Очарованный

Если бы я была нормальной девушкой с нормальным прошлым, я бы покраснела и зафлиртовала с таким привлекательным незнакомцем.

Но я не была той девушкой.

Фактически, основная причина, по которой он меня привлек, заключалась в отчужденном изгибе его рта и суровом выражении лица. Несмотря на то, что он был явно обеспокоен тем, что сумасшедшая женщина счастливо промокла под дождем, его это не особо волновало.

Эта апатия что-то возбудила во мне, странное сочетание сочувствия и очарования.

Я ответила ему по-английски, просто догадываясь о его акценте. — Я в порядке, спасибо. Я наслаждаюсь дождем.

Его губы дернулись, привлекая мое внимание к твердому, идеальной формы рту. — Интересно, может быть, лучше насладиться им из кафе позади тебя, может быть, за чашечкой горячего латте? Не уверен, что ты в курсе, но у тебя стучат зубы.

Я замерла и заметила, что мои зубы не последовали этому примеру.

— Ой.

Его рот вытянулся еще выше в едва заметном намеке на улыбку. — Позволь мне? — Я смотрела на него, когда он предложил мне свое пальто, накинул его мне на плечи, прежде чем осторожно повести меня в маленькое кафе рядом с рестораном, в который я оставляла резюме.

— Тебе обычно нравится играть с жизнью и смертью, стоя под ледяным дождем? — забавно спросил он, шагнув вперед, чтобы открыть для меня дверь.

Когда я подумала об этом, у меня раздался удивленный смех.

— Не в этом конкретном смысле, нет, но ты удивишься, как часто я перехожу эту тонкую грань.

Он приподнял бровь, по-старомодному, словно он джентльмен, провел рукой по моей пояснице и повел меня в кафе к маленькому столику.

— Ты похожа на богиню из подземного мира. Я не нахожу это удивительным.

Я улыбнулась ему, удивив даже себя яркостью выражения моего лица. Его сравнение укрепило мое уважение к нему.

Я решила, что любой, кто сравнивал меня с Персефоной, обладал безошибочным шестым чувством.

— А ты, чудесный Гермес, который смог невредимым проникнуть в подземный мир, чтобы спасти меня и вернуть к моей матери? — Я спросила его, проверяя, потому что только тот, кто хорошо разбирается в мифологии, может знать подробности истории Аида и его Королевы.

Его глаза сверкали, хотя губы оставались прижатыми. Я приняла его за человека, который нечасто улыбается, и задавалась вопросом, что мне нужно сделать, чтобы это изменить.

Это была неожиданная мысль, но я позволила себе ее, потому что так долго была одержима не тем мужчиной, что было приятно даже на мгновение позаботиться о хорошем человеке.

— К сожалению, я думаю, что я тот посланник, который будет вынужден отвести тебя обратно к твоей матери, — объяснил он, когда прозвенел маленький колокольчик над дверью кафе и в помещение вошла красивая темнокожая женщина.

Я сразу узнала ее, и не только потому, что она была достаточно известна в мире моды. Я знала идеальную прическу с карамельными волнами и великолепный наклон ее скул, потому что встречала ее раньше.

Уилла Перси была судьей в комиссии St. Aubyn, когда я проходила прослушивание, казалось, целую жизнь назад.

И она была не очень добра.

Я изогнула губы в улыбке, и она отзеркалила это выражение, пока мы смотрели друг на друга.

— Козима Ломбарди, — медленно произнесла она, извлекая мое имя из глубин своей памяти. — Кампания Intimissimi, если не ошибаюсь?

— Вы не…

Она посмотрела на меня, затем на своего сына, хотя биологически это было явно не так, поскольку он был рыжеволосым и лишь слегка загорелым.

— Если вы пытаетесь переспать с моим сыном, чтобы заставить меня покровительствовать вам, вы делаете ошибку.

— Уилла, — запротестовал мой новый друг, частично стоя и сердито глядя на нее. — Сядь и помолчи, если ты не можешь сказать ничего хорошего. Я столкнулся с этой… Я столкнулся с Козимой. — Он попробовал имя на вкус, правильно раскатал его, как это делают итальянцы, а затем улыбнулся, прежде чем продолжить. — Она была на улице под дождем, и я предложил ей кофе, чтобы она согрелась. Никто из нас понятия не имел о наших с тобой связях, и, честно говоря, я до сих пор сомневаюсь, что кому-то из нас это интересно. Правда, мама, ты иногда слишком много о себе думаешь.

