Страница 19 из 23
– А что он пускает? Он же не инженер, а хам – ползучий мерзавец. Вам будет обидно и досадно, что я умер красиво, но вы ответите перед обществом «сексуальных меньшинств». – Услышав это, Клёпа, перед самой дверью, притормозила…
– Ты не имеешь права так говорить о Шарашкине и запугивать нас своими меньшинствами!
– Это почему же?
– Во-первых, я не из пугливых, а во-вторых – у него больше извилин в голове, чем у тебя. Он инженер-интеллектуал и выше тебя, а ты метр с кепкой!
Этого Клячкин уже снести не смог, так как посягнули на его сантиметры. Клячкин резко развернул свою гриву в сторону жены: «Ты вонючий скунс, да к тому же самка! К безмозглому Шарашкину уходишь от меня! Он ростом выше. Ну и что-же. У меня, зато размер обуви значительно больше, и я устойчивее его стаю на плоскости.
– Ты, Клячкин, сексуальный порожняк и дурак! – неожиданно для Клячкина спокойно произнесла Клёпа.
– Ты сексуальной похоти предаться хочешь с ним, – Клячкин опять завыл по волчьи, – ты публичная девка и мерзопакостная при том!
– Ты начал повторяться. Перестать изображать из себя клоуна.
– Почему? – удивлённо спросил муж.
– Плохо получается.
– Какие мои годы, – потренируюсь и будет получаться хорошо.
– Чтобы хорошо получалось надо этому всю жизнь учиться, а ты учиться не любишь!
– Какие мои годы, научусь, – примирительно произнёс Клячкин, осознав, что жена его «расшифровала», – но я много для нашей семьи сделал!..
В момент короткого затишья, неожиданно сверху перегородки, делившей маленькую комнату на ячейки, появилась коротко стриженная голова Квашкина», соседа слева из 13 ячейки общежития «Законников и сексуальных меньшинств, с выпученными мутными глазами от недельного запоя.
Склонившись над Клячкиной, голова посажанная на мощную, татуированную цветными мифическими страшилками, шею, предварительно дыхнув на Клячкину, то ли самогоном, то ли керосином, произнесла: «Вам, милые буржуины из «нулевой ячейки», помочь иль не мешать? И вооще, сознайтесь, наша ячейка вам, вооще, тесна иль вообще не нужна?» – Клёпа от неожиданности вздрогнула и испуганно посмотрела на верх, молча вдыхая «аромат» доселе неведомых ей запахов «духов».
Клячкин, быстро сел на пятую точку и, смахивая с усов и бороды крошки с остатками раздавленной икры от внепланового «ужина», спросил дрожащим от страха голосом: «В каком смысле?»
– В прямом!.. Спать не даёте, козлы и «Закон Моря» нарушаете!
– Да о чём можно говорить со жмотом и отрыжкой капитализма, – произнесла другая голова, соседа Гуаношвилли из 9-ой ячейки общества, бритая под «Котовского», появившаяся справа в знак солидарности с соседом из 13-й. Для доходчивости общения с соседом по перегородке, Гуано использовал тумбочку и, опустив руку, старался прихватить Клячкина за красные подтяжки. Они оба, с учётом своего почти двухметрового роста и высоты данного положения, похоже, относились к Клячкиным с пренебрежением.
– Представляешь, Гуано, мы, с «больной» головой, квасим у себя за их здоровье и не догадываемся, что эти «красавцы», во главе с Мусиком Каземировичем, до сих пор не удосужились исполнить неписанный «Закон Моря», – возмутился Квашкин из тринадцатой.
– Ка-а-кой «за-а-кон мо-оря»? – проблеял, дрожащим от страха голосом, Клячкин.
– Для непонятливых, тупых и убогих, объясняю, – он сделал паузу, – вы, Мусик Каземирович, не законно заселились семьёй к нам и заняли наш «уголок», который теперь нам стал тесен! Кстати, это из-за ваших интересов нас поделили на ячейки, – констатировал сосед из 13-ой, – и без учёта наших пожеланий, вы заняли аж целых две «ячейки общества» от нашей бывшей большой коммунальной квартиры.
– Таким образом, вы, – продолжил мысль сосед из девятой, – для улучшения вашего квартирного вопроса и душевного состояния, кинули нас вместе с соседями, оторвав от нас часть площадей вместе с нашим кислородом! Я правильно излагаю, друган?
– Вполне! – произнёс сосед из 13-ой и горизонтальной распальцовкой подтвердил сказанное, – чем сознательно и сильно обидели нас «законников из сексуальных меньшинств».
