Каждый его поцелуй

Грейс посмотрела на деньги. Она возьмёт только то, что ей причитается, поэтому вытащила две десятифунтовые банкноты за свои новые платья, а остальные деньги сунула в карман и пошла к дому.

Она решила оставить две банкноты рядом с его роялем, там, где он сразу их найдёт. На пюпитре лежала папка с нотами. Грейс открыла её и вложила деньги в ноты его законченной симфонии. Наверняка здесь они сразу попадутся ему на глаза.

Грейс собралась уходить, но вдруг заметила название, написанное вверху страницы, и замерла.

"Любовница". Грейс поняла, что эта симфония была о ней. Об их романе. Она пролистала страницы и насчитала четыре части. Его симфонии всегда состояли из четырёх частей. Грейс вытащила последний лист, внизу которого рукой Дилана было написано "конец".

Дилан завершил симфонию, а с ней и их роман. Разумеется. Грейс с самого начала знала, каков будет финал. Художники и их картины. Композиторы и их музыка. Все они были одинаковы. Работа превыше всего. Картина или симфония всегда означали для них весь мир.

Грейс заплакала. Ноты перед её глазами стали расплываться, слёзы стекали по лицу и падали на записи Дилана, размывая чернила. Она уронила страницу, не обратив внимания на то, куда она упала, отодвинула скамью и подняла с пола корзину с документами. Грейс позвала Осгуда и попросила послать за каретой. Слава богу, он и словом не обмолвился ни о слезах, заливших её лицо, ни о сбивчивой речи. Выражение его лица даже не изменилось.

"Должно быть, он привык к рыдающим женщинам, которые просят подать карету", – подумала она, пока бежала в свою комнату. Горько осознавать, сколько раз дворецкий наблюдал это зрелище раньше.

Она бездумно собрала вещи, запихав одежду в саквояж, даже не потрудившись её сложить. Единственная мысль Грейс была только о том, как бы побыстрее убраться отсюда. Она сложила свои альбомы для вырезок, бросила сверху документы, ключ и деньги, застегнула саквояж и побежала к ожидавшему экипажу. И ни разу не оглянулась назад. Когда карета проезжала мимо её коттеджа по дороге в деревню, Грейс отвернулась не в силах на него посмотреть.

Только оказавшись в деревенской гостинице в ожидании почтовой кареты, которая должна была прибыть на следующий день, Грейс поняла, что не попрощалась с Изабель. Придётся написать ей письмо, потому что вернуться она уже не сможет. Нельзя вернуться в прошлое. Нельзя ничего изменить. Той ночью, лёжа на жёсткой кровати в гостиничном номере, Грейс впервые за много лет заснула в слезах. Когда же наконец она усвоит самый важный урок в жизни? Вторых шансов не бывает, даже в любви.

К тому времени, когда Дилан вернулся к Найтингейл-Гейт, уже смеркалось, но он не пошёл в дом. Вместо этого он оставил лошадь в конюшне с грумом и отправился на прогулку. Сумерки сменились темнотой, но Дилан по-прежнему не возвращался в дом. В течение последующих часов он прошёл пешком так много миль, что сбился со счёту. Дилан посетил все места, где он побывал с Грейс, вспомнил всё, чем они занимались. Он спустился к их любимому месту для пикника на берегу, отправился на мельницу и вдыхал аромат грушевого масла до тех пор, пока его не затошнило. Он полежал на траве под звёздами.

Дилан пришёл в коттедж, лёг на матрас и стал мучить себя воспоминаниями обо всём, что происходило между ними в этой комнате. Дилан попытался заснуть без неё, но не смог и просто пролежал долгое время, не сомкнув глаз.

Он посадил её герани при лунном свете, потому что она оставила их рядом с горшками, на земле. Дилан мог бы позвать садовников, но они спали, а, как однажды сказала ему Грейс, слуги много работают и нуждаются во сне.

Дилан никак не мог выбросить из головы выражение её лица на картинах, ревность к мужчине, которого она так любила, съедала его заживо. Грейс никогда не полюбила бы Дилана так же сильно. Как это возможно?

