Страница 26 из 49
Заходим в довольно современное здание, один из мидовцев о чем-то кратко переговаривается с сотрудницей на ресепшене. Она пристально смотрит на нас, и при взгляде на меня в ее глазах мелькает узнавание. Но, слава богу, у нее хватает такта тут же отвести взгляд и даже изобразить на лице сочувствие. Искреннее ли оно? Я не знаю. Мне сейчас все равно. Достаточно того, что в ее взгляде нет жадного любопытства, уже и за это спасибо. Она делает короткий звонок и просит нас подождать пару минут – за нами сейчас придут.
Внутренне я готовлюсь к посещению морга, но для меня это дело совсем непростое. Удушливой волной тут же нахлынули все воспоминания из прошлой жизни. Умом вот понимаю, что мама и дед сейчас живы, но липкий страх буквально сковывает меня, и я ничего не могу с этим сделать. Ненавижу морги! Ненавижу!!! Эти жуткие запахи, которые ни с чем не спутать, эти вечно мрачные коридоры и эту тягостную атмосферу безысходности. Для моей психики это тяжелейшее испытание, но мне придется все выдержать. Делаю пару резких вдохов-выдохов как перед нырком глубоко под воду.
Сергей Сергеевич замечает мое состояние и обеспокоенно спрашивает:
- Ты как? Может, тебе лучше в машине остаться?
- Нет. Я выдержу.
Обязан выдержать. Мой давний психоз, усугубленный чувством вины к Вере - это ничто по сравнению с горем Александра Павловича. Вот кому по-настоящему худо. Отец Веры крепится, но… боюсь, предстоящее опознание тела сломает его окончательно. И на месте аварии ему сегодня точно делать нечего. Незаметно склоняюсь к уху полковника
- Надо уговорить Александра Павловича не ездить с нами к мосту Альма, он не выдержит. Ему сейчас врач нужен, а не встреча с толпой фанатов.
- Попробую. Здесь ведь еще придется задержаться для оформления документов и всяких формальностей.
- Вот пусть и задержится тут с мидовцами. А мы тем временем созвонимся с Майклом и отправимся на место аварии.
Наш разговор прерывает появление сотрудника морга. Он здоровается с нами и жестом просит следовать за ним. А дальше для меня все как в страшном сне. Выходим из лифта на подземном этаже, и я спотыкаюсь от накативших разом запахов, ощущений и воспоминаний. Словно переживаю сейчас заново весь тот давний кошмар, когда забирал из морга тело умершей мамы.
Кто-то из охранников вовремя подхватывает меня за локоть, и дальше уже происходит все, как в тумане. Длинный, ярко освещенный коридор, стерильное помещение прозекторской с неистребимым запахом формалина и медицинским столом посредине, на котором лежит накрытое простынею тело. Нас вежливо просят подойти. Александр Павлович, пошатываясь, подходит, растерянно оглядывается на нас с Сергеем Сергеевичем. Мы, молча, встаем с двух сторон, готовые сразу же поддержать его, если понадобится.
Сотрудник, дождавшись кивка Александра Павловича, откидывает простынь с лица Веры. Усилием воли я заставляю себя посмотреть на нее. Лицо Веры спокойное и чистое, на нем нет следов травм. Ее красивые зеленые глаза закрыты, она словно спит. О смерти говорит только излишне бледная кожа - в лице совсем нет красок, словно его присыпали сверху белой пудрой.
Рядом всхлипывает отец Веры и без сил опускается на колени, мы едва успеваем подхватить его. Плечи его мелко вздрагивают, губы шепчут только одно слово: «Верочка… Верочка…». Смотреть на это невозможно, и мы все смущенно отводим взгляд. А потом буквально под руки выводим Александра Павловича из прозекторской. Пожилая медсестра помогает нам усадить отца Веры на стул и, коротко переговорив с мидовцами, настойчиво заставляет его выпить лекарство. Проходит минут десять, прежде чем взгляд Кондрашова старшего снова приобретает осмысленный взгляд.
- Надо ведь подписать какие-то бумаги…? – неуверенно спрашивает он мидовского юриста. Тот кивает.
