Страница 50 из 56
— Поближе к кухне, подальше от начальства?
Он хохотнул, закурил сигарету, выпустил облако дыма:
— Там такой кавардак, пусть сперва уляжется.
Я вопросительно поднял бровь.
— Недавно погиб покровитель одной красотки, так все из-за нее чуть не передрались.
— В смысле передрались? — я догадывался, что вокруг Верицы мужики распускают павлиньи хвосты, сам такой, но вот чтобы господа офицеры морды друг другу чистили…
— Дуэль затеяли.
— Обалдеть… — только и смог я сказать. — И что, стрелялись?
— Михайлович узнал, запретил, а участников вместе с секундантами разогнал в корпуса.
— Куда? — господи, а это еще что за новости.
— Ну, у вас отряды, у нас корпуса.
Тут уже хохотнул я:
— А чего сразу не армии?
Майор пожал плечами. Хотя это любимая забава слабых, именоваться названиями на вырост. То у нас в Гражданскую «армии» по пять-шесть тысяч человек, то на Кубе на три тысячи партизан десять «фронтов», то вот у четников «корпуса».
Ближайшая к нам группа закончила отработку продвижения в городе, построилась и под командой инструктора утопала на политзанятия. Хотя почему группа? Батальон, не меньше! А все двести человек — дивизия! И я, дивизионный генерал Владо Мараш. Пожалуй, надо себе эполеты заказать.
Джурич проводил мое воинство глазами и продолжил — Верица буквально на следующий день прибилась к тому самому майору, что называл ее «феминой». Кто бы сомневался, только не я. Но вообще надо менять поведение, а то вернулся в молодость и тут же, как поручик Ржевский стал членом суда, членом туда, какая уж тут дуэль, и так чуть не пристрелили.
После скандала с поединком за наказанных офицеров вступились несколько штабных, и двоих Михайлович тоже раскассировал. И на этом фоне затребовал переговоров с Тито, но мой собеседник на сей счет исполнился скепсиса и пустился в философию:
— Даже если оставить военную составляющую и разногласия в сторону, с отвлеченной, так сказать, точки зрения, цель соглашения есть само соглашение. Не важно, каковы условия, главное, что они есть.
Где-то он прав, добрая воля важнее формулировок и условий. Есть она — работают даже неписаные правила, нет ее — нарушается что угодно, хоть выбитое золотом по мрамору, хоть завизированное в присутствии ста гарантов. Четники пока такой доброй воли не проявили, даже несмотря на попытки коммунистов создать «единый фронт» в духе установок Коминтерна. И вся ситуация медленно сползала в сторону гражданской войны.
— И что вы будете делать, когда Лондон прикажет вам атаковать партизан?
Джурич сморщился, будто лимон съел, и щелчком отправил окурок метра на четыре в сторону канавы:
— Сомневаюсь.
— Прикажет, даже не сомневайтесь. Они же там все умные, обстановку в Сербии знают гораздо лучше вас, — даванул я на стандартный пунктик каждого подчиненного.
Ведь каждый лейтенант видит то, что не может видеть генерал и потому лучше понимает, что надо делать здесь и сейчас. Отсюда все эти «нас гонят на убой», «предали», «начальники дураки». Нет, оно и так бывает, но гораздо чаще там, наверху, есть неочевидные нижестоящим резоны. Но только не в случае Югославского королевского правительства в изгнании.
— Они там не о том, как страну освободить, думают, а как власть не отдать. Так что будут сербы убивать сербов.
— Сербов, похоже, все вокруг убивают, — с тяжелой тоской процедил майор.
И рассказал в подробностях о расстрелах в Крагуеваце. Да-да, по той самой квоте — сто «коммунистов» за убитого немца и пятьдесят за раненого. Насчитали фашики, что необходимо казнить две тысячи триста человек и принялись хватать всех подряд — на весь город коммунистов от силы сотня набралась. «Всех подряд» в самом буквальном смысле: приехал крестьянин в город — его за колючку, в бывшие артсклады; учились дети в школе — построили и с учителями туда же; чиновники и священники — всех, под гребенку.
— Самое страшное, что дивизия немецкая третьей очереди формирования, — продолжал Джурич. — Не юнцы бесмозглые, а взрослые, семейные люди, среди командиров учителя и преподаватели. И вот они-то… Как, как такое возможно?
