Поветрие

– Ну, все, – сказал Фрязин, проверив, хорошо ли уложено добро на возу, – сейчас запалим тут все и – с богом!

– Стойте! – у Максима вдруг внутри все похолодело. Он вспомнил, что оставил в келье «Смерть Артурову».

Бросился туда бегом, открыл сундук, положил книгу в кожаную сумочку, найденную в келье отца-игумена. Подумал секунду, не взять ли другие книги, божественные. В итоге решил забрать. Не уверен он был, что еще хоть раз в жизни откроет Псалтырь, но жечь Божескую мудрость – последнее дело. Кое-как вынес всю стопку, водрузил на воз. Туда же положил образ со стены. Другие образа он в кельях и в церкви поснимали и положил за монастырскими воротами. Ему не увезти – так пусть хоть не сгорят, может, подберет кто. Стеша, наблюдавшая за ним, подошла к стопке, вынула небольшую ладанку, спрятала в карман.

– Ну, теперь запаливай, отец Варлаам, кутья наша всю святость из обители вынес.

Поп-стрелец, словно только того и ждал, зашел в одну из келий, снял за стены лампаду, перекрестился, запалил солому, заблаговременно сложенную возле частокола, и через считанные минуты вся обитель уже жарко пылала, чадя черным дымом. Пылала и церковь со сложенными в ней телами монахов, почерневшими и страшными.

Максим смотрел на огненное зарево, раскрыв рот и беззвучно шепча молитву.

– Ну что, кутья? – усмехнулся Фрязин, хлопнув его по плечу. – Доведем тебя, так и быть, до Ржева, а там, глядишь, прокормишься Христа ради. Авось, прибьешься еще к какой обители.

– Да какая я тебе кутья?! – вскричал вдруг Максим неожиданно для себя самого. Он весь дрожал, сжав кулаки. Все ужасы этого долгого дня словно сорвали какую-то цепь у него внутри. – Я Максим Заболотский, потомок князей на Смоленске, Рюриковой крови! Мой отец либерею государеву ведал, с посольством к королеве в Лондон ездил! А твой кто был отец?!

– То-то ты, братец, в заштатной обители, в глухом лесу полбу щами закусывал, – усмехнулся отец Варлаам. – Сразу видать княжьего сы…

– Погоди, Варлаам, – оборвал его Фрязин. – Как ты сказал, Заболотский?

– Да, Заболотский. – ответил Максим твердо. – Романа Заболотского сын.

– Слушай, Варлаам, а может, возьмем с собой княжича? – сказал Фрязин с неожиданной мягкостью. – Бегает он, гляди, неплохо, пищальному бою ты его обучишь, а на бердышах биться – это Мина поучит его. Авось, выйдет из него толк. Как считаешь?

– Ты знаешь, я завсегда не против, чтоб нового человека к себе взять, – ответил Варлаам, забираясь на телегу и покряхтывая. – Это ты вечно нудишь, что много лишних ртов у нас в обители. А мне каждый лишний человек только в радость, потому что для Бога – никто не лишний.

– Ну, значит, решено, пойдешь с нами, князь. Если, конечно, твоя княжеская милость, против сего не возражает.

Максим снова сжал кулаки. Очень ему хотелось послать эту компанию разбойников и святотатцев куда подальше. Да только куда он тогда пойдет? В самом деле, в другую обитель попросится? И там снова будет зевать на литургии и по ночам украдкой читать «Смерть Артурову»? Вместо того, чтобы самому стать рыцарем из этой книги?

Оно, конечно, эти разбойники очень мало похожи на рыцарей Круглого стола, а то, как они резво обнесли монастырь, не сильно смахивает на благородный подвиг. Но с другой стороны: они, все-таки, сюда пришли сражаться с чудовищами и многих повергли. А что не спасли никакого – так это не их вина, что спасать было некого. Кроме Сороки, конечно, но тут уж Бог Фрязину судья – может быть, и в самом деле, нельзя было Сороку спасти.

Да и в конце концов, тут ведь не королевство Английское. Может быть, только такие рыцари на Руси и возможны, которые по лесам прячутся и тащат все, что плохо лежит?

– Пойду, – буркнул он, встав рядом с засмотревшейся на пожарище Стешей. – А куда? Вы вообще-то что за люди?

– Мы люди известно какие, – ответил с усмешкой Варлаам. – Твой-то игумен знал, к кому тебя посылать. Мы – упокойщики. Те, кто с поветрием смертным борется, с мертвецами беспокойными.

