Страница 38 из 49
*****
Просыпаюсь ранним утром – на часах еще семи нет, зато сна уже ни в одном глазу. Ведь это в Париже сейчас семь, а в Москве-то около десяти, так что мне вполне хватило времени, чтобы нормально выспаться. Первым делом я включаю телевизор, чтобы узнать последние новости. Труп Саттера там, конечно, не покажут, неопознанный висельник в пригородной промзоне – это не сюжет для центрального канала. Да, и вообще сильно сомневаюсь я, что доблестная французская полиция уже нашла его. А если и нашла, то теперь замучается выяснять эту личность.
Меня сейчас больше интересует реакция официальных властей Франции и простых парижан на мое вчерашнее появление на месте аварии. В полдень у нас будет пресс-конференция в посольстве, нужно к этому моменту хорошо представлять реакцию мировой общественности, и вообще то, что происходит сейчас здесь, в Париже.
Вот, например, какой-то ночной погром в новостях показывают …судя по всему, где-то в самом центре города.
Я добавляю звук погромче, вслушиваюсь в возмущенный голос репортера с трудом переключаясь на быстрый французский.
- …Разгромлены редакции не только «France coir» и «Paris Match», хотя они пострадали больше остальных. Досталось также и зданиям, где расположены «France Dimanche» и «Clocer». Как видите, разгоряченные фанаты «Red Stars» ночью не только разбили стекла в окнах этих зданий, но и разрисовали двери, стены и даже тротуары гневными надписями, обвиняющими журналистов этих изданий в гибели советской певицы Веры Кондрашевой.
На экране показывают кадры с Верой с концерта. Я делаю глубокий вдох.
Ох, ни фига ж себе… Оказывается, не только мы этой ночью были делом заняты! Вера пропадает, камера переходит с нервного лица репортера на светло-серый дом за его спиной, и я довольно хмыкаю. Вся стена словно в кровавых подтеках - надписи ярко-красной краской: «Tueurs!», «Honte!», «Bâtards sanglants!» и «Vous brûler en enfer!» доходят, чуть ли не до второго этажа. Молодцы, ребятки, хоть кто-то назвал все происходящее своими именами!
- Возмущение молодежи в чем-то можно понять, но называть журналистов «убийцами» и «кровавыми ублюдками», оскорблять их и предлагать им «гореть в аду» - это уже чересчур! Ничем иным, как злостным, возмутительным хулиганством признать недостойное поведение поклонников советской группы нельзя – пафосно заканчивает свой спич репортер.
Ах, ты ж, боже мой…!!! Какие, оказывается, французские журналисты ранимые! Пусть еще скажут спасибо, суки, что фанаты не пришли туда с вилами и факелами. Надо будет как-то завуалировано поблагодарить парижан за проявленную солидарность. Хотя чего стесняться? Могу им и в открытую сказать: «Merci les amis!». А что мне французские власти сделают – штраф выпишут? Ну, ну… пусть только попробуют! Сейчас мне здесь все с рук сойдет, даже если я лично перебью все стекла в этих редакциях. Простые французы все равно будут на моей стороне, а желтую прессу давно пора на место поставить.
Сюжет в новостях меняется, теперь показывают нарезку кадров вчерашних репортажей из разных стран: Москва, Токио, Киото, Рим, Лондон, Вена, Бонн, Вашингтон… И везде одна и та же картина – народ несет букеты цветов к советским посольствам, портреты Веры, свечи и самодельные плакаты с искренними словами прощания. Диктор говорит, что люди иногда стоят в очереди часами, чтобы сделать личную запись в книге соболезнований. Это все так неожиданно для меня, и так трогательно… Саму Веру тоже бы потрясло такое трепетное отношение к ее персоне – не каждый знаменитый артист удостаивается такого прощания...
И снова кадры из Парижа: показывают мое вчерашнее появление на месте аварии. На экране я выгляжу крайне подавленным, но как для прессы, картинка получилась просто идеальной – высокий светловолосый парень во всем черном и с белоснежными розами в руках. Правда, подавленным я выглядел ровно до тех пор, пока не прозвучали слова тупого журналиста о «несчастном случае». В этот момент у меня вдруг стало такое зверское лицо, словно я сейчас наброшусь на него и растерзаю в клочья. Очень удачно заснято, как я трясу перед людьми ненавистными газетами и журналами - только слепой не увидел названия. Обращение к людям на площади получилось тоже эмоциональным – не удивительно, что народ вечером погромы устроил.
