Дик

У меня пропадает желание.

Отец приезжает минута в минуту, будто за углом стоял и ждал, когда нагрянуть. Пунктуальности ему не занимать.

Весь в черном с хмурым выражением лица он напоминает итальянского мафиози. Тёмные волосы аккуратно зачёсаны назад, седина почти не тронула его.

Интересно, после смерти матери, была ли у него женщина? Говорю — не о случайных связях, а о женщине, которая бы жила с ним, грела постель и заботилась о его самочувствии.

За долгое время впервые задумываюсь о его чувствах. В детстве я считал, что папа ни с кем не может быть кроме мамы, но сейчас мне не семь лет. Я понимаю, что человеку нужен человек, и ему за столько лет нужно тепло.

— Куда мы едем?

— На встречу с одним знакомым. — отвечает он уклончиво. — Ты что-нибудь слышал о Луке Гроссерия?

— Да. — отвечаю сразу же, глядя на отца с нескрываемым удивлением. — Но откуда ты его знаешь?

Лука Гроссерия — олицетворение власти, серый кардинал. У него нет должности, но он может приказывать многим в правительстве. У него армия, агенты по всему миру. Откуда отец может его знать и даже выбить встречу с ним.

— долгая история. — отец хмурится еще сильнее. — Будем надеяться, что он захочет помочь тебе.

Захочет… Я отношусь к этому человеку двояко, он просто не нравится мне. Такой же психически нестабильный бандит, как и все.

Мы останавливаемся у гостиницы в самом центре, но я не удивлён. Вряд ли такому человеку хочется говорить о делах в шумном ресторане. Он должен быть очень скрытен.

Когда мы выходим, водитель отца отъезжает, оставляя нас одних у входа.

— Веди себя хорошо, чтобы мне не было стыдно за тебя.

— Мне уже не пять, пап! — строю гримасу и захожу за ним в старинное здание, в котором пахнет лавандой и кофе.

Нас тут же встречает двое мужчин в одинаковых костюмах, которые молча осматривают нас и проверяют содержимое наших карманов. У обоих армейские стрижки и строгие выражения лиц. Бывшие силовики.

— А гостиница сегодня закрыта? — интересуюсь я у них, потому что не вижу ни одного гостя в лобби.

Отец закатывает в глаза.

Мой вопрос игнорируют.

Нас ведут по богато обставленному коридору в ресторан, в глубине которого за столом сидят двое мужчин. Трудно угадать кто из них Лука Гроссерия. Один русый с густой бородой, а другой шатен с легкой щетиной. Оба в идеально скроенных костюмах, стоимость который переваливает за миллион.

В Африке голодают дети, а на них надето по машине…

Один из них курит, медленно выпуская дым изо рта. Максимально расслабленный и неторопливый.

Когда мы подходим, мне удается ближе рассмотреть их. С первого взгляда идентифицирую Гроссерия.

На щеке фирменный шрам. Тонкая полоса.

Меня пугают его глаза, совершенно пустые, без единой мысли и эмоции. Каменное выражение лица. Он словно восковая фигура.

— Лука Ханзиевич. — отец протягивает руку и мужчина принимает ее, пожимает. — Майлз. Спасибо, что уделили время.

Правая рука Луки. Майлз. Выглядит мягче, чем он, но так ли это? Мужчина тоже работает глазами, как сканером.

— Добрый вечер. — говорит Майлз, пожимая нам руки. Лука не удостаивает меня приветствием.

Мы садимая напротив, и к нам тут же подходит официант предлагая напитки. Зал закрыт только под нас.

С интересом рассматриваю человека, о котором боятся говорить, но любят пошептаться.

Трудно с точностью определить его возраст. Нет седины и возрастных морщин, но он не молод, холодные глаза придают ему возраста. Он давит одним присутствием на окружающих, очень крупный. Огромные ладони удерживают стакан с виски. Лука крупнее среднестатистического мужчины раза в два.

— По телефону я уже говорил о нашей проблеме. — начал отец. — Сами мы не можем решить эту проблему. Нам нужна помощь.

Когда отец заканчивает говорить, Лука оборачивается ко мне, смотрит на меня оценивающе, продолжая курить. Я бы и сам сейчас затянулся.

