Каждый его поцелуй

– Я согласна.

– Значит, по рукам! – Мур направился к двери, на ходу застёгивая пуговицы на рубашке. Он взял со стула галстук, поднял воротничок и обернул влажную полоску шёлка вокруг шеи.

– Какие предметы должна изучать ваша дочь? – спросила Грейс, когда Мур подошёл к зеркалу в жестяной рамке на стене рядом с дверью. Пока он завязывал галстук, наклонившись, чтобы видеть отражение своих рук в искривлённом зеркале, она продолжила: – Я могу обучить её игре на скрипке, но поскольку я не сильна в игре на пианино, боюсь...

Её прервал резкий взрыв смеха. Мур выпрямился, искоса взглянув на Грейс, взял со стула пиджак и натянул его на себя.

– Изабель и так уже прекрасный композитор, лучше, чем я был в её возрасте. Она превосходно играет на пианино. Полагаю, не помешало бы научить её играть на скрипке. – Он сделал паузу, задумчиво нахмурившись. – Если только она уже не умеет. Учитывая её таланты, я бы не удивился.

– Вы не знаете, умеет ли ваша дочь играть на скрипке?

– Не знаю. – Он не стал вдаваться в подробности. – Я оставляю на ваше усмотрение выбор учебной программы. Думаю, вам лучше знать, в каком образовании нуждается маленькая девочка. – Мур вытащил из кармана пиджака визитку и бросил её в корзину с апельсинами. – Надеюсь, вы сможете приступить к своим обязанностям уже завтра, – продолжил он, кладя в корзину три фунта по одной банкноте. – Буду ждать вас в одиннадцать часов утра.

– Это же полное безрассудство! – воскликнула она, всё ещё не в силах до конца осознать происходящее. – Платить за работу гувернантки столько, сколько платят любовнице.

– Безрассудство – это часть жизни, не находите? – Набросив на плечи плащ, он потянулся к дверной ручке.

Грейс проследила за тем, как он повернул её и вышел.

– Что, если я окажусь ужасной гувернанткой? – крикнула она ему вдогонку.

– Это не имеет ни малейшего значения.

– Значит, нанять меня в качестве гувернантки – это всего лишь предлог, чтобы поселить в вашем доме? Ваша дочь здесь действительно ни при чём?

Мур остановился в дверном проёме и, повернувшись, посмотрел на Грейс.

– Ни при чём. – С этими словами он отбыл, закрыв за собой дверь.

Грейс в замешательстве уставилась ему вслед. Её снедали противоречивые чувства. С одной стороны, она испытала неимоверное облегчение от того, что у неё появилась работа, еда и надёжная крыша над головой. Грейс не верилось, что по истечении одного короткого года её ждали собственный дом и тысяча фунтов в придачу. Она будто попала в сказку.

Её не беспокоила работа гувернантки. Будучи старшим ребёнком в семье, Грейс многое знала о том, как присматривать за детьми, и уж с воспитанием восьмилетней девочки точно справится. Её беспокоил работодатель. Своевольный, высокомерный и переменчивый, как английский весенний день. Дилан Мур был одержим своей музыкой и находился в творческом кризисе. Она взглянула на кровать, представив, что он так и лежит, развалившись на матрасе, изучая её своими чёрными смеющимися глазами. Ни одна женщина не могла устоять перед его порочным обаянием.

"Когда я смотрю на вас, я слышу музыку. Вы моя муза".

Он в это верил, а Грейс знала, что для творческих людей музы имеют большое значение. Она долго стояла в задумчивости, размышляя о Фаусте, который продал душу дьяволу, чтобы исполнить своё самое заветное желание. Приняв предложение Мура, не совершила ли она ту же ошибку.

К тому времени, когда экипаж Дилана въехал на Портман-сквер, дождь перестал лить как из ведра и лишь слегка моросил. Войдя в дом, Дилан вручил Осгуду плащ и сообщил, что гувернантка дочери прибудет в одиннадцать часов утра. Затем он велел, чтобы в его комнату принесли бутылку бренди, и спросил об Изабель.

– Горничная уложила её в постель больше двух часов назад, сэр.

– Превосходно, – ответил Дилан и с облегчением отправился наверх. Возможно, он и являлся отцом девочки, но понятия не имел, что с ней делать. Хорошо, что ему не придётся растить её самому. Большинство родителей из числа его знакомых не занимались воспитанием своих детей. Они отдавали их на попечение нянь, репетиторов и гувернанток, а затем отправляли в школу. Дилан собирался поступить таким же образом. В детстве после смерти матери он видел отца всего несколько минут в день. А после того, как Дилана отправили учиться в Харроу – пару часов дважды в год. Если ему суждено быть отцом, он намеревался не отступать от этой традиции.

