Страница 12 из 17
Незадолго до злосчастного похода на Шамгари Ксуф женился во второй раз. Теперь его избранницей стала девушка из благородной зимранской семьи, также из потомков завоевателей. Имя ее было Гипероха, и оказалась она не более плодовитой, чем ее предшественница. Итак, Ксуфу было почти сорок лет, и он все еще не обзавелся наследником. Поскольку многие женщины – как во дворце, так и за его пределами, могли подтвердить, что "буйным быком" царя именуют не зря, и от священного брака он никогда не уклонялся – и в Зимране, и в других городах, если бывал в походе – Ксуф был мужчина из мужчин. И оставалось лишь посочувствовать царю, что ему так не везет с женами.
До Даллы доходили слухи об этом – пусть в том искаженном, перелицованном виде, в каком любое известие попадает в женские покои. Но хотя она выслушивала болтовню служанок и ближних женщин, несчастья правящего дома Зимрана ее не слишком волновали. Сказать по правде, ее не волновало ничего, происходящее за порогом собственного дома. А то, что происходило в доме, давало мало поводов для беспокойства.
Но вечно такая благодать продолжаться не могла. Печальная весть достигла княжеской семьи, и пришла она именно из Зимрана. Заболел почтенный Иорам, отец Регема. Он был уже весьма в летах, и это известие никому не показалось неожиданным. Далла видела свекра лишь однажды – он приезжал в Маон не свадьбу сына. Ее не удивило, что Иорам так стар – ведь ее собственный отец был ему почти ровесником. В отличие от Даллы Регем был в семье не единственным, а младшим. Однако его старшие братья погибли в войнах или умерли в детстве. В живых оставались только сестры, но они были замужем и жили при своих семьях.
Возраст Иорама оставлял мало надежды, что болезнь его завершиться выздоровлением. Посему сыновний долг и почтительность призывали Регема в Зимран. Приличие и достоинство рода требовали также, чтобы свекра посетила Далла. О предстоящих погребальных церемониях, но которых ей предстояло присутствовать, вслух не говорилось. Регем с тяжелым сердцем просил жену сопровождать его – и оттого, что был расстроен надвигавшимися событиями, и оттого, что беспокоился, как Далла перенесет тяготы пути. Но она спокойно согласилась.
А вот Катану, решил Регем, в столице делать нечего. Причем здесь его возможные дорожные трудности не пугали. Мальчикам, считал он, нужно привыкать к испытаниям как можно раньше. В данном случае пусть узнает, что есть неизбежная разлука с родными. Для этого он уже достаточно большой. Кроме того, полагал Регем, сыну все равно предстоит, войдя в возраст, служить царю – успеет еще наглядеться на столицу.
Катан поплакал, конечно, хотя ему и внушали, что княжескому сыну и будущему воину это никак не пристало. Но суета приготовлений к отъезду, самый вид стражи, сопровождавшей Регема и Даллу, тяжелых мечей и тугих луков, лошадей в новой сбруе, вопящих вьючных ослов – все это заставило его отвлечься и утешиться. Гораздо глубже была печаль Берои. С рождения Даллы – а тому было почти двадцать лет – она не расставалась с воспитанницей ни на один день. И внимательный наблюдатель мог бы заметить, что, хотя Бероя добросовестно заботилась обо всех своих подопечных из княжеского дома, привязанность ее к Далле была сильнее прочих. Удивляться тут было нечему. Далла и Бероя были связаны иными узами, помимо тех, что роднят няньку и питомицу – узами чуда, Однако, как ни огорчала ее будущая разлука, верная прислужница понимала, что никому иному, кроме нее, Далла доверить сына не может. И Бероя осталась в Маоне блюсти княжеский дом.
Регем не зря беспокоился насчет тягот пути. Тревожась об отце, он хотел ехать как можно быстрее. Сам он, верхом или в колеснице, преодолел бы расстояние от Маона до Зимрана в считанные дни. Но присутствие женщин – а Далле никак не подобало ехать без сопровождения служанок – не могло не замедлить продвижения. Кроме того, Далла никогда не ездила верхом, а в колеснице пристало путешествовать лишь воинам, так предписывалось традициями Зимрана. Да и не будь этих традиций, на тряской дороге под палящим солнцем было бы просто мучительно.
