Очарованная

Слова моего недавнего телефонного звонка эхом отдавались у меня в голове, когда я ходила по маленькой гостиной в своем номере в Риме.

В панике я позвонила Александру, умоляя его забрать меня, потому что боялась, что Сальваторе и его люди следят за мной.

Александр ответил на звонок с первого раза, выкрикивал приказы подать машину кому-то, вероятно, Риддику, на заднем плане, прежде чем я успела закончить первое предложение, и в тот момент, когда я замолчала, он пообещал, что будет следующим рейсом в Риме, чтобы благополучно доставить меня домой.

Дом.

Безопасность.

Эти два слова были смехотворны.

Дом моего детства никогда не был безопасным из-за того, что там жил Шеймус. Теперь он уже даже не был нашим, потому что мы его продали, а Мама и Елена только сейчас обживались в Бруклине, США, в своем новом доме. Ту, частью которой я бы не стала, по крайней мере, в течение очень долгого времени.

Перл-Холл никогда не мог быть моим домом, хотя он был безопасным, потому что я никогда не была кем-то большим, чем рабом в его стенах.

Римская загородная вилла Сальваторе могла быть моим домом в течение последних трех недель, но я ни в коем случае не была готова назвать ее своим домом, а его — своим отцом.

Это была одна из причин, по которой я это делала.

Я подпрыгнула, когда раздался громкий стук в мою дверь, а затем звук карты-ключа, скользящей и щелкающей в автоматическом замке.

Мое дыхание застыло в легких, когда дверь распахнулась, и я увидела Александра.

Его золотые волосы были взлохмачены из-за беспокойных рук и долгого перелета на самолете, его красивое лицо сморщилось от усталости, а его дорогой костюм был помят больше, чем он обычно позволял себе.

Но это были его глаза, от которых я не могла отвести взгляд.

Они проследили каждый дюйм моего тела, пока я стояла неподвижно напротив него, принимая во внимание каждую новую отметину на моем теле или выражение, мелькающее в моих глазах. Это был душевный поиск человека, слишком долго расставшегося с возлюбленной.

Это был взгляд, от которого мне хотелось плакать.

Он уловил выражение моего лица, и его лицо стало свирепым, когда он бросил свою сумку за дверь и направился ко мне через комнату, перешагнув через журнальный столик, чтобы добраться до меня быстрее.

В ту же секунду, когда он схватил меня за середину и затащил в свои объятия, слезы, с которыми я боролась, победили, и я разрыдалась.

Александр на мгновение крепко сжал меня, а затем провел рукой по моим волосам, чтобы откинуть мою голову назад. Его глаза были темнее, чем я когда-либо видела тогда, оловянные, потускневшие от сожаления и ржавые от агонии.

— Бля, — прохрипел он. — Я скучал по тебе больше, чем мог.

А потом его рот сомкнулся над моим, его язык скользнул по моему в чувственном скольжении, от которого я застонала и зарылась руками в его волосы.

— Никогда больше не заставляй меня уходить, — умоляла я, прежде чем вспомнила, что это не входило в план.

—Никогда, — поклялся он, слово было настолько многообещающим, что казалось таким же окончательным, как его клеймо на моей заднице. —Больше никогда.

Он снова поцеловал меня, так страстно, что у меня остались синяки на губах, но мне было все равно. Я хотела носить синеву его страсти и пурпур его владения на губах, как помаду.

— Где твоя сумка? — пробормотал он мне в губы. —Как бы я ни хотел трахнуть тебя прямо здесь, на полу, я хочу вытащить тебя из богом забытой страны еще больше.

— В спальне, — прошептала я, зажмурив глаза, потому что именно здесь мой план мог пойти очень, очень неправильно.

И я очень не хотела, чтобы кто-то пострадал, и меньше всего Александр.

Он дал мне последний, болезненный поцелуй, а затем прошел мимо меня в спальню. Как только он скрылся из виду, Сальваторе появился в открытом дверном проеме из холла и поднял в воздух пистолет.

Через несколько секунд я завопила, реагируя на предстоящее кровавое убийство, и в гостиной появился Александр с моей сумкой и, к моему большому удивлению, со своим собственным пистолетом.