К тому времени, когда Дилан добрался до второго этажа и направился по коридору к своей комнате, Фелпсу уже сообщили о его прибытии. Камердинер ждал у двери спальни, с ужасом наблюдая за приближением хозяина. Не успел Дилан пройти и половины коридора, как бедняга начал сетовать на мокрые волосы и одежду, которые грозили непременно привести к лихорадке.

Дилан прошёл мимо Фелпса в спальню, проигнорировав благоразумный совет камердинера: выходя на улицу, брать с собой шляпу и зонт. Слуга помог ему избавиться от мокрой одежды, и, поскольку было всего десять часов, предложил на выбор несколько вечерних костюмов, но Дилан его остановил.

– Погода слишком мерзкая, – сказал он. – Я останусь дома.

Дилан переоделся в шаровары, накинул любимый халат из плотного чёрного шёлка с вышивкой в виде красного дракона. Выйдя из спальни, он встретил в коридоре лакея, который нёс ему бренди. Проходя мимо слуги, Дилан забрал бутылку с подноса и спустился вниз, в музыкальную комнату, где направился прямиком к роялю.

Он зажёг лампу и сел на скамью, уставившись на пюпитр, где лежал одинокий лист бумаги всего с дюжиной нот. Благодаря Грейс скоро их станет гораздо больше. Дилан свято в это верил, хотя и не мог объяснить почему.

Он снова глотнул бренди и положил свободную руку на клавиши. Закрыв глаза, Дилан несколько раз сыграл те самые ноты, стараясь заглушить все остальные шумы и сосредоточился на женщине и музыке, которая захватывала его воображение всякий раз, когда его муза находилась рядом.

– Почему ты постоянно играешь одни и те же ноты?

Дилан открыл глаза, повернул голову и увидел Изабель, которая растянулась на коричневой бархатной кушетке в дальнем углу комнаты. В полутьме явственно выделялась её белая ночная рубашка. Когда Изабель подалась вперёд и попала в свет лампы на пианино, он увидел, что за щекой она держала мятную палочку. Дилан даже не знал, что в доме есть конфеты.

Он нахмурился.

– Я думал, ты в постели.

Ничуть не испугавшись, Изабель тоже нахмурилась.

– Меня разбудил твой камердинер, – с мученическим видом пожаловалась она, размахивая перед ним мятной конфетой. – Разве можно заснуть, когда он без остановки причитает о твоих мокрых волосах прямо напротив моей комнаты?

– Что ты делала в спальне напротив моей? Твоя комната в детской, на третьем этаже.

– Я переехала. На третьем этаже совсем нет мебели.

– Слугам следовало принести мебель из другой спальни.

– Я велела им не утруждаться. Мне не нравится детская. Наверху слишком жарко.

Дилан чуть не рассмеялся, но вовремя догадался, что, когда ребёнок лжёт, отцу полагается напустить на себя суровый вид.

– Сегодня совсем не жарко. По правде говоря, на улице довольно прохладно.

– Может быть, сейчас, – ответила она, – но через несколько месяцев погода изменится, и было бы глупо обустраиваться наверху, чтобы потом переехать, тебе не кажется?

Если Изабель уже удалось убедить слуг позволить ей спать в комнате за пределами старой детской, Дилан подозревал, что в будущем она ещё наломает дров. У Грейс будет полно работы.

– Я нанял тебе гувернантку.

– Фу. – Изабель скорчила рожицу и откусила кусок мятной палочки. – Какой ужас! – воскликнула она, пережёвывая конфету. – А нельзя, чтобы вместо неё у меня появился свой мажордом?

– Мажордомы есть только у принцесс. А у обычных маленьких девочек – няни и гувернантки.

– Знаю, и это так странно. Я бы хотела быть принцессой. Тогда я смогла бы всеми командовать. Даже тобой. – Она взмахнула перед ним огрызком мятной палочки. – Дай мне нормальную спальню, или я заточу тебя в башне, – нараспев провозгласила Изабель со всем величием, на какое была способна восьмилетняя девочка. Дилан ухмыльнулся, и она засунула конфету обратно в рот. – Кроме того, – продолжила Изабель уже обычным голосом, – гувернантки ужасные. Они скучные и носят некрасивую одежду. Заставляют складывать цифры, кудахтают и суетятся, когда ты не штопаешь свои чулки.