Поэтому для Даллы были устроены конные носилки. Это так говорилось "конные", а на самом деле влекли их мулы. Носилки были крытые, со вех сторон занавешенные плотной тканью, что позволяло спастись от солнца, палившего в степях вокруг Зимрана нещадно. Правда, было душно, но тут уж ничего поделать было нельзя. В носилках размещалась только Далла, ее служанки ехали верхом на ослах, вслед за мулами, везущими госпожу. Может быть, они предпочли бы пойти пешком, но Регем слишком торопился, чтобы обращать внимание, каково трястись на ослах рабыням его жены.
Женщина с иным характером огорчилась бы, поняв, что из носилок ничего не видно. Далле это было безразлично. После первого дня в дороге, довольно тяжелого, она приноровилась к носилкам, и на протяжении всего дальнейшего пути целыми днями дремала, свернувшись клубочком. Регем ехал верхом, но в виду Зимрана перебрался в колесницу, ибо в столице, согласно здешним обычаям, знати приличествовал именно такой способ передвижения. Далла не стала откидывать завесу носилок, и до нее в полумраке доносились восклицания и оханья тех людей свиты, кто впервые зрел воспетый Зимран.
Было отчего охать. Зимран был выстроен из белого камня, а умелые зодчие украсили дворцы и храмы сколами горного хрусталя. И казалось, будто город на равнине, под лазурным небом, воздвигнут из снега и льда, слепящих глаза, и обретших чудесное свойство не таять под жарким солнцем. Но Далла, никогда не видевшая ни льда, ни снега, не поняла бы этого сравнения.
Немного задержались у главных ворот. Ибо, пусть Регем обладал правом беспошлинно въезжать в Зимрана, городская стража все равно не пропустила бы беспрепятственно так много людей. И отправились к большому, обнесенному высокой стеной родовому имению Иорама.
Регем поспешал напрасно – в живых он отца не застал. Почтенный Иорам тихо отошел во сне два дня назад. За порядком в доме следила старшая сестра Регема Фарида, переехавшая сюда, когда Иорам перестал вставать с постели. Она-то и послала гонца к брату, и намеревалась, сколь возможно, задержать погребение до его прибытия, хотя и вела соответственные приготовления. Так что тело Иорама, сына Ксенократа, все еще оставалось на этой земле.
Регем, конечно, был от всей души удручен, что не успел выказать отцу долг уважения. Но убивался не слишком – он успел подготовиться к неизбежному. Сейчас ему надлежало позаботиться о достойных Иорама похоронах, а также погребальных играх в честь покойного. Это также не оставляло времени для переживаний. Забот о наследовании имущества у него не было. Затруднения могли возникнуть лишь при наличии нескольких наследников мужского пола, так как закон определял право определять наследника за отцом. Право первородства не оговаривалось, и наследовать не могли лишь сыновья, рожденные наложницами и рабынями. Дочери получали свою долю полностью в качестве приданого, и в дальнейшем ни на что претендовать не могли. Таким образом, Регем оставался единственным законным наследником.
Как и Регем, Далла не плакала, хотя и понимала, какое горе постигло ее мужа – ведь ей тоже пришлось потерять отца. Но и тогда и теперь она встречалась со смертью в достойном, даже благородном облике. Это было горе, но не беда.
Регем отдал ее в эти дни на попечение Фариды. Они сидели в женских покоях вместе. Далла благожелательно слушала рассказы золовки об ее семье, о детях. Сама лишь изредка вставляла отдельные фразы. Ей было грустно и томно, она скучала по сыну, по Берое, по родному дому. Фарида догадывалась об этом и сочувствовала ей. Но он не могла понять, почему Далла ничего не делает, чтобы развеять эту тоску. Сама Фарида не так давно овдовела, у нее было трое детей, старший из которых – Бихри, скоро должен был достичь совершеннолетия и вступить во владения отцовским достоянием. Но он собирался, принеся присягу царю, служить ему вооруженной рукой, и следовательно, все бремя хозяйствования по-прежнему оставалось на плечах Фариды. Но она и до замужества приучена была не сидеть без дела, и коротала дни за прялкой, ткацким станком либо вышиванием. Вряд ли ее можно было принять за живой образ Мелиты, не утруждавшей себя никакой работой. А от Даллы можно было ожидать, что она в крайнем случае сделает несколько стежков, а потом выронит рукоделие или вовсе забудет о нем.