— Я сниму с тебя обвинения. — говорит он. — Завтра утром в тюрьму сядет виновный. Мои люди должны поймать его с минуты на минуту.

Он говорит это с невероятной легкостью. Как будто ловить преступников — это два пальца обоссать.

— Но? — спрашиваю я, чувствуя, что за его речью будет но. Не просто так он сказал это все. Он усмехается.

— Но… Бурков очень важная шахматная фигура, которую, если скинуть с доски, то будет шах и мат не в мою пользу. — он тушит сигарету и откидывается на диване. — Несмотря на всю его вредоносность, он сдерживает паразитов. Убивать его было бы глупо.

— Каким же образом?

— Если бы не его клубы веселых и находчивых — они все бы вышли на улицу, чтобы насиловать и убивать… а так они находят людей со схожими интересами и веселятся в красных комнатках. Почти никому не мешают.

— Я все равно его убью. — когда произношу это, понимаю, что не хочу упрятывать его за решетку. Только смерть. Гребаный извращенец должен покоиться в земле.

Лука кивает, соглашаясь.

— Да, пожалуйста, но только после того, как кое-что сделаешь для меня.

Ангелина

Месяц спустя.

— Боже, моя дорогая, ты так похудела! — Мама помогала застегнуть мелкие пуговицы на белом платье вдоль всей спины. Они были очень маленькими и нужно было приложить немало усилий, чтобы их все застегнуть. — У тебя пропала и грудь и попа, так нельзя переживать перед свадьбой. Все же хорошо! Посмотри, как всё красиво. Если ты не будешь следить за собой, то Рома перестанет на тебя смотреть.

Да Мама, я переживаю только из-за свадьбы, не могу дождаться, когда выйду замуж за чудовище. Его внимание к моей персоне — последнее о чем я думаю.

Отвратительно красивая свадьба. Все и вправду получилось до блевотины прекрасно. Идеальная гармония, все просто без сучка и задоринки. Величественное платье не просто шло мне, я в нем была принцесса. Букет был шикарен, ароматен и вызывал ахи у всех женщин.

Ресторан украсили так красиво, что журналисты уже час снимали его убранство для всех модных журналов.

Все было так идеально, что меня трясло от этой насмешки судьбы. То, что было фарсом, практически не настоящей свадьбой — было так чудесно. Зловещий рок.

Я стояла в платье и ждала, когда этот фарс уже закончится. Не хочу смотреть в сотню лиц и каждому лгать, как я счастлива. Уписываюсь от мысли, что сегодня я стану Ангелиной Бурковой.

Умру от нахлынувших чувств.

Радость мамы так раздражает, что я не удерживаюсь и постоянно говорю ей что-нибудь язвительное. Не могу в себе сдержать этот гнев.

В одном Мама права, я похудела. Сбросила за месяц семь килограмм. Почти высохла на глазах.

Не хотелось есть, пить, жить… Жизнь была невкусной, черствой коркой хлеба. Воздух отравлял мое существование.

Завтра Бурков снимет полностью с Дика обвинения. Завтра сделка будет завершена. Только я не представляю, как буду жить дальше. Дик меня ненавидит, не поймёт ничего, не простит.

Дик. Дииик…

Не видела его месяц, не слышала язвительный шуток, не знала даже, как его самочувствие, зажила ли его рука. Я постоянно думала о нем, навязчиво до дурмана, перед сном и в секунды после пробуждения. Шептала его имя в душе.

Во сне он мне снился каждый день. Иногда мы занимались любовью. Я скучала по нему… Я хотела к нему…

— Твой выход через пять минут. — сказала она, заканчивая, и выходя из комнаты, оставляя меня наедине. Мама почти хлопала в ладони от счастья, ее мечта сбылась. Хоть кто-то счастлив в этот день.

Я могла бы сбежать, просто выйти и сесть в любое такси. Доехать до аэропорта и улететь в любой город этой планеты. Вот только, что будет с моей семьей и Диком?

Бурков за этот месяц показал своё истинной лицо, настоящий психопат. Он не различал добро и зло, поклонялся сатанизму и был неадекватен. В его голове отсутствовала логика и идеология, он повиновался чему-то животному и необъяснимому.

Он просто поклонялся сексу.

Вся его жизнь состояла из извращений, от которых у меня вставали волосы дыбом.