Чёрный фимиам

Просто пошла по коридору, заранее придумывая, что ответит, если ей встретится кто-то, кто решит спросить, почему гостья храма покидает свои роскошные покои. Ведь ответить надо так, чтобы и не соврать, и правды не сказать… Ух как страшно было!

Но повезло воровке. Ни мечникам, ни спешникам, ни многоликим было не до нее. Так и вышла за ворота, никем не замеченная и не остановленная. А как перешла площадь и свернула в первый же переулок – припустила, уже не таясь, во весь дух!

Люди вокруг были взбудоражены и напуганы, тыкали пальцами в сторону Храма, яростно жестикулировали. Кирга слышала обрывки тревожных разговоров, но, пока неслась по лестницам, запретила себе думать о чем-то, кроме побега. А вот когда почти спустилась к подножию городского холма… Вот тогда обернулась и, наконец, посмотрела туда, куда были устремлены взгляды встреченных ею горожан.

Вокруг белой громады храма Джерта, венчавшего холм, нависла непроницаемым коконом чёрная тьма. Она не походила ни на грозовую тучу, ни на тень от облаков, ни на сумерки затмения, которые Кирга видела однажды в далеком детстве, когда скиталась с матерью по землям Вирге. Нет. Это была непроглядная чернота, какой не встретишь в обычной жизни. Будто кто-то взял и украл купол храма, оставив на его месте ничто. Зияющую дыру в мироздании.

Словно ледяная рука легла Кирге между лопаток. Показалось воровке на миг, что эта самая тьма может поползти дальше, поглощая всё остальное: небо, солнце, дома, город… И, если дотянется до человека, тот несчастный очутится не во мраке, нет. Он перестанет быть – провалится туда, где нет ни времени, ни дыханья. И сойдет с ума в этой глухой черноте.

Ужас придал сил. Воровка с неожиданной даже для самой себя прытью припустила по улице, чувствуя, что сердце вот-вот лопнет в груди. Такая овладела ею паника, такой ужас, каких вовек Кирга не испытывала. Лишь через несколько лестниц смогла она успокоиться.

Холодная расчетливая мысль отрезвила бьющийся в смятении рассудок: если бы Повелитель знал, что тьма грядёт, он не стал бы приказывать осторожно покинуть город. Лишь после этого смогла беглянка остановиться, перевести дух и, наконец, вернуть себе привычное хладнокровие. А как взяла себя в руки, так увидела, что уже едва не вся стража вышла на улицы города. И при каждом десятке или полудесятке – мечник храма. А ещё слышно глашатая, который кричит, чтобы все расходились по домам и ждали вестей.

Разбойница сделала глубокий вдох.

Думай, Кирга, думай!!! Если всех разгоняют по домам, то скоро на улице уже не постоишь. Как останешься одна – подойдёт стража да начнет выяснять, кто такая, где живешь и почему не слушаешь приказа.

Кирга замерла под развесистым деревом на углу чистенькой улочки. Поняла, что спустилась уже к подножию холма, на котором стоял город. И что людей вокруг пока немало. Кто-то торопился укрыться в доме, кто-то застыл в ужасе и смотрел наверх, какая-то женщина в отчаянье звала детей, выкрикивая имена охрипшим от натуги голосом.

Тут-то воровка и придумала, что ей делать. И как выйти из города. Хватило только оглядеться да примериться, наблюдая за людьми.

Мимо пробежала та самая охрипшая мамаша, тащившая за руки двоих ребятишек лет пяти-шести. Те таращили испуганные глаза и едва успевали переставлять ноги. Потом промчалась растрёпанная девушка, проковыляли два старика, бормотавших молитвы,

Не годятся!

А вот затем… Затем на улице появились двое: средних лет мужчина и женщина, которую он торопливо вёл перед собой, прикрывая спиной от неведомой опасности, и приговаривал:

– Не бойся, не бойся, голубка моя. Нам главное сейчас – повозку свою забрать, и уедем сразу…

Кирга торопливо огляделась, убедилась, что рядом никого нет, заступила этим двоим дорогу и приказала:

– Стойте!

После чего поймала испуганные взгляды обоих. Да, колдуньей Кирга была слабой. Раньше. Но недавно ей достались силы Кьен Тао. И там, в Храме, она не только наслаждалась, ела и нежилась в шелках.

– Это твоя жена? – спросила разбойница у мужчины.

Тот кивнул, настороженно глядя на неё.

– Нет, – негромко сказала Кирга, выпуская вперед плетение нитей Кьен Тао, а следом пуская по нему уже свое мерцание. – Я – твоя жена.