Выступают медики скорой, полицейские, случайные свидетели аварии. Бесконечная череда коротких интервью с самыми разными людьми, и равнодушных лиц нет. Может, сами журналисты и рады бы уделять поменьше внимания гибели Веры, да только им деваться некуда - конкуренцию еще никто не отменял. Не напишешь ты - напишут другие. И снимут репортаж, и покажут в новостях. Все торопятся заработать на чужом горе, потому что летом таких сенсационных тем вообще мало – вся страна в отпусках.
- Видел уже новости? – в мой номер, постучав, заходит бодрый Сергей Сергеевич – Молодцы парижане, теперь на неделю разговоров будет только об этих погромах.
- Думаете, смерть Саттера на этом фоне пройдет незамеченной?
- А кому сейчас в полиции есть дело до безвестного самоубийцы из Клиши? Вот если бы они его под мостом Александра 3 нашли или на столбе у Елисейского дворца – тогда совсем другое дело.
- Ну, да… а сами американцы когда еще его схватятся…
- Если вообще схватятся – подмигивает мне Сергей Сергеевич – оно им надо, шум сейчас в Париже поднимать?
Убедившись, что со мной все в порядке, полковник командует мне: «Подъем!» и назначает время выезда. В половине девятого нас ждет в госпитале старший Трамп, чтобы провести в палату к своему непутевому сыну. Месье Робер Эрсан в это время будет помогать отцу Веры и посольским юристам с оформлением оставшихся документов. Потом у нас состоится большая пресс-конференция в посольстве, а вечером мы вылетаем в Москву. Там в ДК МВД все уже подготовлено к прощанию с Верой. Если не случится никакого форс мажора, то сегодня все пройдет именно по такому плану, но я уже боюсь загадывать – не знаешь, чего еще ждать от этих французов. Скорей бы домой вернуться, тошнит меня уже от мрачного, дождливого Парижа.
- Слушай, Виктор, может, снова японцев с собой возьмем к Трампу? – предлагает мне безопасник за завтраком – они с самого утра опять у ворот посольства снимают.
Вот же неуемные… спать-то они вообще ложатся?
- Можно, конечно, пообниматься с Фредом Трампом на камеру, чего не сделаешь ради общего дела - нехотя соглашаюсь я - Только нужно его заранее предупредить, чтобы он не удивлялся и не шарахался от меня.
- Сейчас предупредим и Трампа-старшего, и японцев по-тихому.
- А чего по-тихому? Там наверняка рядом с японцами кто-нибудь еще из журналюг отирается – пусть тоже «случайно» услышат про госпиталь, нам сейчас чем больше зрителей, тем лучше. Надо бы еще вбить клин между разными таблоидами – похвалить на пресс-конференции «хороших» и опустить ниже плинтуса «плохих».
- Да, неплохо бы… меня тоже беспокоит, что французские журналисты пытаются проявлять солидарность с папарацци, виноватыми в смерти Веры. Боюсь, на пресс-конференции они постараются загнать тебя в угол.
- Пусть попробуют – зубы себе обломают! Хуже Саттера все равно никого нет.
…По пути в госпиталь мы сегодня проезжаем мимо футбольного стадиона «Парк де Пренс». Он расположен все в том же XVI округе Парижа, но южнее нашего посольства - на бульваре Периферик. Майкл тонко намекнул, что если я все-таки решу когда-нибудь выступать в Париже, то это для нас самая подходящая арена - 50 тыс. мест, реконструирован в 72-м, и там вполне современное оснащение. Для сравнения: Ролан Гаррос с его центральной ареной только на 15 тыс. мест. А зал Олимпия, в котором так рвутся выступать все наши именитые артисты – всего-то на 2 тыс. мест. Почувствуй разницу, Виктор! Ну… не знаю. Рано об этом говорить. Может быть в следующем году – на годовщину Вериной гибели? Собрать именитых музыкантов, спеть что-нибудь хором...
Фред Трамп встречает меня на ступеньках госпитального корпуса, в котором расположена травматология. Мы жмем друг другу руки, похлопываем друг друга по плечу, всячески демонстрируя дружеское расположение. При этом делаем вид, что в упор не замечаем журналистов, расположившихся неподалеку от входа.