Без пяти минут полдень

– Но ведь это не …

– … не редкости? А вот и нет. У каждой вещицы в этом магазинчике странная и загадочная история, которая ещё не закончилась. Скажи-ка, милочка, в любом ли магазине ты видела живых кукол и восставших оленей? А картины, пробуждавшиеся ото сна?

– Нигде, – честно призналась Мила.

– То-то же, – Коллекцио назидательно поднял вверх указательный палец. – А хочешь ли ты каждую полночь навещать мой магазин? Играть с собакой и белками? Дрессировать аккордеон? Этот негодяй совсем от рук отбился.

Мила растерялась окончательно: с одной стороны, ей страстно желалось вновь побывать в ожившем магазине, но с другой…

– Мне нельзя. Мама и папа запрещают выходить на улицу после восьми вечера.

– Это не беда, это мы можем решить. Никто и не узнает.

– А что взамен? – девочка прекрасно знала: от сделки выгода должна быть обеим сторонам.

– А взамен ты вместо меня станешь хозяйкой магазинчика странностей, – торжественно объявил господин Коллекцио. И видя, какое сильное замешательство отразилось на юном личике девчушки, поспешно добавил. – Конечно, это произойдёт не сразу и не скоро.

– А когда?

– Когда ты будешь готова, милая. И когда магазин будет готов тебя принять.

«Ну, это точно скоро не произойдёт», – подумала Мила, но на всякий случай решила уточнить.

– А если я откажусь?

– Тогда завтра, когда ты сюда придёшь, магазина здесь не найдёшь. Решай.

Собственно, чем так плохо стать хозяйкой магазинчика? И Мила решительно протянула руку, её тут же мягко сжала сухая ладонь старика.

– Сделка заключена! Да свершится в свой срок, что должно!

С той поры прошло немало ночей, в которых Мила гостила и беспечно проводила время в магазинчике странностей.

Девочка выросла, повзрослела, обзавелась семьёй и прожила интересную жизнь. Однажды старенькая Мила по обыкновению заснула в любимом кресле, да так и не проснулась. А на следующий день в другом городе мальчик по имени Эрик, подгоняемый западным ветром, набрёл на чудной магазинчик, вывеска которого гласила: Магазинчик странностей г-жи К.

И случилось это без пяти минут полдень.

Борец

Барон Эрих фон Олдрич, происходил из старого (как по его разумению, так замшелого) немецкого рода, если и ведавшего периоды славы, то так давно, что уже и память не хранила о том заметок. Всего-то и осталось у титулованного мужа – дом из векового камня, да полустёрый герб над входом.

Родовое гнездо Олдричей, по документам тянувшее на солидный дворец, в реалии представляло собою мрачного вида домину: выцветшее, облупившееся, щербатое. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить урон, нанесённый временем и бездействием жильцов: этому «дворцу» уже никакой ремонт не поможет. Любое вливание средств было сродни Танталовым мукам: голод, источаемый тысячелетним камнем стен, не утолить, не задобрить и не обмануть.

И название у особняка имелось приличествующее угрюмому, нелюдимому облику – Рингкемпфер, что означало борец. Однако же это название носило и одно ядовитое растение, именуемое аконитом. Так что, всякий, узнавая этот незначительный, по сути, пустяшный факт, взирал на мрачное здание уже под иным ракурсом, досадуя на неприятное, подспудное предчувствие, которое поднималось из недр подсознания.

– Некоторые, несомненно, злопыхатели и завистники, утверждали, будто бы некто из Олдричей прослыл отравителем, и тем самым навлёк на дом этакое прозвание, – в редких доверительных беседах давал пояснение барон особо располагавшим к себе гостям. – Но суть в том, что прежде, в те далёкие времена, в округе обильно произрастал аконит. И к чему голову ломать, когда природа сама на ладони преподносит готовый титул. Хотя, тот наговор сослужил неплохую службу, должен признать: соседи, особенно те, что нахрапистее, побаивались. Во всяком случае, опасались открыто пакостить Рингкемпферу.

