Страница 43 из 53
[…] Эти же факты в Полтаве подтвердил нач[альник] отделения ХВО БОЛЬШУНОВ в кабинете ХАТЬКО, заявив: «У вас есть большой липогонщик, который сидит на втором этаже». И на мой вопрос, о ком он говорит, ответил: «О ТИТОВЕ». И что по этому вопросу будет разбираться дело на партийной организации ХВО.
В Областном Управлении были сигналы о неправильных методах ведения следствия. Возьмем Семеновку – было точно доказано, что там вынуждали свидетелей давать ложные показания. Однако, когда я вынес заключение о наложении взыскания на работника ВИСЛОУХА, предложив уволить его из органов и арестовать на 15 суток, то мне ВОЛКОВ при докладе сказал, что я иду на защиту врагов и должен это учесть. Это был намек на то, что я верю арестованным и что мне наступят на хвост.
Были сигналы и по Зинькову. Об этих безобразиях сигнализировали ЗЕЛЬ, я и другие. Но вместо того, чтобы исправить эти вражеские действия, КУЦЕНКО выдвинули начальником группы. Этот КУЦЕНКО, как выяснилось, пропустил по показаниям 52 человека, что явно говорит о вражеской работе. Неужели из них никого не было честных большевиков, коммунистов? Возьмем Кременчуг – дело ГУДИМА. Ведь было видно без расследования, что ГУДИМА был убит при допросе. И мною было доложено, что убили его БОЙКО и БАШТОВЕНКО. Об этом доказано было материалами, но дело так оттягивали, пока БОЙКО не уехал. По Кременчугу были и другие дела – арестовали, судили (через альбом), но допрашивать не допрашивали. Такой факт был и дело изъято, когда капитана Кременчугского порта осудили на 10 лет, а он не был допрошен. Об этом было известно ВОЛКОВУ и ПОЛЯКОВУ.
СТАРЧЕНКО. Мы не проводили в жизнь решения ЦК и СНК СССР. Это нас и привело к таким последствиям.
С начала организации Областного отдела начали бить арестованных и били крепко настоящих врагов, которые называли чекистов фашистами, а потом уже били всех арестованных.
Как проводился арест: собирали по телефону справки все – и я, ЩЕРБИНКИН, ЛЕРМАН и другие и на основании этих справок арестовали.
С приездом ВОЛКОВА начали арестовывать сотрудников. И один раз на меня тоже напоролся ГАЛУН, и я уже боялся, чтобы и меня, как старого чекиста, не посадили.
В настоящее время нам надо подходить с тем, чтобы действительно разоблачить настоящих врагов, несмотря на их отказы.
ТОЛМАЧЕВ. Основной удар правильный. Но чекисты, в особенности руководство, оторвались от партии и не считались с ее решениями.
Будучи в Ново-Санжарах однажды мне позвонили [и приказали] арестовать 25 человек и доставить в область, что я и сделал. Впоследствии оказалось, что их неправильно арестовали, и я их освободил. Это относится уже за счет руководства ВОЛКОВА.
ЛЕВЕНЕЦ вел вражескую работу. Он прямо мне заявил, что «если будете ходить в Райпартком, завтра будете у ВОЛКОВА».
Когда я приехал в область, я как слабый работник не мог вести хорошее следствие и писать большие протоколы. Тогда ВЕЛИКИЙ меня учил и вечером показал, как допрашивать и начал бить при этом. ВЕЛИКИЙ сказал: «Я имею указание от ВОЛКОВА иметь к утру показания».
Вот сейчас мы с ШЕВЦОВЫМ имеем 18 арестованных, все битые, отказываются от своих показаний, а указаний нам никаких нет. И мы не знаем, что делать.
ФЕДОРОВ. По тем обвинениям, которые мне здесь неожиданно предъявлены, я должен дать объяснения. Тут на меня клевещут.
Протоколы художественно оформлялись ВОЛКОВЫМ, который переделывал протоколы по-своему. Фальсификацию я допустил в отношении ГАВРЕГО по приказу ВОЛКОВА, переданному через ТИТОВА.
В каком виде мы приходили от ВОЛКОВА? Легко сейчас говорить, но когда он ежедневно угрожал заключением в подвал. […]
С ОТЧЕНАШОМ я работал 48 часов, не выходя. Он действительный враг. Написал протокол, ВОЛКОВ посмотрел и говорит: «Что же вы пособничаете врагу?» А тут как раз сажают сотрудников. Каждый раз ВОЛКОВ говорил мне: «Умышленно делаете». Недаром арестованные ждали ФЕДОРОВА в камере.
КУРАЧЕК приходил от ВОЛКОВА сумасшедшим и теперь оказывается проведенный по показаниям.
