Дьявол в музыке

Через несколько минут все собрались в гостиной. Франческа лежала на диване, её глаза были пусты от потрясения. МакГрегор дал её глоток вина, но это не вернуло цвет её лицу. Когда он пододвинул стул, устроился рядом и взял её руку, чтобы наложить пластырь, она подчинилась, точно кукла.

Валериано стоял спиной к камину. С каждой стороны от него было по два жандарма. Гримани встал перед обвиняемым, не сводя с него холодных, оценивающих глаз. Занетти устроился на оттоманке с переносным столиком на коленях. Беатриче заняла кресло и сложила руки на коленях, сдержанная и безмолвная, будто ожидала поднятия занавеса в «Ла Скала». Карло, Джулиан, де ла Марк, Флетчер и Сент-Карр устроились где кто. Присутствовал даже Донати, что сел в углу вместе с Себастьяно.

Валериано окинул всех невозмутимым взглядом. После стольких лет на сцене его было не напугать публикой.

- Вы будете удивлены, узнав, кем была моя мать. Джульетта Петрони – это имя должно кое-что значит для вас, маэстро, если не для всех остальных.

Карло резво выдохнул. Донати свёл брови:

- Она была певицей, да? Красивая девушка, венецианка. Я не думаю, что хоть раз слышал её, но знал, что у неё выдающийся голос, и слишком нежный, чтобы сохраниться надолго. Она пела в неаполитанском «Сан-Карло», но всего сезон или два. А потом, - Донати покачал головой, - я не знаю, что стало с ней потом.

Джулиан посмотрел на Карло.

- Синьор граф, кажется вы бы потрясены, когда синьор Валериано назвал имя своей матери.

- Вполне возможно, что это так, - с жаром ответил Карло. – Я тоже узнал это имя. Я знаю, что она была певицей в Неаполе много лет назад. И я помню, что Лодовико послали в Неаполь, когда ему было восемнадцать, чтобы завершить образование. Это безумная история может оказаться правдой, а Валериано – моим племянником.

- Я – ваш племянник, - сказал Валериано.

- Как вы можете доказать это? – спросил Гримани.

- Доказательств у меня в изобилии – письма, безделушки и прочее. Если мои слова не убедят вас, вы можете послать за ними в Венецию. Моя мать – венецианка, как и сказал маэстро Донати, но училась музыке в Неаполе, где тогда готовили лучших певцов. Там же она дебютировала, и, если верить её служанке – моей дорогой Елене, которая меня воспитала – весь город был в неё влюблён. У них были для этого все причины. Она была молодой и пылкой, её голос был сладок, и даже когда я встретил её – опустошённую и несчастную – она всё ещё была мучительно красива.

Беатриче на миг закрыла глаза. Остальные едва дышали, ожидая продолжения.

- Лодовико Мальвецци был влюблён в неё, - продолжал Валериано. – Конечно, он не мог жениться на ней. Для человека из такой древней фамилии брак с дочерью гондольера грозил остракизмом – несмываемым позором. Если бы он просто соблазнил её, я бы мог простить его, как могла бы и она. Но он поступил куда хуже. Он подкупил одного образованного мерзавца, чтобы тот изобразил священника и якобы тайно обвенчал их. Моя мать простодушно попала в эту ловушку. Она верила, что стала его женой и потому позволила ему сделать себя его шлюхой.

Она оставила сцену и уехала в маленький домик за городом, где он тайно её навещал. Он говорил, что не решается объявить о своём браке, пока не достигнет совершеннолетия. Вскоре он устал от неё, привёл того актёра-священника и раскрыл весь трюк. Он дал её денег, как будто это могло искупить разрушенную карьеру, потерянную добродетель и разбитое сердце. Моя мать всегда безоговорочно отдавалась страсти, что захватывала её. Весной её жизни это была музыка. Летом стал Лодовико Мальвецци. А осень и зиму она хотела одного – умереть.

Она бежала в Венецию, но не пыталась увидеться со своими родными. Всю оставшуюся жизнь – а её было суждено прожить ещё восемь лет – она была затворницей. Больше всего она боялась, что Лодовико узнает про ребёнка. Она не вынесла бы, узнай он об этом, и страшилась, что он может забрать дитя. Она родила меня за городом и оставила с верной Еленой. После этого мать вернулась в Венецию и лишь иногда навещала нас в строжайшей тайне. Она всегда считала, что Лодовико следит за ней. Один или два раза она не пришла, потому что думала, что за ней шпионят.