Пистолет Сальваторе в данный момент был прижат к моему виску, холодный ствол впился мне в кожу.

— Опусти пистолет, Александр, — холодно приказал Сальваторе, поправляя удушающий захват так, что он казался еще плотнее против моих дыхательных путей. — Мы оба знаем, что ты не рискуешь причинить ей боль.

— Ты действительно такой злой, что убил бы собственную дочь? — спокойно спросил Александр, опуская мою сумку, чтобы немного покружиться, дабы лучше рассмотреть моего биологического отца.

—Ты такой дурак. Твоя мать пыталась научить тебя думать самостоятельно, но твой пагубный отец и его драгоценный Орден промывают тебе мозги. Я не убивал Кьяру. Зачем мне убивать лучшего друга?

—Зачем тебе приставлять пистолет к голове дочери, которую ты бросил при рождении? Может быть, ты психопат.

—Когда ты перестанешь видеть мир черно-белым? Твоя мать пыталась научить тебя быть лучше, — снова попытался Сальваторе.

— Еще раз произнесешь имя моей матери, и я прострелю тебе череп, — спокойно сказал Александр, наводя револьвер. — А теперь отпусти Козиму.

Я чувствовала, как крахмальная пиявка вытекает из хватки Сальваторе, когда он держал меня. Данте и я, оба сказали ему, что с Александром не удастся договориться, если не будет холодных веских доказательств, но Сальваторе хотел дать ему шанс, прежде чем следующая часть нашего плана войдет в действие.

Я пристально посмотрела на Александра и надеялась, что его странная способность читать мои мысли не пострадала за время, проведенное в разлуке. Затем я слегка постучала по пальцу ноги Сальваторе, прежде чем испустить боевой клич и вывернуться в его руках. Я использовала инерцию, чтобы развернуть нас так, что я оказалась спиной к двери, а мой отец спиной к Александру, а потом… бах!

Я видела, как глаза Сальваторе расширились от болезненного удивления, когда ему выстрелили в спину. Мое горло с трудом сдержало рыдание, когда я оттолкнула  его от себя на землю, где он перевернулся на живот и замер.

Александр подбежал ко мне с сумкой в ​​одной руке и дымящимся пистолетом в другой. Он обвил меня рукой и вытолкнул  за дверь.

— Я думаю, ты убил его, — хрипло прошептала я.

Он едва бросил взгляд через плечо на распростертого мужчину, прежде чем помчал нас обоих по коридору. Дверь в другой гостиничный номер открылась в конце коридора, когда мы протиснулись через запасной выход и полетели вниз по лестнице.

У обочины ждала машина, Риддик сидел за рулем.

Мои глаза горели невыплаканными слезами, когда Александр толкнул меня в спину, а затем скользнул рядом со мной, выкрикивая приказы Риддику, которые я не слушала.

Я смотрела в окно, пока мы с визгом удирали от отеля в римском районе Тестаччо и направлялись в сторону аэропорта.

Вероятность того, что Сальваторе серьезно пострадал, была очень мала. Пуля вошла в его спину, покрытую кевларом, и, вероятно, оставила только синяк, но меня удивило, насколько я была потрясена своим собственным планом.

Мне нужно было, чтобы у Александра было завершение, хотя я не верила, что Сальваторе и Данте убили Кьяру. На самом деле было очевидно, что они очень любили ее и считали, что Ноэль каким-то образом убил ее после того, как она пригрозила раскрыть его секреты.

Некоторые из них заключались в том, что он убивал своих предыдущих рабов.

Я не знала, насколько этому можно верить, учитывая, что я видела Яну, одного из рабов Ноэля, в клубе «Дионис» несколько недель назад, и он был в основном добр ко мне во время моего пребывания в Перл-Холле.

Все, что я знала наверняка, это то, что эта кровная месть в конце концов приведет к тому, что их всех убьют, а я этого не хотела.

Нет, я не могла этого вынести.

Не потому, что Данте, которого я поняла за свои короткие недели в Италии, был противоположен своему брату не только внешностью, но и темпераментом. Он был более латиноамериканским, страстным, угрюмым и вспыльчивым, с юмором, который мог быть острым, как лезвие меча, или достаточно веселым, чтобы вызвать слезы.