— А недичевцы что?
— А их в казармах заперли, чтоб не помешали.
Проводил я майора в расстроенных чувствах. Пессимизм вокруг сгущался, новости с фронтов нерадостные — Курск сдан, авианосец «Арк-Рояль» утопили и Германию, казалось, уже не остановить. И только в меня последние сводки вселяли надежду — немцы точно застряли под Москвой и, похоже, так и не взяли Калинин, хотя о боях «на подступах» вещали чуть ли не ежедневно.
Седьмого ноября состоялись два парада — один в Ужице, так Тито отметил годовщину Октябрьской революции и второй, гораздо более важный, в Москве. Он-то меня убедил окончательно, что «все идет по плану» и немцам скоро карачун.
Поэтому сколько можно транслировал окружающим оптимизм, даже рискуя показаться дурачком — скоро! скоро грянет буря!
И еще пытался достучаться до штабных, что «фронтовая» стратегия непригодна, что четыре немецкие дивизии с танками и самолетами, не считая всяких недичевцев и усташей просто в силу лучшего снабжения, выучки и командования «Ужицкую республику» задушат. А партизаны должны заниматься не лобовыми сражениями с регулярной армией, а действовать, как и положено партизанам — щипать тылы, штабы, склады и растворяться в лесах и горах при попытке им вломить.
Но как-то к моим воплям относились с прохладцей, даже когда я понял, что это бесполезно и поменял фокус — немцы наступают? Вдоль больших дорог? Ну так надо готовить оборону в инженерном отношении, рыть окопы, противотанковые рвы, минировать мосты, раз уж так хочется биться грудью в груди. И вообще подумать над эвакуацией штаба, в качестве запасного плана.
Очень я обрадовался, когда через пару дней после парада меня срочно вызвал Лека — вдруг мое мозгоклюйство подействовало?
— Собирайтесь и будьте готовы покинуть город, — с ходу огорошил меня Лека.
— Эвакуация? — я так и ахнул.
Он посмотрел на меня, как на дурака. А, понятно, стоять насмерть, до последней капли крови и все такое, зря только язык мозолил.
— Нет, четники затребовали переговоры.
Вот тут я совсем опешил:
— А мы здесь каким боком?
— Приедет Михайлович, с ним его штабные. Мне почему-то кажется, что тебя им показывать не стоит, могут припомнить начальника тыла. За портфель тебе, кстати, большое спасибо, многое в их делах понятнее стало, есть куда надавить, коли не будут соглашаться.
— Так они мою голову могут и так затребовать.
— Мы же не собираемся объявлять, что портфель добыл ты.
— Те двое, что хоронить остались, наверняка все рассказали.
— Тем более не надо мозолить четникам глаза, нет тебя и нет, на задании с отрядом, и когда появишься неизвестно. Иди, собирайся.
Побежал к своим, порадовать и ровно на том же месте, где меня об заборчик в прошлых раз шарахало, настиг очередной немецкий налет. Только я уже умный, метаться не стал, а сразу нырнул в канаву и залег. Бомбили завод и центр, откуда даже огрызалась зенитка.
Сам целенький, а вот среди дивизии моей опять трое убитых и пятеро раненых — бомба разорвалась буквально в метре от щели. Лука, как комиссар, занялся похоронами, часть бойцов получила внеплановое занятие по медицинской подготовке, часть внеплановую физическую нагрузку по разбору завала. Пока возюкались, из города показались десяток грузовиков или, как их тут называют, камионов. Не «блицы» знаменитые, все больше «фиаты», две относительно новых «бреды» и даже автобус. Только я подумал, что затевают эвакуацию завода вместе с персоналом, как из замыкавшей колонну легковушки вылез Иво, оглядел наше разорение и подозвал меня, взмахнув рукой с пакетом:
— Держи.
Ну как пакет, свернутый лист бумаги, приказ отдельной роте совершить марш на Плевлю, там поступить в распоряжение Главного штаба народно-освободительных отрядов Черногории.
— Ага, ну хоть понятно, в какую сторону, — листок я свернул и засунул в нагрудный карман. — А где эта Плевля вообще?