Кто-нибудь счёл бы всю ситуацию очень забавной. Как бы смеялись его враги, если бы узнали. Прекрасная шутка. Дилан Мур приревновал женщину к другому, к тому же покойнику. Раскапывая землю для герани, он понял, что никогда не ревновал, потому что не испытывал к женщинам столь сильных чувств. В этом и заключалась горькая правда. Дилан никогда никого не любил больше, чем себя или свою музыку.

"Ты не знаешь, что такое любовь".

Грейс была права. Дилан думал, что любил Микаэлу. Девушку, которая отказала ему, высказав вескую, уважительную причину, почему он никому не отдавал своего сердца. Но на самом деле то была не любовь.

Дилан ругал себя на чём свет стоит за то, что натворил, пытаясь понять, почему он оттолкнул от себя женщину, которая впервые зародила в нём чувства. После шести часов бесцельного блуждания по сельской местности Девоншира он так и не нашёл причины. Ему вспомнилось выражение её глаз. Нет, он не будет думать о её глазах.

Дилан вернулся в дом незадолго до рассвета. Он поднялся наверх, в комнату Грейс, но она оказалась пуста. Все вещи Грейс пропали.

Он отправился в комнату Изабель и заглянул внутрь. Подняв высоко лампу, он увидел, что она спит. Вместе с ней в постели лежала Молли и крепко её обнимала. Видимо, перед тем как заснуть, дочь горько плакала, а няня её утешала. Музыка и способность причинять другим боль – вот его величайшие дары.

Дилан спустился вниз, подошёл к роялю и сел. Когда он открыл ноты на пюпитре, из них выпорхнули две десятифунтовые банкноты и приземлились ему на колени. Он уставился на них, не сразу поняв, откуда они взялись. Она вернула деньги за новые платья.

"Грейс, – подумал он, глядя на деньги. – Почему ты мне о нём не рассказала?"

Если бы он знал... если бы он только знал. Но ведь он знал. Она ему рассказала.

"Я любила мужа".

Он просто не слушал. Дилан не хотел знать, не хотел думать, что какой-то другой мужчина до него мог иметь для Грейс большее значение. Он никогда прежде не задумывался о чудовищных размерах своего эго. Размышляя о нём сейчас, он понял, что позволил своим эго и эгоизму причинить боль самой замечательной, самой яркой женщине в его жизни. И возненавидел себя за это.

– Папа?

Дилан поднял глаза и увидел рядом с собой дочь. Он даже не слышал, как она вошла.

– Что ты здесь делаешь в такой час?

– Меня разбудил свет лампы, когда ты заходил.

– Тебе нужно вернуться в постель, – сказал он и встал. Дилан поднял дочь на руки и направился к выходу.

– Почему, папа? – спросила Изабель, уткнувшись ему в шею.

От ответа его спасла Молли, которая спускалась по лестнице с зажжённой лампой в руке и лихорадочным выражением на лице.

– О, сэр, – выдохнула она, – простите. Я проснулась, а её нет рядом. Я очень извиняюсь.

Она решила, что её сейчас уволят. Дилан посмотрел поверх головы дочери в испуганное лицо няни и сказал:

– Всё в порядке, Молли. Всё в порядке. Просто помоги мне уложить её обратно в постель.

Няня последовала за ним вверх по лестнице. Изабель ничего не говорила, пока он укладывал её в постель. Дилан подумал, что она решила оставить тему, но ошибся.

– Почему ты её отослал, папа?

Он замер, держа в руке край одеяла, и посмотрел в лицо дочери.

"Не плачь, – мысленно умолял он, глядя на подозрительный блеск в её глазах. – Не плачь больше, я этого не выдержу".

Вот ещё один человек, о котором он не думал, поступая, как ему хочется. Дилан не подумал о том, каково дочери было потерять мать, а затем и гувернантку, с которой она к тому же подружилась. Нет, он не думал ни о ком, кроме себя, своих чувств и своей боли. Наблюдая за тем, как по лицу дочери, и без того опухшему от горя, снова текут слёзы, Дилан опустился на колени рядом с кроватью.

"Теперь я знаю, Грейс. Теперь я знаю, что такое любовь".

– Она уехала из-за тебя.

Он не стал этого отрицать. Не смог. Хотя ему и не хотелось ещё больше расстраивать свою беззащитную дочь, которая так сильно его обожала, что считала рыцарем на белом коне. Дилан смахнул слёзы с её щёк кончиками пальцев.