Постапокалипсис

— Простите, ваша честь, но к тому, что вы сказали, я отношения не имею, разве что косвенно.

— Поясните.

— Ну, видите ли, я всего лишь доктор. Однажды меня вызвал мой командир покойный генерал Фитцджеральд, и приказал следовать в Пакистан вместе с отрядом морских котиков для какой-то секретной операции. Миссия носила строго секретный характер, поэтому цель нашей поездки я не знаю до сих пор.

После того, как переводчица объявила сказанное Маркусом, аудитории взорвались от негодования.

— Значит, вы отрицаете вашу причастность к событиям, послужившим началу массовых бомбардировок?

— Да, ваша честь. Я лишь следил за состоянием здоровья военного состава операции, и если вы спросите меня, перевозили ли мы тогда ядерные ракеты, то я скажу, что не знаю, потому, что это действительно так.

— Прошу слово, ваша честь, — поднял руку прокурор, рослый мужчина сорока с лишним лет.

Судья кивнул в знак согласия.

Поднявшись с места, прокурор прошёлся вдоль зала, листая в руке пачку чёрно-белых фотографий. Остановившись у трибуны Маркуса, он кинул одну из них ему на стол.

— Взгляните на фотографию, и скажите, что вы там видите, — сказал он растерянному доктору.

Маркус прищурился, вглядываясь в расплывчатую картинку. Подняв глаза на прокурора, он тихо произнёс:

— Там я и какой-то господин. Мы склонились над циферблатом, с которого торчат куча проводов.

— Это таймер на бомбе РК-2000, разработанной в Пакистане на основе российского аналога. Прокомментируйте, пожалуйста, что вы с ним делали. Суду будет любопытно узнать, как доктор, не имеющий отношения к ядерному оружию, мог возиться с таймером самой страшной ракеты в истории человечества. Снимок получен со спутника, так что не удивляйтесь, откуда он у нас.

Маркус заметно волновался. Ему ничего не сказали про липовые компроматы, поэтому он не смог подготовить правильный ответ. Что говорить теперь? Чёрт, я и так уже сознался в том, чего не совершал, — молниеносно думал доктор. — Они ведь сказали, чтобы мы сами придумали себе истории. Как быть? Дрожащим от волнения голосом, он произнёс:

— Снимок не совсем чёткий. Простите, я не помню этого момента.

Аудитории снова взорвались в неистовом негодовании. Судье пришлось приложить не мало усилий, чтобы успокоить нервную публику.

— Так вы не отрицаете, Маркус Браун, что именно вы запечатлены на этой фотографии? — как можно внятней произнёс судья.

Маркуса всего затрясло.

— Простите, я не знаю, — еле выдавил он.

На том всё и построено, — подумал Макс, глядя на бедного доктора, слабо отбивавшегося нападкам прокурора. Молодой человек в чёрном костюме специально дал им пищу для размышлений в виде жалких подачек, на которых они должны были построить свои версии участия в ядерном конфликте. Их показания будут путаться, будут не совпадать, а такие компроматы, как этот поддельный снимок, будут ставить их в тупик, из которого выбраться практически невозможно. Потом их приговорят к смерти, и отпираться уже не будет иметь смысла. Зато люди получат своих козлов отпущения, и с наслаждением отправятся на главную площадь города, чтобы лицезреть казнь виновников главной трагедии в истории человечества.

— Сколько человек принимало участие в операции?

— Я не знаю.

— Какие цели преследовали?

— Нет, не скажу.

— Кто командовал операцией?

— Я не в курсе.

— Вы же говорили о неком генерале Фитцджеральде.

— Да, возможно.

— Вы путаетесь. Может, всё сказанное вами ложь? Хватит отпираться, Браун. В ваших же интересах во всём признаться.

Так же было и с остальными. Со временем нападки прокурора участились. Появлялись всё новые и новые аргументы, липовые документы и снова, в подтверждение всем обвинениям, дополнялись снимки из космоса, якобы сделанные во время транспортировки ядерного арсенала. Макса вызвали последним. Он не стал ничего отрицать, соглашаясь со всеми обвинениями. Он лишь отдалённо участвовал в заседании суда. Все его мысли были направлены в сторону побега, который должен был начаться сразу после объявления приговора.