БЕЛЕНЕЦ плакал от ВОЛКОВА, а теперь об этом никто ничего не говорит.
Дела КЛОЧКО, МАКАРЕНКО, БАГРОВА липовые дела – говорит ХАТЬКО, а сам он нам спихнул жуткие дела и на требование освободить арестованных ответа не давал.
БЛАНК. Нужно коснуться КУЛИКОВСКОГО. Я убедился, что это был первоклассный липогон. У КУЛИКОВСКОГО был свой штат, который занимался сильным избиением и другими искривлениями – это ПОЛЯКОВ, ОХРИМЕНКО и МАШОШИН.
Очень много фальсификации по протоколам обвиняемых КАСЬКО, МУРАВИНА, ПАНОВА, и я сейчас не могу в этих делах найти конца.
Били крепко. Вот дело ЯСЕНКО, на котором я сгорел. Так имел много неприятностей от БЕРЕСТНЕВА, а КУЛИКОВСКИЙ прямо меня предупредил, что «будут неприятности, если у вас не будет сознания». И после того, как ему дали, то есть избили, он [ЯСЕНКО] подписал протокол, что он является членом контрреволюционной организации.
ТИМЧЕНКО. На работу по бывшим сотрудникам УГБ и РКМ я был назначен в августе 1938 года. Никаких установок я не получал, за исключением того, что мне было приказано заканчивать дела.
Ко времени моего прихода многие бывшие сотрудники были уже избиты и здорово. Били сотрудников и при мне, в частности ГРОЗНОГО, ЩЕРБИНУ, ПРОГЛЯДОВА, это оба враги, били по приказанию ВОЛКОВА. […]
СВИРИДОВ. Хочу остановиться на трех моментах, характеризующих отрицательно руководство УНКВД.
При докладах на Тройке ВОЛКОВ давал прямые установки не приезжать с делами, в которых отсутствует вербовка. На оперативных совещаниях ВОЛКОВ давал установки – дел одиночек не должно быть, по его выходило искусственно создавать организации.
ВОЛКОВ рассылал так называемые «основные протоколы», требовал неуклонного следования им, независимо от показаний арестованных на местах.
ФИШМАН. Я оправдываться не буду. Имели место искривления, и в частности мной допущенные.
ТОМИН нечестно говорит, он приказал мне: «Вот вам [арестованный] ФЕДОРЧЕНКО, пусть приседает до тех пор, пока не будет давать показания». Вот такую учебу я получил.
Насчет фиктивных протоколов, все мои протоколы корректировались от ФЕДОРОВА до ВОЛКОВА исключительно. […]
КУНИЧ. Я работаю с начала организации Полтавской области и знаю практику работы. Извращения нужно разделить на две части.
До приезда ВОЛКОВА оформляли дела исключительно как одиночек, скрывали таким путем действительные организации, а после приезда ВОЛКОВА стали создавать искусственно организации.
У меня был случай, что я под руководством ТИТОВА допросил арестованного, который показал, что он участник правотроцкистской организации, а ТИТОВ приказал переделать как на участника другой организации.
Был такой арестованный сотрудник психлечебницы, который на допросе заявил, что он не офицер, но ТИТОВ заставил его дать показания, что он офицер, как он этого добился – я не знаю.
Когда же я и ЩЕРБИНКИН освободили одного арестованного офицера, то ТИТОВ меня упрекал, упрекал меня и ВОЛКОВ, что у меня нет таких дел.
ЩЕРБИНКИН. Вернусь все же к старому, что делалось в Наркомате и что было у нас.
Враг УСПЕНСКИЙ поставил задачу перебить кадры старых работников. Я работал в опергруппе в Киеве. УСПЕНСКИЙ сам держал нас в руках. И, если действительный враг захочет, то мог при УСПЕНСКОМ протащить по показаниям всех, кого хотел.
Пример с ПИСАРЕВЫМ. Он сознался во всем и, кроме этого, дал показания на 40 участников организации сотрудников НКВД, а затем отказался от них только благодаря добросовестному отношению следователя…
Я тоже допускал искривления, как и все. Но там, где я сомневался в виновности арестованного, я не применял репрессий. В деле освобождения нет решительности, ПЛАТОНОВ боится идти к ВОЛКОВУ по вопросам освобождения.
ВОЛКОВ. Должен заявить, что в достаточной степени к выступлению я не готов, так как в первый день собрания я не был. Кроме этого, не мог привести все факты в порядок, чтобы дать объяснение.
Я буду признавать те ошибки, которые мне предъявлены. Но вследствие необъективного подхода и недобросовестного объяснения фактов выступавшими я не могу полностью ответить.