– Сдурела? – мужчина подобрался.

Плохо. Не получилось. Кирга привычно прикинула, куда бежать и где спрятаться, но всё-таки попыталась ещё раз, добавив к своей силе силу из унаследованного плетения.

– Что ж ты путаешь, дорогой, я – твоя жена, – голос разбойницы стал медоточивым. – А она кто такая? Где ты эту шлюху подобрал?

Получилось! Мужчина отбросил руку спутницы, которую до того крепко сжимал, и вцепился в ладонь колдуньи. А та повернулась к женщине, что стояла дура дурой и хлопала глазами, снова выпустила нити Кьен Тао, опять отправила по ним свое мерцание, усиливая нажим, после чего сказала:

– Бросил тебя муж. Иди, утопись с горя. Да не медли. Быстро иди!

Эта корова, послушно развернувшись, заторопилась в сторону порта. А мужик стиснул ладонь Кирги и потащил колдунью следом за собой, приговаривая то же самое – про голубку и повозку.

Так они и выбежали к подножию холма, а уж тут мужик отыскал на постоялом дворе повозку с тюками, усадил на тюки обожаемую Киргу и торопливо направил лошадь к городским воротам.

Разбойница накинула на себя покрывало, которое нашла в небольшом сундучке в углу телеги. От тюков, что вёз мужик, воняло овечьей шерстью. Фу. Значит, на рынок приезжал. Ну-ну… Этот дурак всё бормотал по голубку, всё утешал её, стискивал руку и уговаривал не бояться. Похоже, баба его тяжелая была. Кирга-то не разглядела впопыхах. Ну и Драг с ней. Зато городские ворота они на своей повозке миновали без всяких задержек. Стражник, сам обеспокоенно косящий глазами на вершину холма, где раскинулась тьма, посмотрел на телегу торговца мельком и махнул рукой, проезжайте, мол.

Мужик торопливо направил лошадь прочь от города. И всё бормотал, бормотал, уговаривал Киргу не бояться. Надоел, сил нет. Но пришлось терпеть его причитания, пока телега не съехала с открытого места в тень большого холма. На дороге людно было. Многие торопились сбежать из Миль-Канаса, испугавшись неведомой тьмы, потому на тракте приключилась настоящая толчея. Но разбойнице-то никуда не надо было спешить, потому попросила она своего дурака съехать на обочину и остановиться. После этого с невероятным облечением спрыгнула с повозки на землю и поманила муженька. Он доверчиво наклонился, а колдунья схватила его за шею, притянула поближе и зашептала, оплетая голову нитями:

– Жена твоя померла, ребенок помер, и тебе жить незачем. Ты себе глотку-то перережь, чтоб не мучиться зазря.

Глаза торговца наполнились болью. Чтоб по Кирге кто так убивался! Хоть один живой человек! На миг она даже позавидовала той корове, которая была женой этого жалкого торгаша.

– Давай, давай, – мстительно поторопила разбойница. – Вот я за холм зайду – и тебе пора. Понял?

Он молча кивнул. На бороду катились тяжёлые слёзы.

А Кирга направилась прочь с легким сердцем. Из Миль-Канаса сбежала, следов не оставила. Всё-таки везучая она! И умная.

Воровка шла себе и шла по обочине дороги, поднимая ногами пыль, наслаждаясь свободой и тем, что безнаказанно вышла сухой из воды. Скоро тракт свернул в рощицу старых смоковниц. Кривые приземистые деревья давали хоть какую-то тень, и Кирга решила передохнуть, пойти тут чуть медленнее.

В роще царила невероятная тишина. Будто все звуки исчезли. Ни шелеста листьев, ни шума ветра, ни птичьих голосов. Колдунья не сразу это поняла, а когда поняла и удивилась, то увидела в тени одного из деревьев человека в длинном одеянии цвета красной охры. Странное щекочущее чувство зародилось в груди у Кирги, когда она направилась к незнакомцу. Ноги словно не хотели идти. В горле пересохло. Не было даже тени того влечения, что овладевало ею прежде при появлении Повелителя, не было похоти, только дрожь в коленках да трепет.

Человек (человек ли?) поманил к себе колдунью, и той совсем сплохело. В животе будто ледяные черви закопошились. Отчего-то лишь теперь осознала разбойница, что уже нет у неё обратного пути – только идти навстречу этому пугающему незнакомцу. Только подчиняться. Захотелось заорать, сорваться с места и пуститься наутек. Да поздно было. Уже не убежать.