Мой рот слегка приоткрылся от его сильного тона и дерзости, но, к моему удивлению, Уилла села на стул, который он выдвинул для нее, и приняла его поцелуй в щеку, лишь слегка фыркнув.

— Иди принеси нам кофе, ладно? — попросила она его, поглаживая по щеке и вызывая у него гримасу.

При виде их взаимодействия у меня вырвался легкий смешок. Этот мужчина был старше меня, сильный и уверенный в своих движениях и действиях, что говорило о присущей ему уверенности и невозмутимости.

В чем-то он напоминал мне Александра.

И этих мелочей было недостаточно, чтобы я чувствовала себя комфортно рядом с ним.

— И что же делает такая девушка, как ты, под дождем, похожая на утонувшую крысу? — многозначительно спросила меня Уилла, разматывая шарф Hermes и расстегивая гладкий дизайнерский плащ.

— Наслаждаюсь свободой, — честно сказала я ей, потому что не знала ее и терять мне было нечего.

Уже нет.

— Является ли свобода эвфемизмом безработицы? — многозначительно спросила она, скользнув своим язвительным взглядом карих глаз по моему телу. — Я не видела и не слышала о тебе ни в каких кругах уже несколько месяцев.

— Некоторое время я жила за границей, — уклончиво ответила я.

— Работала моделью?

Я покачала головой, но ничего не объяснила, даже когда она бросила на меня разочарованный взгляд, требуя продолжения.

— Карьерного самоубийства не приходится ждать долго. Модели стареют быстрее собак, дорогая. Тебе сколько сейчас, двадцать?

— Девятнадцать, — сказала я ей, когда ее сын вернулся с тремя латте.

Он нахмурился, передавая мне маленькую теплую кружку:

— Господи, ты молода.

— Сколько тебе лет?

Уилла пригвоздила меня взглядом. — Я думала, ты не собираешься с ним переспать?

Я лениво пожала плечами, совершенно расстроенная ее грубостью.

— Прекрати уже. Представление о маме-медведице было старым, даже когда мне было семнадцать, — сказал он ей.

Уилла сжала губы.

Он бросил на нее любящий, слегка раздраженный взгляд, а затем повернулся ко мне лицом и откинул назад свои быстро сохнущие волосы.

— Я почти такой же грубый, как моя мать. Меня зовут Дэниел Синклер, но, пожалуйста, зови меня Синклер. Приятно познакомиться, Козима.

— Французский? — спросила я, гораздо легче определяя его акцент, когда он говорил по-английски.

Он слегка наклонил голову.

— Mais, bien sur.

— Я не говорю по-французски, но понимаю его. На скольких языках ты говоришь? — Я спросила.

— Четыре свободно, — с гордостью сказала его мать. — Он также получил степень MBA в Колумбийском университете и владеет многообещающей девелоперской компанией в Нью-Йорке. Возможно, теперь ты понимаешь, почему я защищаюсь?

— Я могу понять, — согласилась я, теребя ручку чашки и представляя, каково было бы иметь мать, которая заступилась бы за меня. — И я не могу винить тебя за это. Я бы хотела иметь такого защитника.

Я взглянула на них после некоторого молчания и обнаружила, что они наблюдают за мной, на их лицах отражается двойное выражение невольной нежности.

— Меня не стоит жалеть, — сказала я им, выжимая кончики мокрых волос на кафельный пол рядом со мной. — Вы не знаете мою историю. Вам не обязательно знать, трагична ли эта история.

— Ни одна девятнадцатилетняя девушка не должна иметь столько печали в глазах, — сказал Синклер, его прекрасные голубые глаза были прохладны и безмятежны, как озера-близнецы. — Мне не нужно знать твою историю, чтобы знать это.

— Ах, и мы поняли настоящую причину, по которой ты предложил купить мне кофе, — сказала я с самоуничижительной усмешкой.

— Нет, — медленно сказал он, глядя в глаза матери, которая слегка покачала головой и вздохнула. — Я купил тебе кофе, потому что ты красивая женщина, которая выглядела так, будто ей не помешало бы доброе слово. Я предлагаю быть твоим другом и, возможно, защищать тебя так, как моя мать защищает меня из-за этих грустных золотистых глаз.