оставаться на месте - тревожных вестей и просьб о помощи ни от храма, ни от городских ворот не поступало. И градоначальник не знал, как протекает ритуал венчания короля и королевы. Потому Гамли со своим немалым войском оставался там, где стоял. А вот у городских ворот разыгралась настояшая драма. Вооружённые луками хладирцы, перебили стражу городских ворот, ударив внезапно и со значительного растояния, раненых добили нещадно - никто не смог уйти. Но и они ничего не знали о бое у церкви. Постоялый двор располагался у храма, но посланные туда хладирцы, доносили, что к церкви не пройти - вокруг постоялого двора стоит городская стража Гамли Лейвссона - она не пропустит никого. Другой же дороги к церкви хладирцы не знали. Прячась от горожан, нельзя хорошо изучить сам город.
А сражение в церкви и её пределах продолжалось. Никто, из сражающихся внутри, не смог подобраться к выходу из храма, никто из бившихся снаружи не смог проникнуть в храм для помощи своей партии. Внутри церкви развернулась настоящая резня: ни одна из сторон не хотел уступать противоположной - если меч или нож были утеряны, грызли горло врага зубами. Извечный датский боевой натиск столкнулся с вековой норвежской стойкостью - один никак не уступал другой.
Чтобы изменить боевое противостояние в свою пользу, норвежцы двумя клиньями, возглавляемыми Огге Сванссоном и Атли Сигурдссоном, ударили на правую часть датчан. Удача такого манёвра обеспечивала норвежцам свободу и безопасность правого фланга - возможность развернуться единым фронтом в сторону оставшихся в живых датчан, оборонявших королеву Тиру. Огге бросил на пол переломившийся надвое епископский посох и поднял датский меч. Атли Сигурдссон, обмотав левую руки поднятым с пола норвежским плащом, своим мечом подал знак атаки королевским хускарлам. И норвежцы ринулись в битву против своего извечного врага - Дании.
В это же время у дверей церкви ситуация изменилась совершенно непредсказуемо. Нидаросские простолюдины, оттеснённые с церковной площади сражающимися стражниками и хладирцами, вернулись, вооруженные подручными средствами - вилами, косами, дубинами и просто тяжелыми камнями, а кто-то - боевыми топорами, копьями и мечами. Их удар в самый тыл противника оказался сокрушительным, потому, что его никто не ждал.
- За короля Олава! За Нидарос! За Норвегию! - эти громкие и решительные возгласы раздались со стороны добровольного народного ополчения, а удар его был жесток и решителен. Строй хладирцев пал - сузился до размеров шнурка. Те вознамерились бежать, но возможности сделать это уже не представилось - мёртвые падали под ноги ещё живым. Пленных никто не брал. Кровь - за кровь, и кровь - ради крови.
Натиск норвежцев на датчан, находившихся слева от исповедальни, естественным образом ослаб, потому эта часть противника, несущая на руках королеву Тиру - от картины жуткого кровопролития Датчанка лишилась чувств, возымела возможность, наконец, вырваться из предстоящей смертельной ловушки. Датчане ринулись к дверям церкви и миновали их без всякого сопротивления. Неистовым датским мечам ополчение не стало преградой - люди королевы просто смяли его, ударив в спину. Выученные боевые лошади смирно стояли там, где их оставили седоки, и приняли беглецов на свои спины без всякого противления. Тореборг Стейнссон направил кавалькаду по пути, следующему от дворца в нидаросскую гавань - к воротам, занятым хладирцами. Этот путь шёл в обход постоялого двора, и беглецов никто не задержал. Вскоре датский корабль в спешке отошёл от нидаросского берега и направился в открытое море.
***
Оставшиеся в живых норвежцы вышли, наконец, на свет Божий, свободно покинув место сражения. Израненные, все в своей и чужой крови, с опущенными от усталости руками и уязвленными предательством душами. Хускарлы короля жадно дышали зимним воздухом и неотрывно смотрели в серое небо: они - живы, и это - чудо Господне. Остатки ополченцев и стражников присоединились к ним. Огге Сванссон вывел Альбана Ирландца и Матеуса Познанского из дальнего церковного покоя, спасшего их жизни. Матеус был бледен, губы тряслись, ослабевшими от ужаса руки, тот пытался креститься, но у него это плохо получалась. Казалось, епископу Альбану должно было быть легче, ведь он ничего не видел, но обо всём ему поведали уши и чуткий нос. Ирландца мутило от запаха крови и смерти, а ноги его постоянно запинались о тела павших в церкви воинов - своих и чужих. Но слепец, не в пример Матеусу, держался стойко. Зимняя прохлада освежила его голову, взбодрила тело, и разум вскоре вернулся к епископу.
Никто не пытался глазами встретиться с королём Олавом - подданные считали себя виновными в случившемся и опускали взоры. На глазах же самого короля блестели слёзы отчаяния и ярости. Трюггвасон во всю корил себя за доверчивость датчанам и собственную гордыню - недоверчивость к своим слугам, но это не помогало избавиться от подавленности и полной внутренней опустошенности. Семейный союз, на который Олав возлагал столько надежд не состоялся. Обряд венчания обернулся похоронами. И он, Олав Трюггвасон, опять предоставлен самому себе: как мужчина, как король, как норвежец. А жизнь, как не ряди, коротка.