— Расскажите, каким образом пакистанцы передали вам боеголовки.

Такие вопросы выводили его из себя. Но что он должен был ответить? Опять, как и его предшественники, Макс выдумывал что-то невнятное, дабы поскорее закончить этот процесс. Участвовал? Да. Что вам ещё нужно?

— Какие цели преследовали?

— Идейные, — отвечал он.

— Как оказались в Лиссабоне?

— Меня направили вместе с отрядом отчаянных головорезов из военно-тренировочной базы, что в Пакистане. Там нас обучали воевать. Платили не плохие деньги. На нашем счету много терактов, в частности в Афганистане и Ираке. Мы были проверенными ребятами, поэтому нам доверяли.

Чёрт с ним. Всё равно никто не будет проверять правда это или нет. Вы хотели виновных? Получите. Мне не жалко.

В общей сложности процесс длился более трёх часов. По окончании судьи удалились для утверждения вердикта. Вернувшись, главный судья зачитал приговор, в котором уже никто не сомневался. Смертная казнь! Приговор подлежит немедленному исполнению. Публично!

Игра началась.

--

Аудитории ликовали, прокурор улыбался, и только осуждённые нервно сглатывали слюну, когда их выводили под свирепые крики из зала суда. Теперь всё стало на свои места. Заседание окончилось не в их пользу. И как же они могли так наивно полагать, что им дали шанс на спасение, ведь всё говорило об обратном? Они были как клоуны, сыгравшие свою часть в представлении, а теперь вынуждены были идти на своих дрожащих ногах прямиком на казнь, где их лишат жизни на глазах у разъярённой публики зевак, уверенных в том, что эти люди получат по заслугам.

Двери лифта с лязгом захлопнулись, оставив пятерых смертников наедине со своими конвоирами. Нужно было проехать три этажа вниз, но Макс знал, что между вторым и первым этажами лифт остановится, и свет внутри него погаснет. Так было по плану. Когда махина тронулась вниз, один из конвоиров незаметно ущипнул его в ногу. Это был знак, чтобы парень смог приготовиться совершить задуманное. Макс затаил дыхание.

Внезапно стало темно. Лифт остановился. Конвоир быстро передал свой пистолет парню.

— Только этого нам ещё не хватало! — зло выругался конвоир, якобы расстроенный внезапной потерей света. Сам же всучил парню маленький ключ от наручников. Пока он возился, тот продолжал:- Застряли со смертниками. Вот беда.

— Чего ты задёргался, подонок, — зло рявкнул другой Максу, почувствовав в темноте его движения. — Стой смирно. Сейчас поедем.

— Я ни черта не вижу, — сказал третий. — Денис, у тебя фонарик. Доставай, скорее, а то я начинаю нервничать.

— Разве? — удивился первый конвоир. — А, точно, сейчас, минутку.

Второй резко ударил Макса в бок так, что он в момент скрутился на полу.

— Я же сказал, не дёргайся! Вставай, разлёгся.

— Ты чего делаешь? — возмутился первый. — Хочешь, чтобы тут потасовка началась? Сейчас дам свет, только не нервничай.

— Скорее, — взмолился третий.

Последний наручник был расстёгнут. Макс передёрнул предохранитель.

— Что это было? — спросил второй.

Первый зажёг фонарик и отошёл в сторону. Все увидели лежавшего на полу парня с направленным на них оружием. Никто даже слова не успел произнести, как Макс нажал на курок, расстреливая своих конвоиров. Лифт наполнился звонким эхом. Пленные повалились на пол, закрывая уши руками. В них Макс не попал. Покончив с конвоирами, он выстрелил первому в ногу, так было по плану.

Внезапно загорелся свет, и лифт снова тронулся вниз. Моментально вскочив, Макс еле успел нажать кнопку отмены, и лифт снова остановился. Взъерошенные заключённые с ужасом смотрели на него и тела восьми мёртвых конвоиров, которых он только что расстрелял.

— Макс, что происходит? — не понимающе спросил Маркус.

— Всё хорошо, парни, — невозмутимо ответил он, нажимая следующую кнопку. — мы едем наверх.

На первом этаже творился настоящий балаган. В здание забежало около десяти вооружённых солдат. Начальник охраны здания встретил их злобным оскалом.