О самом хозяине «Борца» толком никто ничего сказать не мог, даже те самые визитёры, кои удостаивались чести быть приглашёнными на ужин. Облик последнего из Олдричей не отличался примечательностью, и толком никто не знал, сколько барону лет – пятьдесят или шестьдесят, – а черты лица, мягкие и невнятные, сразу стирались из памяти, как только гость оказывался за порогом.

Но всё же Рингкемпфер хранил тайну, а Эрих фон Олдрич не торопился её оглашать, ведь суть секрета во тьме его хранящей.

В старом доме обитаема была одна половина, другая же закрыта по той причине, что жить там попросту было невозможно: крыша местами просела из-за прогнивших стропил, а из-за неизбывной влажности стены, обглоданные вездесущим чёрным грибком, осыпались. Лишь каким-то чудом жилая половина дома ещё держалась, но запах гибели, как и его метастазы уже расползались по потолкам и стенам с выцветшими обоями. Деревянные половицы отчаянно скрипели и изобиловали щелями, из которых порой выглядывали нагловатые мышиные мордахи. Но не разрушение было секретом дома, а слуги, тройка из них: кухарка, горничная и лакей.

Семнадцатилетняя Карлин, хорошенькая хрупкая блондинка, заведовала порядком в спальне хозяина и заодно поднимала настроение Эриху весёлым щебетом, когда того одолевали хмурые мысли.

На кухне господствовала крепко сбитая Вилда, шатенка с серыми прядками. Дожив до пятидесяти шести лет, фрау творила кулинарные чудеса, от которых Олдрич постепенно терял талию.

Ну а величавый Франц, неотразимый красавец брюнет с волнистыми волосами, в самой цветущей середине тридцатилетия, распоряжался всем прочим, до чего не касались женщины.

И проживали эти трое довольно долго под крышей Рингкемпфера, дольше самого барона и его предшественников. А всё потому, что давным-давно умерли.

Карлин навеки застыла в юном возрасте, подцепив заразный грипп и сгорев от лихорадки за одну ночь. Вилду настиг на кухне сердечный приступ во время приготовления шикарного обеда в честь именин былого владельца дома. А Франц сам оказался виновником своей безвременной кончины: имея послужной список из соблазнённых горничных и гувернанток, не стоило испытывать судьбу и «любезничать» с хозяйкой при живой и ревнивой супруге, – не испил бы вина с подлитым туда ядом.

Но странность выходила в том, что по какой-то неведомой причине прислуга принадлежала «Борцу» и уйти из него не могла. Эрих фон Олдрич долгое время ломал голову над этой неясностью. В конце концов, он пришёл к выводу, что смерть в стенах дома и связала несчастных, сделав их работу вечной. Барон и сам с недавних пор мечтал после смерти стать призраком-хозяином Рингкемпфера, чтобы тот никому больше не достался. А что? Слуги-призраки уже есть, – да какие! – не ровня безликим, немым и бесполезным духам, а вполне себе дееспособные, как при жизни (опять же, наверняка причина в доме). Вот и должен же быть над ними и господин им под стать!

Но вот незадача. По историческим документам выходила не самая радужная перспектива для ныне здравствовавшего владельца – сколько бы Олдричей не отходило на «тот» свет в самом доме, никто из них не оставался бестелесным духом-властителем. Вот и посвятил оставшиеся годы барон на поиски неких документов, в которых должна отыскаться подсказка на мучивший его вопрос: почему Олдричам нельзя остаться, а простолюдинам (не всем, правда) можно?

– В доме должен быть тайник, непременно! – вбил в свою упрямую голову почтенный господин. – И я его отыщу!

– Вам бы только по чердакам да по подвалам таскаться, господин барон. Не ровен час – на голову упадёт кусок штукатурки или ещё чего тяжелее, – упрекал ворчливый голос кухарки, когда Олдрич имел неосторожность озвучивать вслух насущное желание.

– Что опять стряслось, фрау Вилда? – терпеливо вздыхая, вопрошал владелец Рингкемпфера и закатывал глаза в ожидании свежей порции жалоб.

– А вот хотя бы Франц! – сетовал густой с хрипотцой голос кухарки, а голова в такт словам кивала.

– Что, снова? – вяло интересовался хозяин, надеясь на краткость ответа.