- Виктор, ты не жди нас – вдруг поворачивается Александр Павлович ко мне – у тебя же еще пресс конференция впереди. Езжай в посольство, передохни. Спасибо, что был рядом, но мы теперь здесь сами справимся. Езжай…
Господи, он даже не помнит, что мы должны были все вместе поехать на место аварии… Это его внезапное спокойствие просто пугает. Я растерянно оглядываюсь на Сергея Сергеевича – стоит ли сейчас оставлять его одного? Мидовцы заверяют нас, что справятся, а присутствие моей охраны только начнет привлекать к ним ненужное внимание. Полковник после короткого раздумья оставляет им одного из наших ребят, а мы поднимаемся наверх.
Рядом с ресепшеном нас неожиданно встречает Майкл. Сообщает нам, что он уже успел переговорить по телефону с парижским адвокатом, и тот с удовольствием взялся вести наше дело. Еще бы… Дело-то резонансное, и кроме хорошего гонорара мсье Робер Эрсан в ближайшее время не будет сходить с экрана телевизора, давая интервью прессе и комментируя ход громкого дела. За такую рекламу мог бы и вообще бесплатно поработать. Я вяло киваю.
Направляемся к машинам, краем глаза замечаю, что Сергей Сергеевич как-то подозрительно посматривает на меня и потом незаметно переглядывается с Гором. С лицом моим что-то не так? Да, пофигу… А с чего ему быть нормальным после посещения морга и такой эмоциональной встряски? Демонстративно достаю из кармана очки от солнца и прячусь за их зеркальными стеклами. Надо прийти в себя перед встречей с фанатами.
*****
Наконец, наш кортеж выруливает с территории госпиталя и направляется в сторону моста Альма. В салоне лимузина повисает тяжелая тишина, даже Майкл Гор притих. На одной из оживленных улиц Сергей Сергеевич велит водителю остановить машину у небольшого цветочного магазинчика.
- Виктор, нам нужно купить цветы - я молча киваю и выхожу вслед за ним из машины.
Пожилая хозяйка лавки удивленно смотрит на толпу хмурых мужиков в черных костюмах, ввалившихся в ее цветочный рай, но радостная улыбка как-то быстро сходит с ее лица, когда я спрашиваю, есть ли у нее траурные ленты? Ленты, конечно, находятся. А вот дальше у нее отвисает челюсть, когда мы озвучиваем количество нужных нам роз. Она даже переспрашивает, думая, что ослышалась. Нет, добрая мадам, все правильно. В каждом из трех букетов их должно быть ровно по пятьдесят штук. Вот такие мы странные ребята… Эх, было бы время - я бы еще поставил на ночь эти розы в черную разведенную гуашь… И такую композицию запомнил бы весь мир.
В результате роз с большим трудом набирается только на два букета: из алых и нежно розовых. Белых у нее всего с десяток, и я отрицательно качаю головой. Мадам упаковывает в прозрачный целлофан цветы, обвивает их темными лентами. Странная, мрачная красота...
- Виктор, может, выберешь какие-то другие цветы - осторожно предлагает Майкл - почему именно белые розы?
- Потому что букет из пятидесяти белых роз я подарил Вере, когда мы с ней познакомились. Ей было бы очень приятно узнать, что я до сих пор помню об этом.
Майкл опускает глаза и отступает. И правильно. Я лучше знаю, что мне сейчас нужно. Мы уже собираемся уходить, когда пожилая хозяйка подсказывает нам
- Господа, тут дальше на соседней улице есть еще один цветочный магазин, попробуйте заглянуть туда.
Благодарим добрую женщину и выходим на улицу
- Виктор, садитесь в машину, я сейчас подойду.
Сергей Сергеевич ныряет в соседний магазинчик и вскоре выходит оттуда с пакетом в руках. В машине достает из пакета бутылку коньяка и три пластиковых стаканчика.
- Виктор, тебе нужно срочно выпить. Поверь.
- Я не хочу...
- А тебя никто не спрашивает - золотистая жидкость булькая, льется в стаканчик - Я просто говорю, что это нужно сделать. И давай не будем сейчас спорить. А еще очки сними. Не могу я с тобой разговаривать, когда не вижу твоих глаз. Словно незнакомый человек.
- А если я не хочу, чтобы мои глаза сейчас видели?
- Пожалуйста... хотя бы в машине.
Я нехотя, выполняю его просьбу и отворачиваюсь к окну. Он в это время споро доразливает коньяк еще в два стаканчика: Майклу и себе. Тяжело вздыхает, хмуро кривит рот...
- Не думал, что такое может случиться... Я многое повидал в жизни, но когда погибают женщины… - полковник сокрушенно качает головой - давайте помянем Верочку. Светлая ей память!