Страница 1 из 26
Ник Перумов
Александровские Кадеты
Смута. Том 1
Иллюстрация на переплете – Лариса Клепакова
© Перумов Н., текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Зачин
Взгляд назад – 1
Гатчино, январь 1909 года
Кадет Фёдор Солонов (первое отделение, седьмая рота Александровского кадетского корпуса) сидел на жёсткой госпитальной скамье. Сидеть было неудобно, и он всеми силами заставлял себя думать только и исключительно об этом. Сидеть неудобно, неудобно сидеть. Жёстко. Почему нельзя поставить в коридоре корпусного лазарета нормальные мягкие банкетки?
Стояла глухая ночь. Корпус спал, спал в своей постели верный друг Петя Ниткин, и только он, Фёдор – в форме и при полном параде – явился сюда, в госпиталь, под предлогом того, что «услыхал, как несли раненого».
Скрипнула дверь. Нет, не та, которую он ждал с ужасом и надеждой, входная, слева от него. Торопливые шаги, перестук каблучков.
– Федя! Фёдор, зачем ты здесь?!
И сразу же через порог шагнули подбитые железом офицерские сапоги:
– Да, Фёдор, что ты тут сидишь? В такое-то время!.. Как ты здесь вообще оказался?..
Ирина Ивановна Шульц, преподавательница русской словесности, и подполковник Константин Сергеевич Аристов, начальник седьмой роты, а заодно – и командир первого отделения. Ну, и преподаватель военного дела. Он же – Две Мишени, поскольку на щеках у него после плена у диких афганцев остались вытатуированы две аккуратные мишени, ну хоть сейчас в тир.
– Илья Андреевич… – выдавил кадет, сейчас совершенно не бравый, а более походящий на мокрого и несчастного котёнка. – Илью Андреевича… у… у…
– Господина Положинцева сейчас оперируют, – мягко сказал Две Мишени, кладя Фёдору руку на плечо. – Слава Богу, полиция и доктора успели вовремя. Спасибо государю, устроившему в Гатчино эту станцию для немедленной подачи скорой помощи. И спасибо нашим попечителям, великому князю Сергию, что лазарет у нас получше любой градской больницы.
– Он… он… он у… у…
Кажется, кадет собирался самым постыдным образом разреветься.
– Всё в руце Божьей, – серьёзно сказала Ирина Ивановна. – И наших докторов. Илью Андреевича оперируют. Мы сейчас можем только молиться, Феденька.
– Но я рад, что жизнь человеческая, жизнь учителя для тебя так значима, Фёдор, – добавил подполковник. – Я знаю Илью Андреевича не так давно, как, скажем, капитанов Коссарта с Ромашкевичем – с ними мы ещё в Маньчжурии воевали, – но человек он хороший и отличный учитель. Был у нас такой кадет, ныне уже поручик, по фамилии Зубрович – Илья Андреевич ему такую любовь к физике внушил, что занимается теперь этот поручик ни много ни мало, а налаживанием армейской беспроводной связи. Так, так, кадет, отставить! Господин Положинцев сего света не покидал и, верю, долго ещё не покинет!.. Но как ты узнал?..
Фёдор застыл, опустив голову и упрямо разглядывая собственные руки. Нормальные руки, мальчишеские, в ссадинах и царапинах, как положено. Но царапины заживут, а вот Илья Андреевич…
И нельзя, нельзя никому ничего говорить! Нельзя говорить, где носило их с Бобровским, что они делали в Приоратском дворце, что они там видели и слышали. Все должны думать, что он, Фёдор, печалится и тревожится за судьбу одного из любимых учителей, хотя на самом деле это не так. Нет, конечно, Фёдор и тревожился, и печалился, но, признавался он себе честно, страх за себя его тоже глодал. Что, если всё вскроется? Что, если прислуга из Приората проболтается полиции?..
От одних этих мыслей всё леденело внутри; и за этот холод Федя себя ненавидел тоже. Как можно так за себя бояться?! Разве папа в Маньчжурии или Две Мишени до этого в Туркестане тряслись так, как он сейчас? Какой же из него кадет, какой офицер?..
Госпожа Шульц, кажется, понимала, что с ним сейчас что-то очень неладно, но, конечно, не могла определить, что именно. Сидела рядом, положив руку ему на плечо, покачивала головой.