– Почему ж вы в лесу живете? – спросил Максим. – Дело-то хорошее, богоугодное.

– Богу, может, и угодное, – Варлаам снова усмехнулся. – Да неугодное тем, кто пониже да поближе. Поветрие, вишь ты, еще восемь лет назад полностью побеждено, а на самом деле, никогда его и не было.

– Как-так, не было? – спросил Максим, глядя на Варлаама и не зная, шутка ли это и надо ли смеяться.

– А вот так! – ответил Варлаам. – Видать, совсем ты, отрок, в монастыре своем жизни не знаешь, коли такие вопросы задаешь. Десяток лет назад бушевало поветрие так, что целые волости порой от него вымирали, превращаясь в упырей, а царь против него отряжал воевод со стрельцами. Когда же пошло оно на убыль, царь издал указ, в котором говорилось, что никакого поветрия вовсе не было, а кто станет о нем лживые слухи распространять, того надлежит повесить безо всякой пощады. И изо всех книг его надлежит вымарать, и из летописей, и из указов.

Люди-то тогда только вздохнули: не было, так не было. Какая разница, что там было о прошлом годе? Главное, чтоб оно снова не завелось. Вот только до конца оно, конечно, не исчезло. Где-нибудь один мертвец в лесу схоронился, под корягу заполз, а год-другой спустя возьми да и набреди на него какой охотник. Вот и снова пошло-поехало!

Да только теперь уж государь такими делами себя не беспокоит и войск не отправляет. Да и откуда ему лишние войска брать, когда поляки уж на русской земле, Великие Луки воюют? Так что теперь каждый сам себе спаситель. А кто сам спастись не может, тот за нами посылает или за другими такими, как мы. Понял-нет?

– Кажется, понял, – ответил Максим раздумчиво. – Одного только в толк не возьму: для чего государю говорить, что поветрия не было, коли оно было?

– Э, брат! – отец Варлаам сделал пальцами в воздухе некий жест, давая понять, что это все материя очень сложная. – Видишь ли…

– Да какая, черт, разница? – буркнул Фрязин. – Не было, значит, не было. Может, когда-нибудь и впрямь не будет. А наше дело не указы царские перетолковывать, а мертвецов покоить, да про себя не забывать. Что ж, княжич, пойдешь с нами?

Максим только кивнул. Выбора особенного у него, кажется, не было. Он поплелся к повозке, уселся на нее и оглянулся в последний раз на полыхающий монастырь. И только тут пришло ему в голову, что Меченого-то ни среди восставших мертвецов, ни среди валявшихся на монастырском дворе не было.

Глава четвертая, в коей рассказывается о граде Венеции

Ехали они целую ночь и все утро, но не той же самой дорогой, что давеча, а выехали сперва на широкий тракт, что шел вдоль Волги, чуть в стороне. Здесь в утренний час их покинула Стеша: положила ладонь Максиму на плечо, сказала лишь «Ну, я к матушке», кивнула приподнявшему свой колпак Фрязину, спрыгнула с телеги и исчезла в подлеске.

Вскоре после этого телега с тракта своротила. Варлаам медленно, осторожно – не дай бог снова ось сломать! – повел ее по лесной тропе. Говорили в дороге мало: Фрязин хмурился, Максим все никак не мог отойти от ночных событий. Стоило ему закрыть глаза, как перед ними словно наяву выступали то оскаленные зубы отца-игумена, то бледное лицо Сороки с глазами навыкате.

Наконец, устроили привал на тропинке возле ручья. Отец Варлаам разжег костер, достал кое-какую снедь – из монастырских, конечно, запасов – и стал варить в котелке кашу с сушеными грибами, постоянно помешивая пробуя, и прибавляя крохотную щепотку каких-то трав то из одного мешочка, то из другого. Ароматный дым поплыл над поляной, и Максим, ничего не евший со вчерашнего, почувствовал как закрутило в животе. И тут же его едва не вывернуло – стоило вспомнить растерзанную скотину на монастырском дворе и раззявленный рот отца-игумена с капающей слюной.

Наконец, Варлаам, кажется, остался вкусом похлебки доволен: подул на ложку, причмокнул, прикрыл глаза.

– Ты, инок, поешь! – сказал он Максиму и сунул ему ложку в руку. Тот попробовал, и тут же в нос ударила смесь пряных трав, а крупа едва не растаяла на языке. Невольно он потянулся за новой ложкой каши, но получил несильный шлепок по руками от Фрязина.