Жизнь моя

Патрик сглотнул.

— Значит, история со святым Пасту — это своего рода добавление?

Она кивнула.

— Христиане пытались заменить античный миф сказкой.

Он сделал глубокий вздох, но воздуха не хватало. Он указал на расселину, откуда била вода.

— Как же Пегас попал сюда? — спросил он, пытаясь рассеять неловкость.

Она пожала плечами.

— Он может все, потому что он волшебный.

Лучше бы она не говорила этого. Он почти слышал грубый шорох перьев в момент, когда лунный конь расправлял свои крылья. Он чувствовал мускусный жар его дыхания, он видел искры, высекаемые из скалы его копытом, когда он ударил по камню, чтобы забил источник.

Возможно, Антония уловила что-то из его ощущений, но внезапно она сказала обычным голосом археолога:

— Посмотрите на его основание, нет ли там надписей?

Он откашлялся.

— Да, хорошая мысль.

— Я подниму его, а вы посмотрите.

— Может, лучше я подниму? Он тяжелый…

— Нет. Я не смогу вынести этого. В случае, если там ничего не окажется.

Он опять взглянул на нее. Ее лицо было напряжено. Что бы она ни предполагала, она все еще не была готова поделиться с ним.

Он поставил лампу на пол рядом с собой, наклонился и начал счищать песок с гладкого круглого основания.

Его рука замерла.

На обратной стороне основания было три слова, выгравированных четкими римскими буквами.

Он хрипло спросил:

— Как вы узнали, что там есть надпись?

— Господи, я и не знала, а только надеялась. Что там написано?

Медленно он прочел вслух, немного спотыкаясь на незнакомой латыни: «Gai sum peculiaris».

Она молчала.

Думая, что она, вероятно, не поняла его произношения, он прочел для нее надпись по буквам.

С трудом она опустила кантарос на ящик. Затем села на колени с отсутствующим, невидящим взглядом.

— О Боже, да! О да!

— Что? Что это означает?

— Что это означает? — Ее взгляд переместился на него, и он увидел, что глаза ее блестят от слез. — Это означает, Патрик: «Я принадлежу Гаю».

Волосы у него на затылке встали дыбом.

— «Богиня! — тихо сказала она, и слезы хлынули по ее щекам. — Я стою пред тобой и лью сладкое каленское вино, вознося жертву тебе. Кроваво-красное вино льется из кроваво-красного сардоникса — думаю, это достойный дар. А по моему кубку мчится конь, любезный тебе, — конь крылатый…»

Патрик переводил взгляд с Антонии на кантарос и обратно.

«Я принадлежу Гаю». Гаю Кассию Виталию.

— О Боже, — сказала она. — Это тот самый.

Антония стояла у входа в пещеру и смотрела, как над ущельем восходит месяц. Он был своеобразного оттенка: не золотого, не серебряного, а просто лунного цвета. Странно, что первый взгляд на Луну всегда вызывает легкий шок. Этого не ждешь, и вдруг это случается.

Через плечо она видела, как Патрик вышел из пещеры, собирая материал, чтобы упаковать в него кантарос перед возвращением на мельницу.

Споры о том, оставить ли кубок здесь или взять его с собой, длились не более двух минут. Правда, был некоторый риск, что в темноте кубок может выпасть, и это надо было предотвратить. Но ни он, ни Антония не допускали даже мысли о том, что бы оставить его не охраняемым в Серсе, хотя бы на несколько часов до рассвета.

Ее горло сжималось, на глаза наворачивались слезы.

Патрик завернул кантарос сначала в пластиковый пакет, чтобы песок не высыпался наружу, а потом в упаковочный материал, извлеченный из корзины магнетометра. Теперь он укладывал сверток в свой рюкзак. Он был так поглощен этим, что не замечал, как Антония наблюдает за ним.

В свете газового фонаря его лицо было вдумчивым и серьезным. Лицо, дышащее юностью и уверенностью, как у молодого человека на кубке. Но сначала, когда кубок только явился на свет, он не был таким уверенным. Он был глубоко потрясен. Она любила его за это. Он старался не показывать этого, но она знала, что он чувствует, так как чувствовала то же самое. Ощущение, что что-то вылетело, наполнило пещеру.

Ей хотелось сказать ему, как она рада, что именно он нашел кантарос.