Елена выдавала меня за своего внука, так что я получил её фамилию – Брандолин. Я знал, что моя мать – Джульетта, но Елена говорила, что та слишком больна, чтобы жить с нами. Она рассказывала, что мой отец умер ещё до моего рождения и именно поэтому мама всегда так печальна.

Учить меня петь – это было единственная отрада моей матери. Её голос был погублен горем и болезнью, но она тщательно воспитывала мой. Я быстро полюбил музыку, но если бы этого не случилось, я бы сделал или выучил всё, чтобы порадовать её. Так что я с детства делал большие успехи.

Валериано глубоко вдохнул.

- Когда мне было восемь, здоровье матери пошатнулось так, что нас с Еленой позвали к её одру. Мать приняла два решения. Во-первых, когда я стану достаточно взрослым, я должен буду узнать имя моего отца – только если пообещаю никогда не говорить ему, что я – его сын. Во-вторых… - Валериано замолк и тихо продолжил, - У моей матери не было денег, что она могла бы мне оставить, и я знал, что должен жить своим умом. Моим явным даром была музыка. В восемь лет мой голос был красив, но когда он сломается, всё станет хуже. Так что она решила, что он не должен сломаться.

Елена никогда не могла ей ни в чём отказать. Она пообещала, что сделает всё, и моя мать умерла у неё на руках. Через неделю меня кастрировали, - Валериано грустно улыбнулся. – Через три года в Италию вторглись французы, и запретили кастратам петь в опере. Потом запрет сняли, но эпоха кастратов всё равно уходила. Моя мать жила затворницей и, наверное, не осознавала этого. Она хотела мне лучшего. Я не виню её за это решение, - едва уловимая дрожь в голосе показывала, насколько велико было искушение обвинить, - Я винил Лодовико Мальвецци. В её смерти, одинокой и почти лишённой друзей, и моей неестественной жизни я виню его.

Валериано замолчал. В комнате царила тишина – только тикали часы, а вдали плескалось озеро. Франческа села на диване и смотрела на Валериано с мучительным состраданием. Лицо Беатриче осталось непроницаемым. Карло дрожал и закрывал глаза рукой.

- На те небольшие деньги, что остались от матери, Елена отправила меня в музыкальную школу в Венеции. Я жил там несколько лет и прилежно изучал ремесло. Когда мне было двенадцать, я приехал к Елене. Там на меня накинулись мальчишки, называя евнухом и случайным сыном венецианской шлюхи. Первое для меня ничего не значило, но второго я снести не смог. Я плакал от ярости и пытался драться с ними. Они жестоко били меня, пока не появилась Елена и не спасла меня. Я просил её рассказать правду о матери. Я помнил её нечастые визиты и тайну, окружавшую их. Я был всего лишь ребёнком, но я жил среди взрослых и видел жизнь их глазами. Я страдал не потому что мои насмешники были неправы, а потому что я боялся, что они правы.

Наконец, Елена открыла мне правду – ту, что я пересказал вам сейчас. Она скрыла только имя моего отца. Я умолял открыть его мне. Я полыхал жаждой возмездия. Меня сводила с ума мысль о том, что мать родила меня вне брака, как и говорили мальчишки, но только из-за этого злодея – моего отца, заставившего её думать, что она – честная женщина. Но Елена держала слово, что дала матери. Она ничего мне выдала мне, пока я не поклялся, что не скажу отцу ни слова о том, кто я. Я принёс такой обет. Я должен был знать правду. И я узнал, что моим отцом был Лодовико Мальвецци – если бы не его подлая выходка, моя мать стала бы знатной дамой, а я унаследовал бы фамильные земли. Странное дело, да, Франческа? Я, а не Ринальдо, мог бы жениться на тебе. Твои дети могли бы быть моими. Вместо этого я оказался ублюдком и отцеубийцей, а ты – женой моего брата…

- О, прошу тебя! – она простёрла к нему руки, - я не могу это слышать!