– Оставьте мальчика в покое, Константин Сергеевич, сейчас не время выяснений… Не надо отчаиваться, Федя, – говорила она, и в голосе её звучала непоколебимая уверенность. – Илья Андреевич ранен, и ранен опасно; однако на нём были и толстая шуба, и ватная куртка…
Фёдор слушал и не слышал. Толстая шуба… ватная куртка… если стреляли из «маузера», то его пуля в упор пробивает десять дюймовых досок. Шансов нет.
И всё потому, что он, Фёдор, не сказал Илье Андреевичу вовремя о том, что знает его тайну, что был в его мире и вернулся обратно – вот только не ведает, что случилось с самой машиной, куда она исчезла из подземной галереи. Может, тогда бы Илья Андреевич не рисковал бы, строил бы новый аппарат с их – Фёдора и Пети Ниткина – помощью…
От этого стало совсем скверно. Федя Солонов свернулся на скамье в какое-то подобие шара, скорчился, сжался на жёстких лакированных досках.
Если бы он только сказал!..
Если бы только он сознался, что они с Бобровским лазали в потерну!..
Едва слышно приотворилась тщательно смазанная дверь. Шаги совсем рядом, тяжёлый вздох.
– Простите, господа, вы – родственники пострадавшего?..
Профессор Военно-медицинской академии Николай Александрович Вельяминов[1], знаменитый хирург, по счастью находившийся со студентами на практике в дворцовом госпитале Гатчино.
– Мы его коллеги, ваше превосходительство, – подполковник Аристов, казалось, едва выговаривает слова. – А этот кадет – его ученик. У Ильи Андреевича не было ни родных, ни близких…
– Сделано всё, что в человеческих силах, – перебил Вельяминов. – Три пули. Стреляли из револьвера – система «нагана». По счастью, ни один жизненно важный орган не задет. Но ранения всё равно тяжёлые, возможен сепсис.
Две Мишени с Ириной Ивановной заговорили разом, но Федя уже не слышал. Илья Андреевич жив!.. Жив, хоть и ранен, и тяжело!..
– Ну вот видите, кадет Солонов, – раздался над самым ухом голос Константина Сергеевича. – Всё будет хорошо. Николай Александрович, кстати, упомянул некоего доктора Тартаковского[2], который якобы разрабатывал новое средство от заражений… Но это уже совсем иное дело, а теперь поведайте мне, Фёдор, как вы оказались в корпусном лазарете?..
– Не могу знать, господин подполковник!
Кажется, он сумел удивить даже Двух Мишеней.
– То есть как «не могу знать», кадет?
– Проснулся, господин полковник! Глянул в окно – а там огни, суматоха!.. Ну я и того… тревожно стало… оделся… чую, не могу сиднем сидеть… вышел… фельдфебель-то мне как раз и сказал, что Илью Андреевича привезли…
Последняя часть – с фельдфебелем – была чистой правдой.
– Ну я и побежал, спать уж не смог…
– Константин Сергеевич, ну что вы, в самом деле, – укоризненно заметила Ирина Ивановна. – Дети отличаются особой чувствительностью, которую мы зачастую не понимаем…
– Спросите у фельдфебеля, господин подполковник! – приободрился Фёдор. – У Фаддея Лукича!
Две Мишени кивнул.
– Фаддей Лукич, значит…
– Господин подполковник, – уже резче перебила госпожа Шульц. – Ну что же вы, не видите, что ли, – Фёдор не лжёт? Он же знает, что у дядьки мы всегда справиться можем!
– Да вижу, вижу, – проворчал Константин Сергеевич. – Ладно, кадет. Ступайте спать. Завтрашние… то есть уже сегодняшние занятия никто отменять не станет.
– Так точно! – вытянулся Фёдор.
– Ступайте, ступайте, – махнул рукою Две Мишени. – Вы тоже, Ирина Ивановна… ступайте. А я пойду, надо посмотреть, кого поставим на замену Илье Андреевичу…
К себе в комнатку Фёдор доплёлся в буквальном смысле на заплетающихся ногах. Механически разделся, лёг, уставился в тёмный потолок. Нет, сна не было, как говорится, ни в одном глазу.
1
Н. А. Вельяминов (1855–1920) – в нашей реальности хирург, лейб-медик, тайный советник (что соответствовало званию «генерал-лейтенант»), врач императора Александра Третьего, академик Императорской военно-медицинской академии.
2
Михаил Гаврилович Тартаковский (1867–1935) – в нашей реальности эпизоотолог, микробиолог и патологоанатом. В 1904 году опубликовал работу, где показал, что «выделяемое зелёной плесенью вещество подавляет возбудителя куриной холеры», то есть почти что открыл пенициллин. Был репрессирован и погиб в пересыльном лагере.