Кассий тоже был бы рад, подумала она. Ты бы понравился ему, Патрик. Я знаю, что понравился бы.

Она вновь посмотрела на небо. Оно было глубокого мягкого цвета, цвета индиго, с сияющими звездами, а внизу, под ним, — лик утеса со стальным отблеском на каменном боку. Горячий ветер долетал из ущелья, слабо благоухая пылью и тимьяном.

Из пещеры появился Патрик. Он оставил лампу и рюкзак у дуба, подошел и встал рядом с ней.

— Я рад, что это закончилось, — сказал он. — Звучит глупо, но я там испугался. Думаю, она не любит мужчин.

— Кто?

Он кивнул на Луну.

— Богиня — Кибела, Артемида. Кто бы она ни была.

Она заставила себя улыбнуться.

— О, я так не думаю. Она — покровительница маленьких детей, к которым, подозреваю, относятся и мальчики. И деторождения, я полагаю…

— Да, а еще целомудрия и внезапной смерти. И разве не в ее привычках пронзать своих поклонников стрелами?

Она не понимала, что он пытается сделать. Вызвать ее на разговор, чтобы она не замкнулась в себе?

Он посмотрел на нее.

— Вы в порядке?

— Сейчас я приду в себя. Это было, пожалуй чересчур. Я так долго мечтала о чем-то подобном. Еще с тех пор, когда была такая, как Моджи.

— Я знаю.

Она вытерла глаза.

— Извините, через минуту все будет в порядке.

— Все хорошо, не торопитесь.

Спустя короткое время он спросил:

— Что это за звезда там — настоящий бриллиант, очень низко?

Она фыркнула.

— Хм, Венера, я думаю. Вообще-то это планета. Но вы ведь наверняка знаете это.

Он шаркнул по грязи ногой.

— Проверяете мою эрудицию? Деревенский мальчик, и все такое… — Его губы скривились в горькой усмешке.

Но Антонию больше не беспокоило, что она может показаться ему одержимой снобизмом ученой дамой. И удивительно, насколько легче ей было разговаривать с ним в темноте!

Внезапно ей в голову пришла интересная мысль.

— Посмотрите, — сказала она, коснувшись руки Патрика и поворачиваясь на юго-запад. Темная масса Рок дю Сабо нависла над ними. — Видите вон ту очень яркую звезду справа, прямо над деревьями?

— Нет… Да, увидел.

— Это Вега. Теперь взгляните налево, на ширину вашей кисти, если вытянуть руку. Прямо над вершиной утеса расположен большой квадрат из четырех звезд, по одной в каждом углу. Одна — та, что справа, довольно яркая, а другие три очень слабые, но вы должны видеть их.

После паузы он сказал:

— Я их вижу.

— Это Большой квадрат Пегаса. Квадрат — это его тело, но еще есть ноги и загривок, и голова, я полагаю. Но они слишком малы, чтобы увидеть их без телескопа.

— А крылья?

Она нахмурилась.

— Знаете, не думаю, что они есть.

— Но ведь вам хотелось, чтобы они были, да? Я имею в виду, бескрылый Пегас — это нонсенс.

Она улыбнулась.

— Я полагаю, да. — После паузы она добавила: — Я только что вспомнила об одной вещи. Сейчас лучшее время года, чтобы увидеть его. Еще несколько недель — и он будет за горизонтом.

Патрик молча стоял около нее.

— Разве не удивительно, — прошептала она, глядя на звезды, — что вы нашли кантарос в это время года, именно тогда…

Он поцеловал ее.

Он взял ее за плечи, развернул лицом к себе и поцеловал ее.

Ее рот был теплым и удивительно мягким, он имел вкус воды из источника и солоноватого пота.

Она открыла глаза и увидела, что его лицо было серьезным и сосредоточенным, а темные брови нахмурены. Поборов удивление, она сжала руками его затылок и поцеловала его в ответ.

Они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание, и в этот момент его глаза вопросительно встретились с ее.

— Ты хочешь этого? Ты хочешь меня?

Она провела пальцем линию по его брови. Потом приподнялась и поцеловала его в губы.

— Да, я хочу тебя.

Поцелуй стал глубже.

Никогда она не чувствовала себя такой желанной. И было так естественно поцеловать его! Она не испытывала ни колебаний, ни опасения, что делает что-то не то. Все было правильно, потому что это был Патрик.