– Мы не кии-да-али и ни ко-о-го не обижали, – стуча зубами и заикаясь изрёк Мусик Каземирович.
– Разъясняю тупым и убогим, пока с двухпроцентной скидкой, – ты, со своей «шваброй», не поставил «законникам» и обществу «Сексуальных меньшинств» положенные при вселении ёмкости со спиртными напиткам. Короче, по-французски с вас «Бутыльброд» по-русски или «МАГАРЫЧ» по-французски! А вообще-то настала пора вас потрогать за «вымя».
– Не надо меня трогать, я голодаю, – пропищал Клячкин, уклоняясь от волосатой руки Гуаношвилли, который чуть было не ухватил его за подтяжки.
– Вот сейчас я тебя прихвачу за красненькие резиночки и ты сразу обо всём догадаешься!
– Я доходчиво излагаю, друган? – спросил Квашкин соседа из 13-ой.
– Весьма! – и Гуаношвилли мотнул бритой головой, чуть не разбив лампочку над Клячкиной ячейкой, произнёс, – ладно, друган, не трать энергию, а зачитай наш ПРИГОВОР…
– Короче, Клячкин, твоя приступная халатность карается статьёй 138-ЗМ, – обнародовал Квашкин.
– Верно, карается! – подтвердил Гуано, – сказано кратко, но со вкусом!
– Но так нельзя! – стал возмущаться Клячкин, – вы не дооцениваете значения индивидуальности в нашем клубе!
– Ты что, индивидуально по фейсу желаешь схлопотать? – поинтересовался Квашкин. – Гуано, ты готов помочь уважаемому Каземировичу в этом вопросе?
– С большим удовольствием, вот только с тумбочки спрыгну.
– Что я вам сделал?.. Не надо меня за «вымя» и по фейсу. Я малокровный, но уже вроде-бы начинаю догадываться, – тихо пролепетал Мусик Каземирович, выдавливая из себя слова, с трудом перемещая язык в пересохшем пространстве, – и что мне нужно сделать, чтобы уйти от Закона?
– Вот это уже по теме деловой разговор, – повеселевшим голосом произнёс Гуано, шустро спрыгнув с тумбочки и, по ходу, громыхнув волосатой ладонью, как кувалдой по жестяному корыту, висевшему рядом на стене. Затем добавил, как нарушителю «Морского Закона» следует срочно «прописаться», уважаемый, или как тебя там?
– Да, кстати, совсем забыл, – подхватил возникшую мысль Квашкин, – уходя из туалета свет надо гасить и за верёвочку хотя бы иногда дёргать. Честно говоря, мне счётчик отматывать в обратную сторону бесплатно уже надоело, а тёте Моте смывать ваши «удобрения» в клозете!
Гуаношвилли, дослушав до конца приговор Квашкина, сквозь щель между передними зубами презритено пустил струйку желтоватой слюны «озонирующую» перегаром.
– Караул! Сейчас будут бить, но меня нельзя бить, я же малахольный, – прошептал Клячкин и зачем-то добавил, – а лампочка в туалете сама перегорела.
– А почему сразу не ввернул?
– Лампочки с собой не было.
– Последнее нам «до лампочки» – мы за нее вычтем, потом…
– В тройном размере! – добавил Гуаношвилли, – а побьём мы тебя, Каземирович за нарушение «ЗМ», если не дашь срочно четвертак на первач, то есть на твою «прописку»… – с подругой.
– Мой друган доходчиво излагает или пояснить? – поинтересовался Квашкин.
– Нате, нате, подавитесь – сразу отреагировал Клячкин, обрадовшись перемене темы, доставая, трясущимися рука-ми, мятые купюры из внутреннего кармашка трусов в горошек. – Почему не дать на благородное дело.
– Тогда временно отложим твоё погребение, – снисходительно произнёс Гуаношвилли, забирая мятые купюры. – Да, совсем было упустил, раз ты, Каземирыч, голодаешь и заодно не пьёшь, то не расстраивайся, если мы, с моим друганом, твою долю перепишем на наш счёт и оприходуем.
– Надеемся, что с Божьей помощью мы с твоей долей справимся, – обнадёжил Квашкин.
– Я на вас надеюсь. Вы справитесь. непременно справитесь! Премного благодарен за поддержку в серьёзном семейном вопросе, – Клячкин резко мотнул лохматой головой и, поднимая, упавшие очки в красную крапинку, вытащил из носка заначку, при этом незаметно проглотил слюну, накопившуюся при упоминании о пище.